Вера Чайковская

 

Кузьма Петров-Водкин: планетарные пророчества

 

Жизнь большого русского художника Кузьмы Сергеевича Петрова Водкина вобрала в себя последние десятилетия девятнадцатого столетия и первые четыре десятилетия двадцатого (1878 – 1939). Это художник, сформировавшийся еще в дореволюционные годы и продолживший творческие поиски после событий 1917-го.

Петров-Водкин не бездумно принимает происходящее в стране, многое видит и многое предчувствует. Уже в декабре 17-го года он пишет, что творить судьбу страны можно только миром, а «не насилием, не штыками, не тюрьмой, да и не разговорами…». И этот сугубо человеческий, а не политический подход к происходящему принципиален для него и сказывается во всем, что он создает.

Петров-Водкин обостренно осознавал пагубную роль «рыночного» искусства. Оно, замечал он, «разносится по глобусу скоростями телеграфов, железных дорог, когда мастерам, производящим нужные ценности, уже, пожалуй, не перекричать и не довести их до сознания людей».

Но что это за «нужные ценности»? Художник исходит здесь из национального, идущего от древнерусской традиции, понимания искусства как особой миссии Служения. Блок называл это «назначением Поэта» и видел «космичность» этого «назначения».

Петров-Водкин – один из немногих в двадцатом столетии гениальных художников, избравших не авангардные, а иные пути взаимоотношения с традицией. Его волнует прежде всего не новый художественный язык, а новая правда о человеке и человечестве.

Петров-Водкин жил в эпоху великих русских ученых-космистов. Их открытия «витали в воздухе». Владимир Вернадский разрабатывал идеи «ноосферы», некой планетарной оболочки, где запечатлелись открытия человеческой культуры. Леонид Чижевский обнаружил влияние космических тел на земные дела. Константин Циолковский выдвигал теорию особой «лучистой энергии», связанной с человеческой жизнедеятельностью.

Петров-Водкин сумел дать живописный аналог многих их прозрений.

Холм с видом на Волгу – излюбленное место художника, родившегося в приволжском городе Хвалынске. «Здесь на холме, когда падал я наземь, передо мной мелькнуло совершенно новое впечатление от пейзажа, - вспоминал Петров-Водкин. - Я увидел землю как планету…Совершенно новая сферичность обняла меня на этом холме». И новые чувства посетили его: «большая радость и успокоенность» за свою судьбу «перед огромностью развернувшегося мира».

Художник был убежден: в отношениях человека и природы нет ничего «принудительного». В состоянии внезапных озарений человек преодолевает законы «пространства Эвклида», вступая с космосом в новые отношения. И тогда совсем по-иному, в духовных, космических масштабах, воспринимаются и жизнь, и смерть человека. Такое восприятие отражено в знаменитом «Купанье красного коня» (1912) Петрова-Водкина, и в образах умирающих воинов на его картинах «На линии огня» (1916), «Смерть комиссара» (1928).

Петров-Водкин верен интуитивному ощущению благости космоса для человека. И это - в эпоху, когда мир в сознании многих подлинных художников потерял цельность, распался на отдельные частицы. Название прозаической книги поэта-эмигранта Георгия Иванова «Распад атома» для этой эпохи очень характерно. Об интуиции «разъятого мира» как об обязательной черте нового художественного сознания писала и Нина Берберова. Петров_Водкин шел в этом наперекор веку. Его слова из размышлений 30-х годов звучат пророчески: «Человек, воображая, что борется с природой для счастья человека, - борется с человеком и для несчастия природы».

Природный, целостный, органический мир, где в центре человеческая личность, - вот мечта художника. «Сферическая» перспектива – пластическое выражение этой мечты.

Стихия Петрова-Водкина– солнце, яркие, проясненные, как бы впервые увиденные краски. Это мир молодой, бодрый, дочиста промытый дождями и грозами и полный энергии, а не дряхлый, сомнамбулический, ориентированный на ночь и луну, смутные и хаотические состояния души.

Такой «молодой» мир в ХХ веке возникнет в прозе стареющего Ивана Бунина, который так же «ворчлив» и неподатлив на «моду», как Петров-Водкин – художник «солнечный», а не «лунный». Даже в самых трагических его картинах мы не встретим мрака безнадежности, «убитых» сереньких красок.

В центре его космического мира, конечно же, человек. Человеческое лицо – один из самых драгоценных «смыслов» в художественной системе Петрова-Водкина. И это особенно примечательно. Ведь в авангардных работах начала двадцатого столетия лицо исчезало. Даже такой корифей, как Сезанн, работая над портретом жены, уподоблял ее яблоку. Иными словами, его интересовал не «смысл» ее лица, не ее внутренняя жизнь, а решение каких-то чисто пластических задач. Лицо превращалось в «ковер», в часть декоративного орнамента, в маску.

Петров-Водкин был здесь своего рода «архаистом», а по сути – новатором, который запечатлевает облик людей своей эпохи, передает их духовный мир. Он создает такие портретные шедевры, как «Автопортрет» (1918), «Портрет Анны Ахматовой» (1922). В этих портретах нет никаких сдвигов формы, никаких пластических «трюков». Но возникает глубинная новизна монументальности, лаконизма, предельной внутренней собранности образа. Перед нами люди на гребне духовной волны, на жизненном взлете. Они внешне строги, в их облике нет ничего лишнего, никакой «декоративной» зацепки, украшения, отвлекающих деталей. Даже красавица Ахматова сурова и аскетична, со строго сжатыми губами. Плотно сжатые губы – это деталь облика людей, живущих во многом еще не объяснимом, настораживающем времени жесточайших потрясений.

Это первые послереволюционные годы.

Постепенно жизнь стабилизируется, и художник стремится запечатлеть новый быт («Девушка у окна» 1928). Но всё отчетливее становится разрыв между «мечтой о земном рае» и тиранической властью. Об этом разрыве напоминает картина Петрова-Водкина «Тревога» (1934). Художник отнес ее сюжет к ранним годам Гражданской войны, но, по сути, она о современности. Речь о человеческом «гнезде» (а такое любимое «гнездо» было у художника), над которым нависла опасность. Хозяин в тревоге вглядывается в темное окно, в то время как его жена прижимает к себе девочку. Мир «гнезда» светел и ярко освещен, тут лад и гармония, но темнота за окном вызывает опасения.

Многое, что происходило в стране и чему он был свидетелем, вызывало у художника глубокие раздумья, заставляющие пристальнее вглядеться в окружающий его мир. Он воспринимал происходящее в стране как человек, которого все это лично касается. Не политические лозунги, а человеческие поступки – вот что привлекало художника. Вот почему в его картине «Рабочие» (1926) нет ничего плакатного. Рабочие здесь вместо того, чтобы организованно стоять у станка или рапортовать о трудовых достижениях, – с резкими движениями рук и искаженными лицами что-то друг другу доказывают. Это - думающие, сомневающиеся, спорящие люди.

Внутренней опорой и оплотом художника, ставшего зорким свидетелем «новой истории», стала провозглашенная Пушкиным «тайная свобода», не зависящая от власти. И это придает особую достоверность и убедительность художественному миру Петрова-Водкина.