Беседу вёл Сергей Солдаткин.   Русский шансон как «вечное для России дело». 1

Рубрику ведет Павел Беккерман.   ГОЛОСА.. 5

Голоса шофёрские.. 5

Сольные альбомы... 6

Альфа Рекордс серия «Настоящий шансон». 7

Беседу вёл  Евгений Минин.   Ирина Кильфин ищет таланты... 9

Новинки.. 10

Алексей Варламов.   ШАНХАЙ.. 12

Евгений Минин.   Литературная жизнь за рубежом... 17

Ольга Любимова.   Ирод, царь иудейский.. 19

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Беседу вёл Сергей Солдаткин

Русский шансон как «вечное для России дело»

 

Наша газета постоянно обращается к теме русского шансона, поскольку этот стиль, как нам представляется, глубоко укоренён в российской культуре, является подлинно народным и вечным, не обусловленным сиюминутными веяниями моды. Об истоках русского шансона мы попросили рассказать Александра Викторовича Фрумина, которого по праву считают первооткрывателем шансона в современной России. Александр Фрумин — один из основателей, учредитель, член Совета директоров радиокомпании «Региональный радиоканал», известной широкой публике как «Радио Шансон», владелец и генеральный директор студии «Ночное такси», компании, с которой когда-то и начиналось вещание «Радио Шансон» в Санкт-Петербурге, генеральный директор «Радио Шансон» в Санкт-Петербурге, осуществляющего вещание на территории Северо-Запада России.

 

-С какого времени можно отсчитывать шансон как стиль в России?

 

-Что такое музыка шансона? Если открыть словарь, то по-французски слово «шансон» — это просто песня, во Франции на любого артиста скажут, что он шансонье — поющий человек. А специалисты по музыке за границей, в первую очередь, определяют это понятие таким образом: музыка, которую в основном исполняют авторы, музыка, которая должна, по идее, звучать в кабаре и клубах, музыка, которая имеет колоссальную смысловую и поэтическую нагрузку и рассчитанная на прямое восприятие. Песня, где стихи и музыка воспринимаются в совокупности, и где поющий шансонье хочет рассказать что-либо о беспокоящем его. Не музыка эстрадная, не музыка танцевальная, не музыка компилятивная из разных жанров, а музыка, которая рассчитана в первую очередь на сюжетную основу.

 

- Серьёзная музыка…

 

- Да. Во Франции, в основном, так и считают. И не взирая на кажущуюся простоту — иногда трёхаккордный строй, небольшой инструментарий, в России эта музыка является основой для профессиональной эстрады — даже эстрады развлекательной. Как бы люди, которые занимаются развлекательной эстрадой, прочитав это, не стали бросать камни в меня и в «Информпространство»… Но есть масса подтверждений того, что я прав, и я могу сослаться на произведения, которые приходят в разряд эстрады развлекательной, но приходят они из шансона и созданы авторами, которые писали их по тем творческим принципам, о которых я рассказываю.

 

- Я сам слышал стилизации под шансон, это известный факт…

 

- Подобное делает и Пугачёва, которая никогда себя не относила к шансону, подобное делают и Буйнов, и Газманов, и Распутина — это нормально, потому что то, чем мы занимаемся, чем занимается вся наша команда — начиная от учредителей и руководителей холдинга и завершая нашими звукорежиссёрами и ди-джеями, людьми, которые воплощают нашу идеологию в жизнь — это вечное для России дело. Естественно, эту музыку никогда не приветствовали власти. Честно могу сказать — я очень рад тому, что за 20 лет власть на эту музыку не обращает никакого внимания и также очень рад тому, чего, на самом деле, не надо скрывать,  — президент наш, который сам из Питера, в своих интервью, когда ещё был премьером, говорил, что вырос на музыке Розенбаума и Шуфутинского, эти люди — его ровесники. Это было для нас всех хорошим знаком — что это человек, который слушает неподцензурную музыку. Я не хочу, чтобы нам помогала власть, а тем более всякие олигархические команды — у них свои интересы — мне самое главное, чтобы не мешали. Остальное мы сделаем и уже сделали сами. Мы — часть культурного слоя. И наша задача, чтобы этот культурный слой ширился, был известен, появлялись новые авторы, появлялись новые компании, занимающиеся музыкой шансона, и всё это было бы сделано нормально, по тем принципам, которых эта музыка, эта песенная поэзия достойна. Потому что в России всегда жили по принципу: «нет пророка в своём отечестве». Начинали вспоминать о великих, когда они ушли из жизни уже. А наша задача, пока мы, слава Богу, живы и молоды, (нам всем, учредителям этой станции, от сорока до пятидесяти лет, и персонал у нас такой же по возрасту, а ребята ди-джеи ещё моложе), чтобы это, вечное (шансон был без нас, просто не так называли его), оставалось по-настоящему профессиональным, чтобы люди, которые исполняют такую музыку, вышли на свою аудиторию, а публика знала, что в России есть настоящая, неподцензурная русская эстрада и власть на неё не влияет.

 

- С чего всё-таки начался русский шансон?

 

- Чтобы понять, как появилась эта музыка в России, надо понять, какова структура песенного искусства в русском обществе. Начнём от сохи. Русская песенная культура, в понимании современного русского языка, который пошёл с А.С. Пушкина, с 30-х гг. 19 века, и русская культура пения, была изначально в двух градациях. Одна градация — это то, что мы сейчас по-английски называем фолк-мьюзик, наши различные песнопения. Музыка сельской России. Она была со времён никак не позже царя Ивана Грозного. Затем появилась русская культура городов. Но русский фолк не мог интегрироваться в культуру городов. Потому что Россия была длительное время отделена не хуже, чем при коммунистах, железным занавесом от Европы. Что получилось: в города пришла цивилизация западная, вместе с ней, с царём Петром, пришла абсолютно чужая на тот момент музыка, которая не могла быть адаптирована фолком. Пришла музыка Западной Европы. Пришла, в первую очередь, в период 18 века, музыка романсов, музыка бардов-менестрелей из Германии, которых приглашал и Пётр, и Екатерина II, как известно, немка, французская музыка тоже пришла — если мы говорим об этимологии слова «шансон», но в большей степени пришёл романс, который был очень популярен во Франции. И у нас не все понимают сейчас эту историческую связь — говорят, зачем назвали стиль французским словом «шансон»… Но и русский романс, и цыганский романс — это романс, который пришёл оттуда же, из Франции. И это неплохо, это подчёркивает то, что мы интегрированы в Европу, мы не отделены от Европы железным занавесом, даже если у нас бывали правители, которые того хотели. Эта музыка интернациональная, и по сути своей. Когда сюда приходила музыка салонного романса, романса для более высоких слоёв населения, то автоматически в романсовую тональность стала попадать и музыка наших дворов и улиц. Появился дворовый романс. Появился фолк-романс. Потому что изначально, без прихода свежей струи в 18–19 веке вообще невозможно было создать русское эстрадное искусство. Наша коренная песня, наш фолк не мог быть адаптирован к появившемуся классу дворянства, которое было более европеизировано русскими царями. Они понимали, что невозможно сидеть, отгородившись от всего мира нашими расстояниями, границами, стрельцами…

