Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2011

Савелий Дудаков

Из «Книги веры и безНадежности»

В начале войны мобилизовали артистов. Были образованы бригады, которые выезжали на фронт. Об одной из бригад я расскажу. Это трагическая история. Бригаде был присвоен №13. Роковое число! Все они были люди не суеверные, но... потом они вспоминали, что им положили суточные в размере 13 рублей. Да еще в ней числилось 13 человек. Путь артистов пролегал на Западный фронт. Время – не самое благоприятное для концертов – начало сентября 1941 года. Бригада сформировалась из артистов из Центрального дома искусств, который возглавлял преемник Б.М. Филиппова – Лев Исаевич Лебедев. Красивый, сильный, энергичный человек. Основное ядро группы составляли актеры Московского театра эстрады. Первым из театра на фронт уехал великий актер Владимир Хенкин, которому повезло. Он попал на фронт, еще до прорыва Западного фронта. В его группе были знаменитая певица Л. Русланова, М. Гаркави – знаменитый конферансье, первый «советский» Дед Мороз в 1937 году, человек любопытный судьбы, И. Гедройц, иллюзионист Е. Шукевич со своей женой и другие. Обстановка на фронте менялась с каждым днем.

Что же произошло со злополучной группой №13? В группе были артисты Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко – Надежда Политикина и Виктор Мирсков, театра Ленинского комсомола Руфина Бригиневич, цирковое трио Макеевых и В. Трипутина – по профессии акробаты и эксцентрики. Прекрасные внешние данные выдвинули их в ряды лучших артистов советского цирка. Они обогатили свои номера музыкой, игрой на саксофоне и гитаре. Артисты смастерили новые музыкальные инструменты собственной конструкции и исполняли так называемый «музыкальный водопад».

В составе бригады также были Александр Бугров – «Рыжий клоун» и аккомпаниатор Розенберг, из театра сатиры – Р. Корф, отнюдь не барон Корф и не потомок однокашника Пушкина, и Я. Рудин: опять-таки не герой романа Ивана Сергеевича Тургенева. Многие в этой бригаде были евреями. Как сложилась их судьба? Бригада попала в окружении ночью 4-го октября – в самый тревожный момент борьбы за Москву.

Вероятно, во время обстрела или бомбежки Владимир Макеев получил психический шок. Товарищи не бросили его, а установили постоянное дежурство за ним, но во время очередной сумятицы он исчез навсегда... Это было 7-го октября, когда группа брела западнее Вязьмы. Они примкнули к части, выбирающейся из окружения. Эту часть возглавлял человек, назвавшийся Героем Советского Союза Старостиным. Во время прорыва – Лебедев был ранен. Чуть позже он был добит разрывом мины. В момент взрыва актер Холодов увидел, как тот встал во весь свой гигантский рост, взмахнул, как крыльями, руками и упал лицом в вязкую, осеннюю грязь. Виктор Мирсков был ранен в голову и с трудом передвигался.

Из погибших отметим пару – Рафаила Корфа, который родился в Вятке в 1894 году, бывшего по национальности караимом, и Якова Михайловича Рудина, родившегося в Петербурге в 1900 году, по внешности абсолютного русаком, но по национальности – еврея.

На эстраде Корф и Рудин выступали вместе. Их коронный номер назывался – «Кривой Джимми». Кроме того, Рудин увлекался конным спортом и даже парашютным. В 1932 году он прыгал с высоты 1200 метров. Правда, после окончания прыжка признался, что «о втором прыжке не может быть и речи». Существует легенда, что их повесили вместе в городе Ельце. Следует добавить несколько слов в адрес этих замечательных людей. Корф был заслуженным артистом РСФСР, учился в Одесской консерватории на вокальном отделении.

Артист А.С. Бугров попал к немцам – что с ним произошло далее – дело темное.

Фантастическая история произошла с Руфиной Бригиневич – она попала к немцам и находилась в артистической группе, разъезжавшей в фургоне, сопровождаемом автоматчиками. Возможно, эта группа «коллаборационистов», куда входила Бригиневич, несмотря на подозрения, что она еврейка, работала среди «власовцев» и оккупированного населения. Смерть артистки была страшна. Ее как пособницу нацистов расстреляли партизаны вместе с немцами неподалеку от Смоленска. Из всей группы после войны остались лишь двое: Р. Холодов и В. Токарская – артисты Театра эстрады. Большинство сведений я почерпнул из старой книги Б.М. Филиппова.

