Газета Информпространство | Антология живого слова

Для многих из нас День Победы – не абстрактный выделенный день в календаре, как ряд других праздников. День Победы – это день памяти о близких... Это – день преодоления страшной войны, в которой наши фронтовики оказались сильнее гибели, крови и боли, пронеся тяжелый труд военных будней через годы состояния между быть и не быть.

Я силюсь увидеть войну глазами моего отца – офицера-сапера, за плечами которого десятки разминированных полей, каждое из которых осталось позади как преодоленная смерть. «Минер ошибается один раз», – говорил он и показывал быстрый танец кистей рук, нужный при контакте с миной. Одно неверное движение – и ошибка не повторится никогда.

От отца я слышал про окопную жизнь и после его скупых рассказов отношусь ко многим повествованиям о ней с недоверчивостью. Он говорил, что постоянно благодарил судьбу за каждый прожитый день, а к смерти были готовы на передовой каждую минуту той войны, особенно на Сталинградском фронте. Там, в Сталинградской мясорубке, на глазах отца у его фронтового друга Вани Рыкова оторвало голову, там у станции Воропоново на разминировании полегла половина его взвода, а сам взводный чудом выполз с того поля смерти, но боевая задача была выполнена. Всю оставшуюся жизнь после войны отец вечерами перебинтовывал полотенцем голову после последствий тяжелой контузии. Были еще два ранения. В автобиографиях мирного времени он писал одну и ту же емкую формулировку: «В боях за Родину дважды ранен, контужен». Боевых наград было столько же, сколько увечий – три. Зато какие: орден Красной Звезды – знак окопников, медали «За оборону Сталинграда» и «За победу над Германией». Представляли к Александру Невскому – да позабыли... Отец говорил, что на фронте никогда не высовывался. Когда «желающим умереть» предлагали выйти из строя, он рокового шага не делал... Работал на войне изо дня в день ответственно и основательно, последовательно доводил дело до искомого результата, при этом не забывая о необходимости бороться за жизнь.

От него можно было услышать, что много сил на фронте уходило не только на саму войну, но на обустройство солдатских будней. Отец рассказывал, как в любую погоду они раздевались догола и с головы до пяток растирали друг друга бензином, чтобы вывести вшей. Когда не хватало махорки, набивал трубку ватой или паклей. Такое непотребное курево оказалось врагом организма в одной упряжке со злым фашистом. Отец всю жизнь хранил кисет с вышитой надписью «на память М. Беню от двух Валентин», подаренный ему в казачьей станице сестрами Валентинами. Он был для него не только чем-то вроде талисмана, но и атрибутом какой-то вдохновенной молодой радости. После войны в том кисете он держал свои окопные награды.

В Польше, если не ошибаюсь, рядом с Краковом, наши освободили концлагерь. Эта встреча со страшной машиной смерти произвела на него невероятное впечатление. Он смотрел на освобожденных узников и плакал. Среди них оказались и чудом выжившие польские евреи. По-видимому, поняв, что старший лейтенант одной с ними крови, они притащили к нему еврея-предателя, служившего в концлагере надсмотрщиком в еврейских бараках. Отец не выдержал и наотмашь сильно ударил его по лицу. Война унесла жизни его родителей. Его родного дядю Сендера Тверского немцы замучили с женой и двумя маленькими детьми в Бабьем Яре. Не вернулся с фронта сердечный друг детства, земляк из подмосковных Химок Федя по прозвищу Большая голова. До конца жизни отец не мог слышать даже по радио немецкую речь и немецкие песни. Тяжелые сны о войне не оставляли его всю жизнь. Помню, как меня, маленького, он убаюкивал песней «Вставай, страна огромная».

Два его младших родных брата – Изя и Додик – стремились походить на него и внешне, и внутренне. И все-таки отец как-то выделялся какой-то безмерностью, особенной чувствительностью к радости и боли, горячей отзывчивостью. Иной раз бывал непомерно вспыльчив и… моментально отходчив. Сразу после войны он женился на моей маме – Тае Шицгал – человеке с высокими душевными устремлениями, с которой они неизменно пребывали в особенном взаимопонимании. На шумных и хлебосольных днях рождения у его многочисленных родственников он всегда негласно воспринимался главным гостем. Думаю, и в силу его жизненного опыта, и из-за того, что он был самым старшим внуком чернобыльского раввина из династии Тверских, к тому же названным в его память.

9 мая папа любил, наверное, больше своего дня рождения. Заранее созванивался с фронтовым товарищем Николаем Данильченко (у меня хранится их фотография, сделанная под Берлином в конце войны). В День Победы вставал ни свет – ни заря, гладился, чистил до блеска ботинки и ехал в Парк культуры искать немногих выживших однополчан, ряды которых редели год от года. К вечеру возвращался задумчивым и грустным. Даже случайные его встречи с незнакомыми фронтовиками отличались пронзительной теплотой. Не припомню, чтобы хоть раз я слышал от него слова «подвиг», «героизм» или «патриотизм» по отношению к кому бы то ни было. Эти слова не очень вписывались в саму манеру его разговора об ушедших десятилетиях.

Для меня День Победы – это день моего папы, моего Мейшеле, а ее шестидесятипятилетие – это вехи и его судьбы, дата и его памяти.

Всю жизнь отец строил. Всегда трудился ответственно: и десятником на Дальнем Востоке, и на месте руководителя республиканского объединения. Он возводил дороги, мосты, заводы, комбинаты, МТС. Его трудовая биография обширна: Дальний Восток, Ахтуба, Гусь-Хрустальный, Кустанай, Кострома, юг России...

Он никогда и никого не боялся. В шестидесятилетнем возрасте мог схватиться с несколькими хулиганами на улице и «раскидать» их в неравной схватке. Неизменно кому-то помогал, очень любил людей, и они отвечали ему тем же. Отец очень любил пасмурное небо и дождь. Он готов был ходить в своей неизменной шляпе под дождем часами и при этом говорил мне: «Не сахарные – не растаем».

Когда в 1983 году папа скончался, лишь несколько лет успев побыть на пенсии, попрощаться с ним пришли сотни знавших его.

Обстоятельства сложились так, что безграничная любовь к сыну, возможно, ускорила его уход. В 1982 году я поехал на четырехмесячные военные сборы после института в Федулово Ковровского района Владимирской области с опозданием на несколько дней – неожиданно мне потребовалась тогда срочная операция в гортани. В лагере начальник военной кафедры – служака (из вереницы неудачливых советских военных инструкторов на Ближнем Востоке) вволю начал измываться над мальчишкой «за дезертирство». Я нашел способ дать телеграмму родителям, в которой просил их срочно приехать. Мама и папа ехали на владимирской электричке в жуткой давке и духоте. По дороге у отца остановилось сердце. Чудом тогда он остался жив. Родители добрались до лагеря в Федулове. Не знаю, о чем отец недолго один на один разговаривал с тем полковником. Только тот сразу же отстал от меня. Но папа после этой поездки так и не оправился от тяжелой стенокардии.

Чувство вины перед ушедшими родителями, наверное, не искупить ничем…

Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Евгений Бень

Папа