Весь Солженицын в одном издании

30 томов от Александра Исаевича

Издательство «Время» заключило договор с Александром Исаевичем Солженицыным на выпуск 30-томного собрания сочинений писателя - на сегодня самого полного издания книг прижизненного классика русской литературы. Проект предполагается завершить в 2010 году.

Сам автор от комментариев отказывается. «Когда появятся первые тома, тогда и можно будет о чем-то говорить. Все вопросы - к издательству».

Естественно, мы обратились к генеральному директору издательству «Время» Борису Пастернаку.

- Как возникла идея издания?

- Проанализировав, как издается Александр Исаевич, я понял, что сегодня его издание может иметь единственную форму – полного собрания сочинений (естественно, полного на данный момент, поскольку автор полон творческих сил). Мы подумали, что Александр Исаевич, будучи в почтенном возрасте, наверняка задумывается о систематизировании того, что сделано.

- Почему он выбрал именно ваше издательство?

- Работая некоторое время назад в «Известиях», мы сделали несколько проектов, касавшихся Солженицына. В частности, публикацию о его фронтовом товарище, живущем сейчас в Америке. Организовали к юбилею писателя публикацию «Дневника Р-17» - ежедневных записей, касающихся работы над «Красным колесом». Выпустили материал, посвященный 40-летию выхода «Одного деня Ивана Денисовича». В результате возникло обоюдное доверие, поскольку мы его ни разу не исказили, не подвели, все запятые расставляли, как он хотел. Будем считать, что мы выиграли конкурс.

- Какие сроки и тиражи?

- По большому счету хотелось бы завершить издание 11 декабря 2008 года, когда Солженицыну исполнится 90. Получается по 5-6 томов в год. Начальный тираж – 3000 экземпляров, а там жизнь покажет. Я, например, считаю, что собрание сочинений Солженицына должна иметь каждая библиотека.

- Почему собрание начинается «Красным колесом»?

- Личное желание автора. Он сказал, что «Красное колесо» - его боль, любовь, и он надеется увидеть книгу в том виде, в каком ее написал. Кстати, он сейчас ее дорабатывает. Спустя 10 лет перечитывает, сокращает, правит. Он ведь задумал книгу в 18 лет и, в общем, не исполнил замысла. «Колесо» должно было катиться через гражданскую войну и по 20-м годам. Тогда все растянулось бы на 20 томов. «Архипелаг ГУЛаг» можно считать составной частью замысла, неким откатившимся в сторону колесом. Александр Исаевич человек реальный. Он дал нам понять, что понимает, что срок ему отмерен не вечный, поэтому «Красное колесо» хотел бы увидеть в задуманном им самим виде еще при жизни.

Меня завтра не будет

Русской литературе можно помочь из Америки

Александр Жолковский. «НРЗБ. Allegro Mafioso». ОГИ

Один из столпов отечественного структурализма профессор университета Южной Калифорнии филолог и писатель Александр Жолковский эмигрировал в Америку в начале 80-х. Собранные в его новой книге рассказы мало того, что остроумны, лиричны, ядовиты, они еще и филологически, ассоциативно и жизненно насыщены. Проза Жолковского делает честь русской литературе, которой она принадлежит на все сто процентов. 

- Русская литература вдохновляет вас по обе стороны океана?

- Естественно, что читатели русской литературы живут в России среди буйного цветения изданий, издательств, магазинов, презентаций. А моя жизнь в Лос-Анджелесе сводится в основном к преподаванию на кафедре славистики. Мои аспиранты - русские, украинцы, американцы, интересующиеся русской литературой. Конечно, у нас всего лишь лаборатория, а не та пульсирующая русская жизнь и литература, которая имеет место здесь. Конечно, меня там щедро поощряют, начиная с хорошей зарплаты вплоть до исследовательских возможностей. Я могу ездить с лекциями в Европу, в Россию, выступать в Йельском университете или в нью-йоркском ресторане «Русский самовар», где собирается русская общественность в количестве 15 человек.

- Не появилось ощущения, что в свое время вы напрасно отсюда уехали?

- Нет. Потому что всякий раз, когда я сталкиваюсь в российском пространстве с какими-то деловыми действиями, мне все очень трудно дается. То, что должно занимать минимум времени, происходит очень медленно и сложно.

- Штольц, приехав из-за границы, тоже был недоволен Обломовым.

- Недавно три русских структуралиста – Анна Зализняк, Ирина Левонтина и Алексей Шмелев – подарили мне свою книгу. Читая ее, я понимаю, почему мне так трудно. Они показали, что русская картина мира предполагает, что успех не есть результат деятельности. Он или приходит сам собой или вообще не приходит. А простые равномерные усилия вовсе не обязательно приводят к успеху. Недаром по-русски не говорят: «Я завтра не приду на работу». Как бы вы сказали?

- Меня завтра не будет.