* * *

Лев Зильбер

Сегодня попалась толстенная книга о Льве Зильбере, знаменитом медике, брате Каверина. Во время Гражданской войны он служил врачом в красных частях. Военная судьба забросила его в Поволжье, в Саратовскую губернию. В свое время я описывал богатство немецких сел и убогую нищету русских деревень, ссылаясь на воспоминания действительного статского советника Я.Л. Тейтеля. А вот свидетельство Льва Александровича Зильбера: «На первый перегон нам пригнали 50 подвод, мобилизованных в немецких селах вокруг Саратова. Лошади были превосходные, упитанные. Выехали мы из Саратова в конце февраля и по хорошему санному пути двигались быстро, останавливаясь главным образом в немецких деревнях области немцев Поволжья. Меня поразил достаток, в котором жили немцы, хорошие просторные рубленые избы с тесовыми крышами, высокие кровати с бездной чистейших подушек, подымающихся чуть ли не до потолка, свиное сало шириной в несколько вершков, ситный белый хлеб с хрустящей корочкой. Упитанные коровы, громадные тупорылые свиньи, упитанные лошади, упитанные люди. А почти рядом, иногда с теми же названиями, наши российские деревушки с тесными избами, крытыми соломой, тощие лошади и коровы, востроносые, тощие на длинных ногах свиньи... Когда останавливались в этих деревнях, чаще приходилось делиться своим военным пайком, чем получать что-либо у хозяев». Да, уж действительно: кто какую Россию потерял...

Зильбер получил назначение в штаб 2-й Донской дивизии, которой командовал бывший полковник царской армии Колчигин. Грудь комдива украшал орден Красного Знамени – тогда весьма редкая награда. Рядом с орденом на гимнастерке была нашита желтая лента – цвет лейб-гвардии уланского полка, где в иные времена он служил. Такое сочетание разжигало любопытство пытливого доктора Зильбера, которому хотелось узнать, что заставило Колчигина принять Советскую власть и служить ей не за страх, а за совесть. Случай представился – комдив и врач разговорились. Смысл рассуждений бывшего офицера сводились к тому, что большевики – собиратели Русской земли, продолжатели дела Ивана Калиты. Если бы не большевики – Россия бы распалась, ее окраины были бы заняты англичанами, японцами, была бы обкорнана Западная граница. Далее следует аргумент, который я использовал в защиту Ленина: «Мы очень много говорим об интернационализме... и, конечно, наша революция имеет международное значение. Но, посмотрите, как одета наша армия и под каким знаменем она сражается. ...Ведь эти шлемы, в которые мы одеваем наших красноармейцев, и эти широкие красные петлицы на шинели – это же одежда великокняжеской рати, а красное знамя – это то самое знамя, под которым русский народ сражался при Калке. Это то знамя, под которым русский народ сверг татарское иго. Так что большевики совсем не забывают, что они являются политической партией русского народа».

Я испытал истинное удовольствие от прочтения этих слов. Для меня чехарда со знаменем современной России, которая отказалась от государственного флага СССР – возвращение к византийству, а не к русским истокам. Между прчим, серп и молот – символы труда – интернациональнее двуглавого орла. . Я повторяюсь, но это так! А что же касается шлема, широких петлиц, длиннополой шинели – то «спасибо» Льву Давидовичу, который был достаточно образован, чтобы подчеркнуть национальный характер революции. Эскизы делал, если не ошибаюсь, Апполинарий Васнецов, знаменитый художник. Кстати красноармейская шинель была практичнее и целесообразнее шинели царской армии. Но это так, к слову...

* * *

В моей личной библиотеке есть удивительная книга. Ее автор Владимир Филимонович Марцинковский. Книга вышла в Праге в 1929 году и называется «Записки верующего. Из истории религиозного движения в Советской России (1917-1923)». Можно предположить, что это записки христианина о существовании гонимых верующих при новой власти. Но оказывается не только об этом. Поначалу речь шла о «сосуществовании» религии и атеизма в рамках тоталитарного государства, еще не достигшего сталинских «кондиций». Но эту книгу я посчитал «удивительной» по причине наличия авторского росчерка на титульном листе. Ясным и четким почерком написано следующее: «Адрес автора в Палестине: V. Martzinkovsky, Mount Carmel, Haifa, Palistine». Оказывается, неугомонный защитник религии нашел пристанище на Святой земле. Интересно бы узнать о его дальнейшей судьбе.

Марцинковский проповедовал христианство среди сельского населения России – в том числе дикого и невежественного, не имеющего понятия об истинном Боге. Марцинковский читал лекции в переполненных аудиториях университетов Москвы, Самары, Саратова; клубов, театров, в церквах. Выступал в диспутах, в том числе против А.В. Луначарского вместе с московским раввином Мазе, с поэтом и мыслителем Вяч. Ивановым. У Марцинковского, как и у большинства религиозных людей, с новой властью «не складывались отношения». И дело не только в государственном преследовании верующих. Поначалу положение было значительно более сложное и неоднозначное. Один из столпов «Живой церкви», архиепископ Антонин говорил в своей проповеди следующее: «...Власть вправе требовать к себе лояльности и проверять политическую подкладку деятельности духовенства. Это делается в каждом государстве. Но с другой стороны, помимо такого контроля, Церковь должна быть свободна в своей собственной жизни и деятельности от подчинения светской власти».