 

- То есть русский шансон — продукт синтеза…

 

- Да. И это нормально, шансон — музыка вечная, она адаптировалась у нас, она пришла сюда. Если говорить о том, когда появилось то, что мы можем смело называть «шансоном по-русски», то отсчёт мы ведём от начала 20 века, от замечательного Александра Николаевича Вертинского. Почему от него? Это не просто идеология нашей компании. Вертинский был первым человеком, который стал действовать по принципам независимой авторской музыки, которые современны у нас сейчас и которые приняты и во Франции, и в Германии, и в США — действовать как независимый автор и исполнитель собственных произведений. До Вертинского, если такие люди и были, то нам они неизвестны и подобной популярности они не получили. Причём эта музыка всегда шла вразрез с официальной, лакированной идеологией эстрады, и Вертинский абсолютно уникальный человек — он был запрещён при всех властях: при царе-батюшке, при Временном правительстве, при товарище Ленине, от которого он вынужден был бежать после песни на смерть юнкеров и даже длительное время при товарище Сталине. Но Сталин нашёл в 1944 году разум и суперпопулярному человеку вернул советское гражданство и впустил его с территории Манчжурии, где он проживал тогда уже, после Франции, на территорию России. Вот и появились его замечательные дочки на свет (а первая — уже в Китае), и по сей день этих талантливых женщин знают и любят как актрис. И всё-таки успел увидеть прижизненную публичную славу Александр Николаевич и в кино, и в театре, и на своих концертах, уже под закат своей жизни, но всё-таки на Родине, которую он безмерно любил. Вертинский — первый автор и исполнитель, который вышел на эстраду с городским романсом своего собственного сочинения. Поэтому только он с культурологической точки зрения заслуживает право называться родоначальником шансона по-русски. Другим основателем для нас является, конечно, Леонид Иосифович Вайсбурд, больше известный как Леонид Утёсов. Уникальный одесский еврей, совершенно по-своему видевший развитие российской музыки человек, безмерно смелый, он взял всё лучшее из классического американского джаза. В годы НЭПа он ухитрялся совершать неофициальные поездки по Германии, Франции, Италии и слушать джаз. Утёсов — человек, который принёс джаз на нашу почву, создал свой замечательный оркестр. Он дожил до 83 лет, никогда не боялся цензуры, делал всегда то, что считал нужным. Он смог оставить шедевры классики одесской уличной песни — например, знаменитый «Гоп со смыком»…

Кроме того, среди основателей шансона надо назвать Владимира Высоцкого, Александра Галича, Аркадия Северного, Булата Окуджаву. Окуджава более мягкий, но по культурологическому смыслу абсолютно шансонный исполнитель. Это и Александр Городницкий, Александр Розенбаум. Вот так и возник русский шансон…

 

- На Ваш взгляд, политическая тематика для шансона характерна, это неотъемлемая часть шансона?

 

- Шансон — неподцензурная песня, он отражает жизнь, как её видят авторы, поэтому вне всякого сомнения огромное количество политических вещей Галича, полуполитических песен Высоцкого относятся к шансону. Это есть и мы не боимся данной темы, потому, что шансон — песня, которая отражает жизнь и формирует мировоззрение.

 

 

 

 

Рубрику ведет Павел Беккерман

ГОЛОСА

 

Голоса шофёрские

 

«Водила, трогай», 3 рейс - новинка от «Квадро-диск», так же называется и заключительная композиция сборника от Жени Томилина, а открывает сборник Марина Александрова с уже ставшей популярной композицией «Шумахер». Далее — «Трасса М4» Андрея Данцева, «По газам» Александра Хамова, «Бараночка» Владимира Утесова. Юрий Соловей забивает «Три гвоздя», Дмитрий Персин предупреждает об опасности песней «Венки на обочине», а любимый шоферский автор Гриша Заречный дважды обращается к слушателям в песнях «Я приеду» и «А я давлю на газ». В лирике представлены две легенды жанра: Анатолий Полотно с «Капелью» и Игорь Слуцкий со своими «Кукушками». Ведущий этой рубрики объявил «Пересадку» и отправился в «Дальний рейс» с Игорем Кабаргиным. По пути встретилось «Усталое такси» Юрия Белошевского, Макаровна рассказала, какая теперь «Улица московская», у Михаила Босса «Сон наяву», а Андрей Карат сказал, как отрезал, «Лети, печаль».

 

 

Компания «Централ-мьюзик» в содружестве с компанией «Зодиак» представляет «Дорожный шансон №7». Открывает сборник Андрей Таланов, частый гость нашей рубрики, с уже знакомой композицией «На материк». Не обошлось и без легенд жанра. Анатолий Полотно дает советы о море в песне «Про нас с Федькой», Александр Дюмин вспоминает, как «Пили водочку», ну а Виктор Петлюра проникновенно поет про «Солдатские проводы». Как и в предыдущей новинке от Квадро-диск, не обошлось без «Дальнего рейса» и «Пересадки», а непосредственно дорожную тему продолжает Дмитрий Полторацкий «На трассе», Пахом «На тракторе» и Флор с песней «Еду по проспекту». У Виталия Синицы — «Весенняя»; «Солнечный зайчик» занимает Иру Ежову; «Маленькая я» влюблена в город «Аккерман», Юрию Долгорукому не до Москвы, он поет про «Яблочный пирог». «Большой» дарит поучительную песню о машинах «Подарок» и о странных современных нравах, Танечку Треф интересует «Водитель такси», а Ира Зима прощается и говорит «Уезжаю».