- Меня завтра не будет! Я - не субъект высказывания. Меня - не будет! В силу неизвестно каких катаклизмов. Я даже никакой ответственности не несу. Ситуация не причинна и безлична. Меня не будет. В такую картину мира трудно вписываться с изначально организованным стилем поведения, да плюс еще с американским. Я - делаю. Я - обещал. Мне - обещали. Товар-деньги-товар. Нет, здесь все не так.

- Русская культура виднее на расстоянии?

- Мой плюс в том, что я не нахожусь внутри мифологического пространства. Для меня нет его святых. Я свободно анализирую.

С другой стороны, исследуя со стороны, не видишь всех деталей, всех, как говорят американцы, бородавок.

- Над чем вы сейчас работаете?

- То, что я делаю последние пять лет, должно принять форму «Антологии инфинитивной русской поэзии» с моими комментариями. Как ни странно, в Америке за такие исследования платят деньги. Вот черта, с одной стороны, американской деловитости, а с другой - ее щедрости, готовности поощрять самые «бесполезные» исследования. В результате, работая в Америке, я делаю что-то для России. Сегодняшняя американская славистика интересна не владением деталями русской культуры, а своими теоретическими идеями. В результате из симбиоза американской и русской славистики возникает уравновешенное исследование русской идеи.

Подвиг во имя России

Китайский профессор издал 10 томов литературы русской эмиграции

О профессоре Ли Янлине в России его коллеги говорят как о герое, совершившем подвиг. Еще бы. Ведь китайский славист собрал и издал 10-томник литературных произведений русских эмигрантов, живших в Китае в 1920-х - 40-х годах. Десять томов толстенных фолиантов на сверхдорогой бумаге, с папиросными листками на иллюстрациях. Представленная ветвь эмигрантской литературы известна в России меньше всего. Кого мы помним из харбинцев? Олега Лундстрема, Александра Вертинского да Наталью Ильину? «Русский Харбин» по своей известности далеко не то, что русский Берлин, Париж, Прага или даже Белград.

Профессор Ли Янлинь, подлинный фанат русского языка и литературы, впервые столкнулся с книгами русских эмигрантов во время «культурной революции» 1967 года в… мусорных кучах, куда их выбрасывали хунвейбины, борясь с «контрреволюцией». В знак протеста он с риском для себя решил их проштудировать. Главная трудность заключалась еще и в том, чтобы найти все книги, которые систематически и безжалостно уничтожались, начиная с «освобождения» русского Харбина в 1945 году Красной армией и вплоть до окончания эпохи Мао. Несколько десятилетий упорного собирательства - и в 2003 году Ли Янлинь издал 5-томник переводов на китайский язык поэзии русских эмигрантов в Китае. Через два года пришло время 10-томнику, уже на русском языке, куда вошли произведения 70 поэтов и 24 прозаиков.

Роскошное издание вышло на китайские деньги, предоставленные мэрией города Цицикар, где живет профессор, кстати, успевший выпустить сборник своих стихов, написанных на русском языке, и даже стать членом Союза писателей России. Тираж собрания - 340 экземпляров. Поскольку самим китайцам издание совершенно ни к чему, они, считай, занимались чистой благотворительностью для российских библиотек и научных центров, занимающихся изучением наследия русской эмиграции.

Специфика «восточной» ветви литературы русской эмиграции в том, что «русский Харбин» оказался практически законсервированным, связей с местным населением его представители умудрялись избегать, и вошедшие в 1945 году в город советские войска увидели «дореволюционную Россию» в чистом виде. То есть в точности как у Василия Аксенова в «Острове Крым». Собственно, такими же старомодными, архаичными и выпавшими из времени выглядят и произведения, собранные и изданные китайским энтузиастом. Зато теперь их можно прочитать.

Трудные дни Марины Цветаевой

Эмигрантам всегда не хватало литературных журналов

Марина Цветаева, Вадим Руднев «Надеюсь – сговоримся легко». Письма 1933-1937 годов. Вагриус.

Вышло в свет продолжение «цветаевской» серии книг «Вагриуса», посвященное сугубо, казалось бы, деловой и бытовой переписке поэтессы. Время действия – особо драматичное. Середина 30-х. Ее муж, Сергей Эфрон, стал тайным агентом чекистов, и для эмиграции имя Цветаевой оказалось запятнанным. Она оказалась между молотом и наковальней. Отречься от мужа, чье участие в убийстве «невозвращенца» Рейса, было почти доказано, она не могла («любимых не предают»). Носить на себе клеймо «советской» было столь же отвратительно. Уезжать в СССР, на чем настаивали муж и дочь, невыносимо, хоть она даже в кошмарном сне не могла представить, что ее там ждет. Оставаться же было негде и не с кем. Тупик. Ловушка. Ни денег, ни друзей, ни будущего.

Тем не менее жизнь продолжалась. В лучшем эмигрантском журнале «Современные записки» печаталась проза Цветаевой, ее стихи, воспоминания, посвященные Волошину, Белому, Кузмину, автобиографические очерки. Гонорары позволяли с трудом, но сводить концы с концами.

