Татьяна Анчугова

150 лет Михаилу Врубелю и Третьяковке

Две юбилейных даты совпали в этом году – 150-летие Третьяковской галереи и великого русского художника Михаила Александровича Врубеля. Одна из самых известных его работ - лермонтовский Демон («Демон сидящий») - была впервые представлена на выставке сто лет назад, в 1903 году.

Увлеченность демонической темой не оставляла художника всю его творческую жизнь. Для Врубеля, по его словам. Демон – «дух не столько злобный, сколько страдающий и скорбный». Страдающий от несовершенства мира, «где преступленья лишь, да казни, где страсти мелкой только жить». Художником неотступно владела мечта достичь неведомого совершенства в постижении этого лермонтовского образа. Так, «Демона поверженного» он исправлял и дописывал даже на выставке.

М.А.Врубель. Автопортрет

Но была у Врубеля и другая увлеченность, о которой напомнили нам недавно две выставке в Третьяковской галерее: «Голубая роза и символизм» (здесь была представлена большая врубелевская экспозиция) и «Пророк и Мечтатель», посвященная двум русским художникам – М.А.Врубелю и В.Э.Борисову-Мусатову. Врубель на этих выставках предстает перед нами как певец лебединой красоты, вдохновленный искусством своей жены - замечательной оперной певицы Надежды Ивановны Забелы-Врубель. Обладавшая покоряющим серебристым голосом, она поражала мягкой женственностью, хрупкостью, неброской красотой. У нее был широкий репертуар, но вошла она в историю музыки как «певица Римского-Корсакова» - в его операх «Садко», «Сказка о царе Салтане»… Именно она была исполнительницей ролей Волховы в «Садко», Царевны Лебеди, оберегавшей пушкинского Гвидона.

Н.А.Римский-Корсаков подружился с четой Врубелей. Михаил Александрович, к тому времени прославившийся своей «роскошной кистью» в оформлении особняков, стал участвовать в постановках опер: по его эскизам делались декорации и сказочной красоты костюмы. Он не уставал слушать жену в театре, присутствовал на ее спектаклях около 400 раз. Под ее влиянием вошли в его творчество образы «вещих дев», что отвлекало его от рокового увлечения «демонами».

М. Врубель. Царевна Лебедь

Благотворно и сильно подействовала на Врубеля музыка Римского-Корсакова, дала новые импульсы к творчеству. «…Я могу без конца слушать оркестр, в особенности море, - признавался художник. – И каждый раз нахожу в нем новую прелесть, вижу какие-то фантастические тона». Эти морские звуки материализовались в серии его прекрасно выполненных скульптур из керамики. В тот период он, участник Абрамцевского художественного кружка, интенсивно работал в гончарной мастерской.

Еще до знакомства с Забелой он (вместе с художником К.А.Коровиным) создал оригинальный изразцовый камин «Лебедь», украшенный стайкой лебедей, точь-в-точь таких, каких увидит он через годы в «Садко». А после спектаклей пойдет прямая перекличка его произведений со сценическими образами. Вот голова морского царя Окиан-моря: проявлены только глаза (глазищи) и носище, остальное закрутилось в бурунах и каменных завитках (гениальный эксперимент в неподатливом для морской темы материале). Вот расплылось-раздулось на днище блюда лицо морского царя сквозь толщу воды и водорослей.

Волхова – любимый образ Врубеля. В абрамцевском музее стоит ее майоликовая полуфигура зеленоватого цвета, словно взята из океанских глубин, с полным впечатлением влажной поверхности: вода застилает лицо с закрытыми глазами. Точно такой же образ повторен в другой полуфигуре песочно-глиняного цвета с шероховатой поверхностью, что ассоциируется с фактурой морского дна. Словно из того же материала вылеплена дева. Очень выразительны лицо и глаза с выражением целомудренной чистоты. Эту скульптуру можно увидеть в петербургском Доме-музее Александра Блока. И еще один вариант - и та же фигура, благодаря особому обжигу, заблистала царственными переливами золотистого, серебристого, фиолетового цветов.

М. Врубель. Морская царевнв

В неотразимом человеческом очаровании Волхова предстает на нескольких картинах Врубеля. Наиболее известен портрет Волховы-Забелы в театральном костюме в сцене, когда она заслушалась песен гусляра. Прекрасно ее лицо с выражением неизбывной грусти. В глазах прочитывается предвестие гибели. Но ради Садко она готова исчезнуть: растечется-разольется быстрой речкой у его ног. Из глубины души, из глубины морской пела Забела чарующим голосом: «Твоя, твоя, твоя!» Эти же звуки любви лились из уст ее Снегурочки в сцене таяния «от сладких чувств любви»: «О милый мой, твоя, твоя…» Эти звенящие струны человеческих чувств слышал художник и привнес их звучание в свои изображения фантастических дев.