 

 

Сольные альбомы

 

Компания «Квадро-диск» представляет Сергея Кама образца 2005 года — его альбом «Личная жизнь». Как оценить эту работу? Музыкальное наполнение как всегда на уровне, да и еще украшено саксофоном Владимира Преснякова-старшего и трубой Семена Мильштейна. Тексты песен — жизненные переживания Сергея, местами комичные, а в придачу — 2 композиции на слова Михаила Слуцкого «7-40» и «Стезя адвоката», последняя исполнена детским коллективом «Непоседы», ну и 3 песни на стихи Владислава Ходасевича («Сырник», «Хорошо», «Сверчок»), смело использованные Сергеем и, на мой взгляд, очень удачно. Итак, «Личная жизнь» заканчивается после женитьбы, когда жизнь семейная показывает свои акульи зубы. Зато в песне «Елочки», как полагается, «льется рекой холодная водочка», кстати, «Охота» также без этого не обходится. «Эмансипация» охватила все сферы жизни, но автор беспокоится, что остается без внимания «Эмансипация души». Любовный план уходит на задний план в песне «Люби не люби», а в песне «Как закалялась сталь» предлагается медному тазу дружить с железным, тогда ничего не будет накрываться. Современная молодежь напоминает «Приматов», а песня «…уважаемая» — это усталость от современного бытия. «День рождения» — ничего, кроме пожеланий большого счастья и хорошего настроения. Задор новой версии «7-40» сменяется задумчивостью наивного гения из песни «Крылья», когда душа не покоряется моде. А закончу рассказ о пластинке строчками наиболее понравившейся мне песни «Сверчок» на стихи Владислава Ходасевича: Так пой, скрипи, шурши, дружок сердечный, Пока огонь последний не погас.

 

 

Альфа Рекордс серия «Настоящий шансон»

 

Автор-исполнитель Веня Одесский дарит слушателям свой новый альбом «Идут на Север». В пластинке в основном народные песни, некоторые из которых изменены исполнителем. Настроение альбома плавно переходит от грустного к задорному, что видно даже по названиям песен. Сначала рассказывается о несчастной девчонке, затем уходит «Этап на Север», рассказывается про «Вятского уроженца» и приходит «Письмо с зоны». После «Трагедии» и «Подрастрельной» все меняется, можно встряхнуться, «Желтые ботиночки» и «Голубоглазая» готовят слушателей к «Попурри Одесских песен 20-х годов» за которыми «Лихо» мчится «Паровоз». На обложке диска Веня Одесский с гитарой, а на внутреннем вкладыше он же в неформальной обстановке, а также на фотографиях с Иваном Московским и легендой жанра Геннадием Жаровым.

 

 

Автор-исполнитель Евгений Алтайский обращается к слушателям с альбомом «Кольцевая», а одноименная заглавная песня посвящена музе исполнителя - Марине. В наш странный век приятно видеть, что не перевелись настоящие мужики, живущие и творящие для женщин! На пластинке есть еще одно посвящение — Аркадию Северному, легенде жанра, старая одесская песня «Ну что ты смотришь…», в свое время блистательно исполненная мэтром. Вообще, весь диск выдержан в стиле старого доброго шансона. Первая половина альбома посвящена женщинам («Каблучки», «Фотоальбом», «Окаянная»). После «Встречи друзей» через «Чуйский тракт» проходит «Дорога на юг». Выпал «Первый снег» и звучит вопрос: «Где же ты?» Как бы ответом звучит еще одна неавторская композиция исполнителя «Там где-то на краю» (автор Е.Полянский), а в подтверждение сказанному песня про «Чикаго».

 

 

Беседу вёл  Евгений Минин

Ирина Кильфин ищет таланты

 

Певица и продюсер Ирина Кильфин решила доказать, что если средства массовой информации будут в достаточном количестве неизвестные классные песни, то популярными могут стать и просто талантливые люди, а не только те, у которых за спиной богатые спонсоры. Так родилась передача «Шаг к успеху» на израильском Русскоязычном радиоканале  «Первое радио».

 

-Ирина, что меняет в судьбе участников проекта ваша программа?

 

- Самое главное, что у людей появился стимул Творческие люди получили возможность реализовать себя не только в рамках нашего радио. Многих заметили и начали приглашать участвовать в концертах, на которые им был до этого закрыт доступ, потому что о них не знали. Певцы, композиторы и поэты объединились и сейчас готовятся к выпуску нескольких оригинальных дисков. Появились и видеоклипы. Все благодаря этой программе. Но хочу подчеркнуть, что предоставляем эфир нашим исполнителям БЕСПЛАТНО.

Как-то я брала интервью у Ларисы Долиной и когда рассказала ей ор моем проекте, Долина заметила, что в России такого проекта нет, и она снимает передо мной шляпу. Это было очень приятно услышать.

 

-Как пробиваются в России лауреаты «Шага к успеху»?

 

- Большое количество моих друзей – музыкантов, которые поют дэнсовую музыку, уезжают в Москву, чтобы попытаться там пробиться на большую сцену, стать известными. Я думаю, что ни для кого не секрет, что в мире шоу-бизнеса балом правят деньги. В большинстве случаев, творческие люди вкладывают все свои сбережения, чтобы записаться в студиях. А дальше… Денег уже не хватает. На этом их карьера в России заканчивается, не начавшись. Единственный относительно удачный проект получился у Анны Резниковой, но и он закончился, когда исчерпались материальные вложения, хотя средства были достойно потрачены.

И все-таки мы можем стать интересными для России только в том случае, если найдем что-то такое, чего еще не было.

 

-Ирина, если б на Российское ТВ пригласили вести свое шоу, поехали бы??

 

-Естественно, как у любого амбициозного человека, самая главная мечта-это

телевидение. Конечно поеду и не раздумывая.

 

-Ваши планы на будущее?

 

-У меня разработана телевизионная версия проекта, и я бы очень хотела получить поддержку от телекомпаний в Израиле, а еще лучше от международных телекомпаний, таких, как НТВ или РТВ. Сейчас мы готовим вариант клубной раскрутки известными диджеями. Один из них пишет ремиксы. Мы собираемся выбрать лучшие песни, сделать на них ремиксы и дать им жизнь на дискотеках нашей страны с последующими концертными выступлениями в клубах.

Мои же личные планы таковы: хочу продолжать работать как певица, потому что не мыслю себя без сцены. Хочу наконец-то снять несколько клипов, но без спонсоров это нереально. Думаю дописать свой альбом и реализовать еще несколько моих радиоидей, одна из них связана с музыкой. А еще мечтаю сняться в сериале и очень жду поддержки от людей, которые эту поддержку могут дать.