Присяга на верность государю, даваемая священнослужителями, начиналась, как обычная присяга чиновников: «Клянусь Всемогущим Богом...». «На меня она произвела подавляющее впечатление, как отражение того печального кесаропапизма, господства светской власти над духовной, которою добровольно угощает свою свободу наша иерархия» (В. Марцинковский).

Отсюда легко понять, что часть служителей культа в годы революции отказались от религии и стали заниматься антирелигиозной пропагандой: «...[Им] ничего не стоило переменить государственную религию на государственный атеизм. Ибо для духовного лица официальной церкви всегда опасность считать государство выше религии, а значит выше всего».

«Народ массами стал отпадать от Церкви, поскольку он принадлежал к ней лишь формально. И как обыкновенно, отпадение легко перешло в богоборчество, атеизм в антитеизм. «Кто не со Мной, тот против Меня».

С энтузиазмом, так называемые новоиспеченные атеисты разграбили Синодальную типографию, и листы Священных книг пошли на базар, на обвертку всевозможной снеди.

Поэтому странно, что Марцинковский, только что говоривший о поверхностности русского религиозного чувства, удивляется этой метаморфозе. После описания зверского убийства крестьянами его друга, кристально чистого человека, спасавшего жизнь незнакомому человеку – подробности ужасающие, я их опускаю, Марцинковский задает риторический вопрос: «Как святая Русь вдруг стала не Святой, и народ-Богоносец стал, по выражению одного русского умного человека, знатока русской жизни – черносотенцем?

И неужели так неглубока была позолота?

Почему оказалась она сусальным золотом, которое смыли первые потоки революционной грозы?».

Владимир Филимонович, слышал, как один солдат похвалялся грабежами и убийствами, в которых он участвовал. Марцинковский, оказавшийся случайным слушателем, не выдержал и спросил: «Разве Христос в Евангелии учил так делать? – А нешто мы его читали? Мы только крышку Евангелия целовали... А в чем писано, того не знаем».

Это, вероятно, иллюстрация к реформам Столыпина, которыми мне тыкал в глаза один псевдоисторик на моем докладе о Ленине. И это тогда, когда я говорил лишь о статистике грамотности в России!

* * *

В своем архиве обнаружил малую книжицу, изданную в начале прошлого века. Написана она представителем британского библейского общества Робертом Пинкертоном и издана была в Лондоне в 1933 году. Книжица носит название «Полоцк, Витебск и Минск в 20-х годах прошлого века»

Вместо автора, указан переводчик, скрывшийся за двумя буквами А.С. В примечании указан настоящий автор. О евреях здесь написано сравнительно мало и малопохвально. Но для меня интересны перечисленные города гибелью католической культуры. Итак, город Полоцк в 1820 году. Несмотря на изгнание иезуитов, город имеет резиденции различных католических орденов: доминиканцев, бернардинов, францисканцев и греческих униатов – все они владеют в Полоцке монастырями и церквами, многие из которых богаты. Эти роскошные общественные здания способствуют внушительному впечатлению, которое производит город при приближении к нему. В городе очень мало протестантов и православных. Большинство 6-тысячного городка составляют евреи. Иезуиты были окончательно изгнаны из города в том же 1820 году. При этом в окрестностях Полоцка иезуиты владели 11-ю тысячами крепостных и обширными поместьями!

Город Витебск обладает также многочисленными католическими учреждениями, которые враждуют друг с другом. У русских в городе только одна гарнизонная церковь. В сноске указано, что эти сведения неточны. У православных был еще один Успенский собор, бывший Базилианский костел. А всего в городе 8 римско-католических мужских и женских монастырей, 3 римско-католические церкви, 11 униатских церквей, 2 католические семинарии, одна гимназия и 3 синагоги. Население Витебской губернии, по словам англичанина, «составляет 672 тысячи и состоит преимущественно из поляков, среди которых скудно рассеяны русские. Евреи, напротив того, очень многочисленны». В сноске указано, что автор смешивает белорусов-униатов с поляками. Но сути дела это не меняет: все же это – великая католическая цивилизация.

Минск в начале XIX века. Гравюра неизвестного художника

Город Минск. Преимущественно населенный евреями: они составляют, по словам Пинкертона, две трети жителей города. По последней переписи в Минске оказалось 8 тысяч евреев и 4 тысячи христиан всех наименований. Самый большой интерес – это наличие в Минске небольшой группы литовских татар – 25 семейств. Они живут уже давно среди славян и евреев. Они остались верными магометанской вере, сохранили свою одежду, имеют мечеть и муллу. Представитель Библейского общества Роберт Пинкертон как опытный миссионер-полиглот заговорил с муллой по-татарски, но, увы, почтенный мусульманин родного языка не знал. Он свободно говорил по-польски и по-русски. Объяснение, данное муллой, было следующим: предки татар женились на польках, и потомки утратили язык предков. Мулла просил миссионера прислать ему «польский завет», так как принесенный татарский экземпляр оказался для него бесполезен!