Для редактора «Современных записок», врача и бывшего эсера Вадима Руднева времена тоже были не лучшие - мировой экономический кризис, обнищание эмиграции. Деньги на каждый номер (издание, начавшись в 1920 году, дотянуло до 1940-го, став непревзойденным литературным памятником русской культуры) приходилось доставать с великим трудом. Как следствие, приходилось сокращать объем томов, в том числе и цветаевской прозы, из-за чего возникали нешуточные конфликты. «Получил ваш SOS. Выскреб до дна тощую кассу и посылаю Вам – что могу, но, конечно, меньше того, что Вам надо и на что Вы, вероятно, рассчитывали», - пишет Руднев в ответ на упреки поэтессы.

Пару десятилетий назад любая цветаевская обида казалась однозначным преступлением со стороны не ценящей и не понимающей ее эмигрантской «черни» - как можно было обижать «саму» Марину Ивановну! Сегодня же, столкнувшись с реальной ситуацией, мы понимаем, что единственный солидный журнал «русского Парижа» должен был вместить Набокова, Бунина, Осоргина, Ремизова, Цветаеву, Шмелева, Алданова и все остальную живую классику русской литературы ХХ века. Понимаем, но по-прежнему, не прощаем. Будь журнал потолще, да редактор подобрее, Цветаева, глядишь, больше бы написала.

В книгу вошли письма, копии и черновики которых обнаружены недавно в архиве Лидского университета. Знаний о Марине Цветаевой дотошному читатель они вряд ли прибавят, хотя любое ее письмо бесценно. Зато фигуры людей, окружающих ее в эмиграции, становятся объемнее. Старый эсер Вадим Руднев (1879-1940), ровесник Сталина и Троцкого, о котором в приложении рассказывают друзья и современники, был одним из тех, кто составлял человеческую среду, в которую волею судеб была погружена Цветаева, и уже поэтому он представляет для нас интерес.

Семь тетрадей жизни

Тонино Гуэрра ценит русских красавиц

Тонино Гуэрра «Семь тетрадей жизни». АСТ, 2005

По словам его жены Лоры, в Италии Тонино Гуэрру называют «человеком Возрождения», который проявляет себя во всех сторонах жизни. Он создает сады, фонтаны, созывает мэров городов и промывает им мозги, спасает речки, восстанавливает церкви, протестует, если дома в горах красят в белый цвет, говоря, что они становятся похожи на вставную челюсть. Он - истинный гуманист, который делает все, чтобы не умерла сказка.

В галерее «Дом Нащокина» открылась масштабная выставка «Подарки Тонино Гуэрра». На ней представлены картины, рисунки, мебель, тарелки, скатерти, предметы интерьера, сделанные руками выдающегося итальянского поэта, писателя, сценариста, работавшего с Феллини, Антониони, Франческо Рози, Де Сантисом и многими другими знаменитостями мирового кино. На вернисаже состоялась и презентация огромного иллюстрированного тома стихов и прозы Тонино Гуэрра «Семь тетрадей жизни» в переводах Лоры Гуэрра.

- Как вам удавалось работать в таких разных жанрах и с такими разными людьми?

- Действительно, и Феллини, и Антониони, и братья Тавиани, и Франческо Рози, и Ангелопулос, и Тарковский совершенно отдельные вселенные. И именно потому, что я всегда оставался самим собой, от меня брали то, что было нужно каждому из режиссеров. Я надеюсь, что в своей книге мне удалось сохранить легкое дыхание гениев, с которыми сводила меня жизнь.

- Как-то вы заметили, что из десяти безукоризненных красавиц выбираешь ту, недостаток которой тебе ближе всего. Какой самый близкий вам недостаток у Лоры и у России?

- Русская женщина всегда хочет тобой руководить, доминировать, но у нее столько доброты, что она тебя захлестывает. В трудные моменты русская женщина обращается к своей внутренней культуре, к тому, чему она научилась из книг Толстого или Бунина, и они помогают ей выстоять. Мне трудно выделить единственный недостаток, притягивающий меня к России. Ведь трудности у вас буквально во всем - начиная с пробок на дорогах и кончая непомерной дороговизной жизни в Москве. Слишком велика разница между теми, у кого в карманах полно денег, и теми, у кого нет на хлеб. Нет среднего класса. Москва становится все более красивой, но все же хотелось бы, чтобы в вашем городе оставил след хоть один знаменитый архитектор или скульптор. А то нет никого, кроме Церетели. Зато есть целый водоворот музыки, концертов, выставок, есть двести театров. Москва сейчас более живая, чем другие столицы. Как прекрасны были итальянки после войны. Даже по фильмам все помнят ту волну наших красавиц. А сейчас им на смену пришло новое поколение русских девчонок, которые своим сводящим с ума ароматом заполняют все европейские города.