 

 

Новинки

 

Представляем «Фишку улетную» от компании «Альфа Рекордс». Сборник назван по заглавной песне Яши Боярского «Чих-пых поехали». Составитель сборника, Дима Тамбовский, отметился композицией «Своячок». Костяк пластинки составили исполнители серии «Настоящий шансон»: Алексей Князев («Вот мы попали»), Андрей Данцев («Кривая дорожка»), Иван Сердюк «Разгуляй», Евгений Алтайский («Встреча друзей»), Иван Московский («Поспели вишни»), Иван Сердюк («Разгуляй»). Владимир Утесов поет про «Черное море», Дмитрий Полторацкий про «Гуманоидов», Сергей Грубов про «Девочек из СНГ». Проект «Пальцы веером» представлен песней «Меня ищут менты», Сокол говорит, что бывают «Отмороженные мужики», а «Начальника Чукотки» беспокоит «Курево». Ольга Сердцева поет про «Гадалку, Ляля Размахова предлагает выпить, а Александр Злобин — не грустить. У Александра Вайнера все просто: «Поворую, перестану».

 

 

Воркута-Магадан 4 — еще одна новинка от «Альфа Рекордс». Песни, вошедшие в сборник, строго соответствуют названию. Неволя, холод, долгий путь на далекие земли, мечты о весне, о воле — вот о чем поется в этом альбоме. «Начальник Чукотки» начинает с рассказа о Колыме, Константин Орех поет про «Этап за Урал», Яша Боярский – про славный город Сыктывкар, а Андрей Данцев про «Морозы Магадана». Не очень тепло и у Александра Князева «За колючкой», так что был бы кстати «Вязаный жакет» Светланы Питерской. «Голуби» Александра Хамова — это символ воли, чего не сказать про «Вороненка» Сергея Грубова. «За волей» и «На волю» спешат Владимир Утесов и Сергей Ноябрьский, а Дмитрий Сулей подметил, что «Воля Законная». «Весна» — у Сергея Волоколамского, Дима Тамбовский пишет «Письмо», у Евгения Алтайского «Встреча друзей». Иван Московский выступает с песней «Постой паровоз», Ляли Размахова — «Вагоны-перроны», и итог подводят «Дороги» Ирины Тумановой.

 

 

 

 

Алексей Варламов

ШАНХАЙ

 

В студенческие годы Петю Авенисимова звали Петром Шанхайским по неофициальному имени небольшой стеклянной пивной, которая находилась рядом с китайским посольством. Пивная была на вид хлипкая и казалась временной, непонятно как возникшей в благородном районе Мосфильмовских улиц, кремлевской больницы и предместья желтых цэковских особняков. Построили ее назло китайцам за их вторжение на остров Даманский и хотели назвать "Тайванем", но в народе прижилось давно знакомое "Шанхай".

Петя Авенисимов приходил в пивную к самому открытию, занимал круглый столик в левом углу, уставлял его кружками и закусками и так начинал свой университетский день. Забегали знакомые студенты со всех факультетов, здоровались с ним за руку, выпивали кружку пива, наспех закусывали сушеной картошкой и торопились по своим мелким делам, а несуетный Петя никуда не спешил: пивная замещала ему весь прекрасный, громадный и бесполезный университет с его пятнадцатью факультетами.

Иногда нагрузившись пивом по самые плечи, Петя выходил из теплого "Шанхая" на прохладный московский воздух и медленно нес себя, как наливная баржа несет нефть, мимо молчаливого и бесполезно-огромного здания китайского посольства, построенного в те времена, когда русский с китайцами были навек братьями, а теперь стоящего посреди Москвы точно покинутый всеми дом. Он проходил через ботанический сад биологического факультета, миновал главное здание университета с его высоким шпилем и гербом и поднимался на свой хрупкий стеклянный гуманитарный факультет, готовый, казалось, рухнуть под тяжестью его тела. Распространяя запах пива, Петя присутствовал на паре семинаров и тем же путем возвращался в стояк, оставаясь в нем до самого закрытия, а потом еще добавляя на бульваре наискосок от темных посольских окон с кем-нибудь из обитателей общежития на Мичуринском проспекте и часто у них ночуя, чтобы назавтра было недалеко идти до "Шанхая".

Как Петю Шанхайского при таком образе жизни терпели и почему не отчислили из университета, было для всех тайной. Он переходил из группы в группу и с курса на курс, начинал на дневном и продолжал на вечернем, уходил в академический отпуск по состоянию здоровья и восстанавливался. Уже давно закончили университет те, с кем он когда-то поступал, иные из Петиных сокурсников становились преподавателями и чувствовали себя не совсем ловко, встречая его на своих семинарах. Но сам он нимало не смущался, жил в своем ритме, бывших товарищей звал по имени-отчеству и на "вы", уважая их ученость и ум, и без ропота тащил за собой хвосты несданных дисциплин, а когда его спрашивали на семинарах по истории КПСС про политику партии переходного периода, с трудом приподнимаясь, говорил:

 - Ночные декгеты советской ввасти, в котогых Уйянов-Йенин… - молодежь ржала, а доведенная до слез преподавательница жаловалась в партком, хотя Петя всего-навсего был от рождения картав.

Казалось, сказать что-либо серьезное и не рассмешить других, он вообще не мог. С виду малахольный и невозмутимый, Петя Шанхайский иной раз отчебучивал такие штуки, что народ беспокойно вращал головами и смотрел на него как на московское чудо света, вроде цирка или ВДНХ, а он принимал знаки этого восхищения с достоинством, был со всеми одинаково приветлив и каждого приходящего в "Шанхай" принимал, как принимали в Запорожскую сечь охочекомонных казаков. Не имеющего денег кормил за свой счет, болтливого выслушивал, молчаливого развлекал, темных просвещал, у ученых учился сам. Сколько литров пива выпивал он каждодневно, подсчитать было невозможно, но никогда его не видели пьяным, ни разу не попадал он в вытрезвитель и ни один милиционер, собирающий дань с курильщиков "Тайваня", не мог застукать его с сигаретой.