А теперь сверяемся с данными конца XIX века. В 1891 году в Полоцке было чуть больше 20 тысяч жителей. Евреев – больше половины – 10,797 тысяч человек, православных почти 7 тысяч, зато католиков всего-навсего 1,5 тысячи. Церквей православных насчитывалось уже восемь, еврейских синагог и молитвенных домов – 23, один католический собор и одна лютеранская церковь.

Витебск. В 1897 жителей около 59 тысяч, евреев – 25 тысяч.

Можно задать: «А куда делась великая католическая культура?» Она вытеснена государственной православной церковью. Что же касается евреев – куда они делись, то это еще печальнее, чем духовная гибель – это было и многовековое физическое истребление моего народа. Я не люблю ставить религию – впереди жизни...

* * *

Давно не записывал в дневник. Но вот сразу несколько записей, на мой взгляд, необыкновенно интересных относящихся к дореволюционной России. Две большие раны были на теле империи, две проблемы: польская и еврейская. Но между ними была большая разница. Национальной задачей поляков было получение независимости. Иначе говоря, они угрожали целостности империи. И это было чрезвычайно опасно не только всеславянской идее, но было заразительно для других народов многонационального государства. Например, для так и никогда не покорившихся кавказцев, а в будущем грозило и другими потрясениями. Такими, например, как возрождающейся идеей украинской «незалежности».

Еврейская проблема, на первый взгляд, была проще и терпимей: евреи желали всего-навсего равноправия – законное право любого гражданина государства. Но только на первый взгляд. Эти стремления были универсальны для всех цивилизованных народов, но Россия была неспособна решиться на этот шаг. А этот шаг превращал бы евреев в верных слуг государства, в котором у них были все права.

А вот свидетельство современника – генерала А.И. Спиридова:«Вопрос национальностей по отношению солдат не существовал: офицеры относились одинаково ко всем без различия вероисповеданий, и занятие привилегированных мест ротных писарей евреями являлось самым обыкновенным делом. Вообще национальный вопрос в Вильне был злободневным явлением. Главным являлся польский вопрос...

Стоя во весь свой колоссальный рост, еврейский вопрос не был так болезненен, как польский. Офицеры были окружены евреями: портной – еврей, сапожник – еврей, подрядчики и поставщики – евреи, …деньги в долг – еврей, всюду евреи, евреи, евреи и евреи, и многие весьма симпатичны. И по отношению их офицеры были настроены доброжелательно.

Религиозная рознь существовала, несомненно, но тогда она не обострялась. Но перед каждой Пасхой шли разговоры о том, что какая-то еврейка, где-то «скрала» или «пыталась скрасть какого-то христианского мальчика для надобностей своей Пасхи». Кто, где, что и как, никто не знал. И почти в каждой офицерской семье, где был мальчик, перед Пасхой предупреждали денщика, чтобы он лучше смотрел за ребенком и одного за ворота не выпускал; детей воруют. Так говорили, такова была людская молва. Кем и чем она питалась, нас тогда это не интересовало; городское население этому верило, верили и мы, офицеры, верили и солдаты».

Генерал описывает 90-е годы XIX века в Западном крае. По поводу отсутствия национальной дискриминации в армии он несколько преувеличивает, равно и когда говорит о «еврейских привилегиях». Просто в писари брались грамотные люди, и среди них – большинство, естественно, было еврейское. В классной роте одним из преподавателей был крещеный еврей. Это был интересный и умный педагог: «В другом классе был воспитателем подполковник Рафалович. Высокий, близорукий, с всклокоченной бородой брюнет с грустными в очках глазами, всегда задумчивый и бедно одетый. Он вел свое отделение как лучший педагог. Не было того просветительного учреждения в городе, которое он не показал бы своим кадетам. Сколько экскурсий, прогулок сделал он с кадетами, сколько хороших книг прочитал им, сколько хорошего рассказывал он им из родной истории и про природу. Класс был для него его жизнь, он проводил в нем все свое свободное время. За неопрятную наружность кадеты прозвали его «Шмулем». Рафалович знал это и не обращал внимания и делал свое дело терпеливо, настойчиво и с любовью. И с грустью расставались с ним его кадеты после семилетней совместной жизни, с какою благодарностью вспоминали они его советы уже позже, сделавшись офицерами».

Я с удовольствием процитировал последние строки: «Шмули» даже в армии были на своем месте... Только жалко, что «Гершок» и «Шмулей» предварительно окунали в купель. Это не украшало страну и лишало ее будущего.