В свободное от пивной время Петя занимался тем, что покупал и продавал джинсы, пластинки, батники, японские зонтики "Три слона", женские сапоги из Югославии, стихи Марины Цветаевой, билеты в театр на Таганку и прочий дефицит застойного времени, что и позволяло ему каждый день проводить в "Шанхае" и угощать всех подряд. Он хорошо разбирался в этих товарах и знал им истинную цену, но не это трезвое и точное знание вещей было его сутью. В глубине души Петя был ранимый человек с любовью к товарищам, готовностью все для них отдать и самыми фантастическими проектами в голове. Нежнее всего он вынашивал идею о том, чтобы собраться всем козырным мужикам, уехать куда-нибудь на остров в океане и организовать там свою республику, где не будет никакой фигни, разумея под последней все то, что находилось за пределами пивнухи, причем, не в политическом, а в самом высшем, философском смысле слова. Он много размышлял о том, как будет устроена на этом острове жизнь, как будут трудиться днем люди, чтобы добыть себе пропитание, а вечерами собираться у большого костра и говорить о жизни, читать друг другу лекции, обсуждать самые важные вопросы и приходить к согласию, и порою терял чувство реальности и забывал, где находится.

Уборщица в синем халате, которая на протяжении дня курсировала между туалетом и столиками, выгоняла его из пивной, Петя вывалился на улицу, смотрел на темные посольские окна, куда когда-то давно, когда он только поступил, он бросал чернильницы в знак протеста против нападения Китая на Вьетнам, и рассеянно думал о громадной темной стране, давшей миру величайшую философию, подарившей бумагу и порох, а потом культурную революцию, остров Даманский и Мао-Цзе-Дуна. Ему очень хотелось поговорить об этом с каким-нибудь живым китайцем и спросить, как это все у них умещается, но ни один китаец в "Шанхай" не заглядывал, и было непонятно, а есть ли они на свете, эти китайцы? Таинственная страна будоражила и притягивала себя к Пете. Он даже пробовал учить ее язык, но дальше иероглифа, изображающего человека, не продвинулся, и с радостью рассказывал каждому, как гениально у китайцев все устроено.

Относились к Пете по-разному, иные его уважали, другие считали чудаком и болтуном и презирали, ходили слухи будто бы он не просто ведет со всеми задушевные разговоры, но стучит и за это ему разрешают заниматься фарцой, но сам он ни на кого не обижался, всю хулу принимал со смирением и по-настоящему гордился лишь тем, что имел замечательно большой и выносливый мочевой пузырь и мог не только на спор перепить любого посетителя "Шанхая", но и перестоять его за столом.

Так он всех и перестоял, и университета не закончил, а потом настали времена, когда оказалось, что двоечник и прогульщик, никчемный по большому счету человек, на которого впустую тратило деньги государство, гораздо лучше приспособлен к новой жизни, чем его собеседники и наставники. Мелкая торговля и опыт посреднический деятельности университетских лет внесли Петю Шанхайского в рынок так плавно, как входит в шлюз наливная баржа. Разбогател Петя не вмиг и не наскоком, а постепенно, со свойственной ему солидностью и неспешностью. В бизнесе был несуетлив и осмотрителен, не зарывался, никого не обманывал и не позволял, чтобы обманывали его, счастливо миновал многие напасти диких лет, и вскоре у него было уже несколько магазинов. На него работали сотни человек, он разъезжал по городу на блистающем свежей краской автомобиле "Победа", японской начинкой которого управлял аспирант с философского факультета, специализировавшийся на персонализме Бердяева. Но какие бы концы ни делал Петя, объезжая свои магазины, в пятом часу пополудни он велел везти себя на Воробьевы горы, там оставлял автомобиль и шел пешком мимо главного здания МГУ, мимо ботанического сада и китайского посольства, в "Шанхай".

Партнеры Пети удивленно смотрели на убогую пивную, где он назначал им деловые встречи, и относились к Петиному пристрастию как к капризу богатого человека, но для Пети "Шанхай" был гораздо большим, чем сентиментальным воспоминанием. Деньги несильно изменили его. В душе он оставался таким же добрым и отзывчивым человеком, которому ничего не жаль для своих друзей - он только не позволял, чтобы его использовали. Он давал без ссуды в долг тем, кто начинал свой бизнес, дарил университету компьютеры, факсы и ксероксы, доплачивал из своего кармана нуждающимся доцентам и кандидатам наук и до слез доводил преподавательницу по истории КПСС, которая нищенствовала после того, как специальность ее прикрыли, и Петя назначил ей персональную пенсию. Злые языки, правда, видели в этом особую, изысканную месть и разжигание дьявольского самолюбия, которым Петя, якобы, тешил себя и брал реванш за презрение, насмешки и упреки в растрате государственных денег и затянувшихся студенческих лет, но завистники и неудачники были и будут во все времена, и что прислушиваться к их шипению?

Так говорили Пете по-настоящему любившие его люди, но его нежная душа болезненно пережила все несправедливости и колкости, которые эти же люди ему охотно передавали, и чем дальше, тем больше мечталось Пете вернуться во времена, когда он стоял за круглым грязным столиком, прятал от ментов сигарету в рукав и ни одна душа на свете ему ни в чем не завидовала, разве только в том, что он мог пить кружками пиво и не ходить в туалет. Проявления человеческой злобы огорчали Петю. Если бы это было возможно, он купил бы на свои капиталы всю людскую зависть и выбросил ее вон, но с каждым годом зависти становилось все больше, и все реже люди философствовали о жизни, меньше старались ее понять, и Петя не мог уразуметь, есть ли между увеличением одного и уменьшением другого какая-то связь. Ему хотелось это обсудить, но обсудить было не с кем. Люди разучились говорить о жизни так, как говорили они в дни его юности. Если с Петей кто-то и говорил о смысле бытия, то разговоры эти, как правило, сводились к тому, чтобы выпросить у него денег.

Жизнь становилась лучше, а люди хуже, и этого противоречия Петя не понимал. В молодости он не понимал, что делает плохого, когда продает джинсы и почему его называют спекулянтом, а теперь ему было обидно то уважение, которым он был окружен, и из-за чего? Из-за денег? Из-за такой малой ерунды, что он стал богат, хотя это не требует ни большого ума, ни великого таланта, а он сам не знал чего. Иногда его спрашивали: расскажи, как тебе это удается? Он разводил руками, он пожимал плечами и смущенно улыбался, как если бы у него спрашивали о чем-то неприличном, либо наоборот очень естественном. На него смотрели как на хитреца, играющего в простака, перед ним заискивали и все думали, что дуракам везет и соображали, как бы его половчее обмануть, а он все видел насквозь, читал чужие мысли, скорбел душой и все чаще пил в одиночестве. Врачи говорили ему, что пиво ему нельзя, лучше пей водку, но что ему водка? - он гнал прочь врачей и гнал свое пиво. Детей у него не было, жены тоже, к женщинам он был равнодушен, ездить на охоту или за границу он не любил - только любил вспоминать прошлую жизнь и если мог бы ее вернуть, то не пожалел бы ничего.

Однажды Петя узнал о том, что "Шанхай" собираются закрыть. Он попытался выкупить пивную у городских властей, но на ликвидации сомнительного заведения настаивало посольство Китая, где с годами становилась все более оживленной жизнь, горело в ночи больше окон, появились первые китайцы, сначала их было мало, а потом китайские студенты наводнили университет, и мало-помалу продукция с клеймом "Made in China" заволокла российские просторы, как покрывает небо в пасмурный день серая хмарь. Все Петино влияние, все деньги и связи не могли эту поступь остановить. В одну ночь пивную снесли, и место ее стало пусто.

С той поры тоска овладела слабым Петиным сердцем. Обыкновенные развлечения людей его круга ему наскучили, он оставил благотворительность, бросил философию, не выходил из дома, и друзья стали опасаться за его душевное состояние и здоровье. Его пробовали развлекать и рассеивать, присылали ему домой красивых женщин с ироническими романами, но ко всему Петя относился как тот свирепый лев, который полюбил маленькую собачку, а когда она умерла, разгрызал тех, кто пытался ее заменить.

Когда ему исполнилось сорок лет, друзья его, желая сделать ему приятное и зная, что отмечать свой юбилей он не станет, позвали Петю в недавно открывшийся загородный ресторан. Ему не хотелось никуда ехать, но звали так настойчиво, что он согласился. Вместо привычной картины уютного зала с накрытыми столами, накрахмаленными скатертями, приборами и официантами, Петя увидел тусклый стояк, автоматы, буфетчицу в грязном белом халате, тарелки с пельменями, сосиски в целлофане с консервированным горошком и банки из-под консервированной айвы, заменяющие кружки из грубого стекла. Растерянный именинник неверными шагами направился по грязным лужам на кафельном полу к автомату, встал в матерящуюся очередь, взял пива, закурил "Приму" и от волнения не заметил, как к нему подошел милиционер в мышиной форме и выписал штраф на три советских рубля. Петя стал искать деньги, разнервничался, руки у него задрожали, сильно забилось сердце, и тогда изображавшие очередь статисты исчезли, милиционер отдал честь и подкинул фуражку, а из-за дверей вышли гости, обступили его, чокнулись с Петей толстой посудой и стали желать здоровья и долгих лет жизни. Слезы выступили на его синих глазах и перемешались с улыбкой счастья. Все было очень трогательно и нежно, почти так, как много лет назад. Петя был в ударе, смеялся, шутил и вспоминал прошлое, но в самый разгар праздника, когда полы накрыли коврами, вместо разбавленного "Жигулевского" принесли виски и текилу и подали лангустов, когда появились белые хрустящие скатерти, приборы и красивые женщины в вечерних платьях, заиграла музыка и перед гостями выскочила хорошенькая певица Алсура и стала петь почти без фонограммы, Петя незаметно от всех вышел на улицу и приказал шоферу отвезти его в Шанхай.

- Его закрыли, - сказал философ равнодушно.

- Отвези меня в Шанхай, - повторил Петя и затрясся от бешенства.

Бердяев пожал плечами и отвез его в Шереметьево на последний китайский рейс.

В Шанхае было утро и шел теплый дождь. Петя встал под этот дождь, как встают под душ и пошел по незнакомой улице. Его обгоняли укутанные полиэтиленом люди на велосипедах, обдавали брызгами немецкие "Фольксвагены" и большие автобусы. И везде в них сидели, стояли, толкались, молчали и говорили китайцы. Предместье города сменилось высокими башнями, которые стояли на расстоянии друг от друга и пространство между ними еще не было застроено. Петя перешел по мосту через реку и очутился в колониальной части города. По узким улицам ездили мотоциклисты, в маленьких лавочках предлагали диковинные фрукты, зеленый чай и пиво, в уличных кафе ели палочками кусочки овощей, мяса и рыбы. Петя поднялся на высокую башню, откуда открывался вид на весь город, но из-за тумана ничего не увидел. Этот туман, как непроницаемый купол, висел над всей незнакомой страной. На железнодорожном вокзале, таком огромном, как будто бы все московские вокзалы тут собрались, тысячи китайцев с изумлением глядели на его величественную фигуру, а он глядел на них и поражался тому, как их много и какие разные у них, оказывается, лица.

Потом Петя ехал всю ночь в китайском поезде и смотрел за окно, где лежала большая таинственная страна. В Пекине его кормили уткой и рыбой, наливали зеленый чай из чайника с непомерно длинным носиком, учили есть палочками, возили на Великую китайскую стену, которая тоже была покрыта туманом, показывали Запретный город, дворец императора и площадь, на которой были расстреляны студенты, и новые высотные дома.

А утром его пригласил к себе самый главный китаец. Это был маленький сухонький человек со смеющимися голубыми глазками, и Пете он очень понравился. Он был такой несуетный и ласковый, что Петя стал рассказывать китайцу свою жизнь, про "Шанхай" и про то, что мечтал уехать туда, где не будет фигни, но фигни стало еще больше, и китаец мудро ответил, что фигня находится не вовне, а внутри человека и не будет ее лишь там, где не будет уже ничего или будет все в зависимости от личных убеждений каждого.

 - Мы знаем, что вам причинили боль, когда отняли вашу маленькую пивную, - сказал китаец на прощание. - Мы всегда считали вас другом нашего народа и хотим подарить вам то, о чем вы мечтали.

Он посадил Петю в свой личный самолет, и через несколько часов полета над океаном внизу показался небольшой остров. Прибой накатывался на песок, на острове росли пальмы и несколько хижин стояло на берегу. Самолет снизился, и Петя увидел друзей, которые были на его сорокалетии, и тех, кто там не был, но когда-то приходил в "Шанхай" и слушал его сказки. Лица их были печальны, они стояли кругом, а посреди этого круга неподвижно лежало его грузное тело, похожее на срезанное дерево с сорока годовыми кольцами в сечении. Пете было очень хорошо, и он не понимал, почему плачут эти люди теперь, когда им удалось достичь заветной земли. Истина ему открылась - та истина, ради которой он потратил столько сил - она была рассыпана по всему эту острову, она была в каждой песчинке, и Петя радостно засмеялся, легко побежал и закричал, что фигни больше нет, но никто его не услышал.

 

 

 

Евгений Минин

Литературная жизнь за рубежом

Май

3 мая

В Иерусалиме, в городской библиотеке прошло заседание клуба библиофилов к 60-летию Победы. «Памяти ушедших». (Избранные мемуары, статьи, эссе из серии сборников: «Русское еврейство в зарубежье». В вечере принимали участие: Михаил Пархомовский, Юлия Фистер, Арье Барщевский, Марина Генкина, Нелли Цирульникова, Леонид Юниверг.

 

6 мая

В Италии, в Турине состоялась XVIII международная книжная ярмарка. Крупнейшая в Европе ярмарка проходит под девизом "Все книги мира - это не сон". В четырех павильонах ярмарки были выставлены книги издательств из 24 стран, но самый большой раздел был представлен печатной продукцией на итальянском языке посвященных историческим победам российского оружия.

 

17 мая

В Иерусалиме прошла презентация российско-израильского литературного альманаха «Диалог» (главный редактор Рада Полищук, Москва). Вела вечер поэтесса Е.Аксельрод. Также участвовали поэт М.Вейцман и прозаик Г.Канович.

 

20 мая

Прага расцвела очередным литературным событием – 11-ой Международной книжной ярмаркой «Пражский книжный мир» (Bookworld Prague-2005). В этом году главная тема – книги для путешествий и про путешествия. На Дискуссионном форуме говорили о славянской литературе в мировом контексте. В ярмарке приняли участие более 600 издательств из Франции, Германии, России, Хорватии, Австрии, Португалии, Румынии, Испании, Британии, Польши, Голландии и Израиля.

 

23 мая

На Украине, в Каневе состоялся международный Шевченковский литературно-художественный праздник "В семье вольной, новой". В нем принял участие Президент Украины Виктор Ющенко вместе с семьей.

 

28 мая

В Нью-Йорке открылся крупный литературный фестиваль «Голоса мира», организованный американским центром PEN-клуба. Среди участников фестиваля – Нобелевский лауреат из Нигерии Воле Сойнка, канадцы Маргарет Атвуд и Михаэль Ондаатье, Антонио Молина из Испании, сомалиец Нуруддин Фара, голландец Кеес Ноотебоом, самый запрещенный писатель последних тридцати лет Салман Рудши, украинская писательница Оксана Забужко и др.

Программа фестиваля включала публичные дискуссии, писательские диалоги и авторские вечера, в которых приняли участие 120 литераторов и журналистов из более 45 стран мира. Организаторы стремятся преодолеть литературный изоляционизм американского книжного рынка: Они также надеяться, что благодаря этому фестивалю Нью-Йорк станет в ряд с такими центрами литературно-издательской жизни, как Франкфурт, Берлин, Рим и Гонконг. Фестиваль собираются проводить ежегодно.

 

 

 

 

 

Ольга Любимова

Ирод, царь иудейский

 

Алиса Аркадьевна Гринько (ставшая известной под псевдонимом Ольга Любимова) — писатель, автор исторической прозы. Сегодня мы публикуем отрывок из повести Алисы Аркадьевны «Помрачённый разум», сюжет которой навеян мотивами «Иудейских древностей Иосифа Флавия.

 

Царь иудейский появился перед воротами Сиона, когда заходящее солнце опустилось ниже навершия одной из башен, самой мощной, башни Антония, и его лучи двумя слепящими веерами расходились по обе стороны ее темной громады. Стражники, стоявшие в воротах, издали не признали царя в одетом в рубище, так им показалось, страннике, бредущем с непокрытой головой, в поношенных сандалиях, и они собирались закрыть перед ним ворота, потому что уже близился час, когда следовало сделать это перед наступлением ночи, но, когда путник приблизился неторопливо, и из-под свесившихся на лоб черных кудрей, в которых пролегла яркой полосой седая прядь, на них глянули пронзительные глаза, мгновенно, задрожав, распластались ниц на раскалившихся от дневного зноя камнях Иерусалима.

Он прошел мимо них и шел вдоль Кардо, углубленный в себя, прислушиваясь к чему-то зарождавшемуся в нем, не глядя по сторонам, край плаща его волочился по выглаженным ветром, временем и подошвами сандалий камням, он шел через весь Город, и встречные, те, кто не успевали вовремя скрыться, раствориться, исчезнуть за массивными, словно вросшими в землю колоннами, сложенными из громадных, грубо обтесанных обломков скалы, при виде высокой, исхудавшей за время десятидневного поста, широко шагавшей его фигуры, застывали на месте, а после бросались ниц на не успевшие остыть от дневного зноя камни Иерусалима. Весть о возвращении царя быстрее мысли облетела город. Те его жители, которым нечего и не за что было опасаться, ибо они имели меньше, чем того заслуживали, зарабатывая лишь на дневное пропитание, и были чисты душой, испытали облегчение, вновь ощутив над собой незримую, укрывающую и защищающую его десницу. Иные стиснули зубы.

А ему плевать было на тех и на других. Он еще не вышел полностью из оцепенения и отрешенности пустыни. Туман прошлого едва начал рассеиваться перед ним. Как после глубокого сна он оглядывал такие знакомые уголки, повороты улиц... Он почувствовал прилив сил. Что-то ширилось в его груди и требовало выхода, ему захотелось вдруг закричать во весь голос, подобно рыку льва в подвластных ему джунглях. Словно спали невидимые, неведомые оковы, мешавшие ему. Он вышел из горнила страстей и ощутил в полной мере радость освобождения. С глаз его точно спали пелены, он вновь узнал красоту мира, как это было, казалось, что давно! Но он был еще не стар, в нем были силы, он был способен на поступки и деяния, в нем было еще мужское, творящее семя. Он заново увидел серебристую зелень олив, рисующихся на предвечернем небе, он готов был целовать землю, по которой шел... Раньше, наверно, он бы смеялся и пел и искал, с кем поделиться радостью. Сейчас же, несмотря на охвативший его порыв, ожививший истерзанную недоверием и тайными муками и сомнениями душу, лик царя оставался мрачен и замкнут.

Прежний Ирод умер. Буйство страстей, сотрясавших, словно грозовые разряды, эту могучую душу, перегорело. Он стал спокойнее и мудрее. Внутренний огонь, ранее кидаемый необузданно, точно порывами ветра, в разные стороны, теперь горел ровно и сильно, улегшись в невидимые глазом рубежи. Да, часть его души умерла, осталась, отринутая, там, за холмами Александреума, откуда он прибрел, как древний араб, житель пустыни. Впереди его ждали великие деяния. Он вышел из горнила страстей, он прошел через пустыню. Прежний Ирод умер. Он вышел из пустыни Иродом Великим.

Деяния этого человека, замыслы его были огромны. Полководец. Строитель. Оратор. Человек, не жалевший растрачивать резервы души на любовь и дружбу. Кроме поражавшей своей мощью башни Антония в Иерусалиме, он в память брата выстроил рядом еще одну и назвал Фазаэлевой и выстроил для себя и своей семьи дворец из белого мрамора, сверкавший позолотой, в Верхнем городе, состоявший из двух строений, носивших имена друзей Ирода: Кесарион и Агриппа.

В шестидесяти стадиях от Иерусалима, на насыпном холме, - те, кто видели этот холм, могут засвидетельствовать, что он ничем не отличается от окружающих его естественных холмов — он также выстроил великолепный дворец, защищенный крепостью с круглыми башнями, и назвал своим именем: Геродион. К дворцу на вершину холма вели двести мраморных ступеней, сейчас от них остались (остались!) лишь выбитые в камне корявые уступы. Наружное и внутренне устройство дворца в Геродионе, как сообщает Иосиф Флавий, являло картину безграничной роскоши.

Им были воздвигнуты строения и в других местах страны. В память о своем отце воздвигнул город на равнине, в красивейшем месте, и назвал: Антипатрион. В Иерихоне построена была крепость Кипра. В Самарии - город и храм, посвященные другу и покровителю царя Цезарю Октавиану, ему же был посвящен храм, воздвигнутый у истоков Иордана, там, где возвышается гора, вершина которой скрыта за облаками. Ему же посвятил одну из самых великих своих построек, прекрасный и огромный город-гавань в римском стиле на берегу моря, на месте существовавшего еще в более глубокой древности и пришедшего в полный упадок финикийского города, носившего название Стратонова башня. Этот город назван был им Цезареей. Кто и сейчас не знает этого названия в Земле камней?

"Если услышишь ты, что возвысились Иерусалим и Кейсария, не верь! Если скажут, что пала Кейсария и пал Иерусалим, - не верь! Но если скажут тебе, что возвысился Иерусалим, а Кейсария пала, этому поверь! Также и тому, что Иерусалим пал, а Кейсария возвысилась, можешь верить, и это может быть правдой".

Где-то на середине пути между Яффо и Хайфой есть место посреди вытянутого ровной прямой на многие километры побережья, где морские волны набегают и плещутся о крупные камни, выложенные вдающимся в море квадратом. Это все, что осталось от оригинального и мощнейшего сооружения - искусственно созданной гавани на вбитых в морское дно исполинских каменных глыбах. Все исполинское, поражающее своими размерами, - признак строений Ирода. Поразит воображение в пределах Кейсарии и древнее ристалище длиной в несколько стадий, огороженное каменной стеной, на которой сохранились вылинявшие пятна древних мозаик, с трибунами для зрителей и возвышением, с которого взирали на состязания, учрежденные Иродом раз в пять лет в честь Цезаря, цари и прокураторы.

Римляне любили Кейсарию. Здесь им дышалось значительно вольнее, чем в затхлых кварталах Иерусалима с узкими улочками. Многоязыкая Кейсария полна была выходцами, гостями из разных стран. Среди языков предпочтительными были арамейский и греческий. В дни состязаний стадион был полон зрителей. Иродом были учреждены богатые призы для победителей бегов, в них участвовали парные экипажи и одиночки, а также и для знатоков музыки и танцев, сопровождавших игры. Все это вызывало все возраставшее негодование из-за нарушения всевозможных запретов у иудеев.

Для приближавшихся к Кейсарии кораблей видна была с моря стоявшая на возвышении перед храмом статуя императора Октавиана. Даже имея воображение, трудно представить это многолюдие и радостное великолепие, глядя на ровные площадки, на которых стоял храм, на вдающийся далеко в море бесформенный мыс, усыпанный камнями. Здесь стоял дворец Ирода, о котором пишет Флавий, что "ни в каком другом месте величие его духа не выразило себя с такой полнотой".

Удивительное дело. Странная судьба грандиозных строений на этой земле, в Стране камней. Они исчезают бесследно. Где башни, дворцы, гавани Ирода. Лишь волны, плещущиеся о камни. Странный народ, вследствие ли ослабляющих его изнутри влияний не умевший сохранить ни своей древности, ни самое себя на этой земле, пожалуй, культивирующий собственную слабость.

На тринадцатом году царствования Ирода страну снова постигли бедствия. Землю поразила жестокая засуха, вызванные ею неурожаи, нужда и голод и последовавшие эпидемии, род чумы. Царю приходилось изыскивать средства помочь своему народу. Он искал помощи и у соседей, и по прибытии хлебных запасов из Египта сам занялся их распределением, так что в первую очередь хлеб получали те, кто не могли сами приготовить себе пищу. И все, кто обращались к нему, получали просимое. Своим великодушием, щедростью, умением принимать решения в тяжелые времена, своей заботливостью царь окончательно заслужил признательность простонародья, видевшего в нем защитника.

А на восемнадцатом году своего царствования Ирод приступил к самому грандиозному и замечательному из своих деяний - перестройке Храма в Иерусалиме. Поскольку такая задача была связана с огромной ответственностью, царь счел необходимым обратиться с речью к народу, чтобы объяснить свое начинание. Вот отрывки из его речи, приводимой Иосифом Флавием.

"Сограждане! Говорить обо всем, что сделано во время моего царствования, я теперь считаю излишним... Я полагаю, что мне удалось довести вас до такого цветущего благосостояния, которого раньше не достигал народ иудейский... Этот храм построили в честь Всесильного Бога наши отцы по возвращении из Вавилона; но ему недостает целых шестидесяти локтей в вышину, чтобы сравняться с древним Соломоновым храмом... А так как я теперь по милости Божией правлю и наслаждаюсь полным миром, у меня много денег и большие доходы, то я попытаюсь исправить ошибку прежних времен и воздам Предвечному дань благочестия за все те благодеяния, которыми он осыпал меня во время этого моего царствования".

Так говорил Ирод «любимец богов».