Особенно удалось ему воплощение «истомы любви» в картине «Прощание морского царя с царевной Волховой». Видишь, как дитя подводного царства сквозь заросли водорослей продирается на берег, и почти физически ощущаешь, что тянет ее туда непреодолимая сила любви. Любовью озарено ее лицо: нельзя оторвать глаз от такого лица. Она еще наполовину водяная дева (и пальчики ее вытянутых рук колышутся подобно водорослям), но уже свершает свой человеческий подвиг. А морской царь, оставаясь холодным зеленым существом, все-таки трогает отцовскими человеческими чувствами. Сквозь стекающую с лица воду, сквозь потоки слез просвечивает боль расставания с родимой «кровинушкой». Так художник по-своему «дописал» сценический сюжет, заострив его в напряженном моменте. И кто знает, какие трагические предчувствия его одолевали…

Через несколько лет, уже после того, как Врубель сам пережил страшную трагедию – смерть малолетнего сына, когда подступали к нему приступы безумия, в минуты просветления он вновь выразил свое восхищение Забелой в облике Морской царевны. Используя акварельные краски, он представил ее как лазурное видение на водах в сверкающем жемчужно-чешуйчатом платье. Но – увы! – светящиеся сапфирами глаза и манящая, завлекающая улыбка вместо милой улыбки жены не излучают того тепла, которое озаряет лицо Забелы на всех фотографиях: ведь это образ морской царевны. Таким же образом он заставляет любоваться написанной в тот же год (1904) «Жемчужиной», возникшей тоже как воспоминание о морской музыке Римского-Корсакова. И ему, великому мастеру живописи, оказалось под силу воплотить звучание морской зыби в мерцании радужных красок, в многоцветных переливах перламутра.

Всё чаще начинает он повторять фразу, звучащую как эстетическое кредо: «Море сверкало бесполезной красотой».

Но до того, как мир исказится в его поврежденном сознании, он создаст свой главный шедевр, навеянный оперой Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане», - «Царевну Лебедь» (1900). Принято считать, что это портрет Забелы. На самом деле это произведение таит в себе непостижимые загадки. Действительно, можно признать, что образ Девы-Лебеди заронила в душу художника жена-актриса. Видимо, в ней самой, в ее тонкой натуре было нечто лебединое. Не случайно поклонники ее таланта уже Волхову называли Лебедью. «Пойте, белая Лебедь, пойте!» - писали ей.

В ноябре – декабре 1900 года Н.И.Забела действительно стала непревзойденной Царевной Лебедью. Композитор преподнес ей в подарок эту роль, самолично проработал с ней очень трудную партию, начинающуюся сразу с верхнего «до», и остался очень доволен звучанием ее верхних нот. Снова она покорила публику и меломанов.

Однако картина «Царевна Лебедь» стоит особняком от этой работы. Словно в противовес светлой, лучезарной музыке оперы, она написана в сумеречных, фиолетово-сизых тонах. И что самое удивительное, была создана до того, как состоялся спектакль. Есть еще загадка: лицо Лебеди восходит не к чертам Забелы, а, по мнению специалистов, имеет портретное сходство с ранней моделью художника Э.Л.Праховой, которая запечатлена в его набросках лика Богоматери (1885 г.), когда он расписывал в Киеве Кирилловскую церковь.

Дева-Лебедь как олицетворение обиды, грусти-печали – один из самых древних русских символов. Врубель в своем великом творении приблизился к нему. Это взгляд – через оперу-сказку, через сказку Пушкина – в самую сердцевину XX века, отражение трагического мироощущения эпохи. И видятся здесь блоковские птицы печали и вещающие беду Лебеди Непрядвы; прочитываются строки Клюева «Выплыл Лебедь, русская печаль», «Отлетела Лебедь-Россия в безбольные воды»; вспоминается отзыв Андрея Белого: «…это трагично, как-то невозвратно и жалко, жалко» - и многие стихи поэтов Серебряного века, посвященные Врубелю.

Хочется процитировать также нашего современника – искусствоведа Георгия Давыдова, постигшего глубину врубелевского образа в соотнесенности с красотами уголков старой Москвы, что является предметом его лекций. Он их предваряет вступлением: «Россия как Царевна Лебедь со знаменитой картины Врубеля. Она обернулась на тебя. Взгляд ее полон печали и тайны. Что она говорит? Как ее расслышать? В ее взгляде такая же тишина, какая бывает в церкви, когда там совсем нет людей и когда остро чувствуешь: тут – Бог».

В свое время А.Бенуа, видя признаки гениальности у Врубеля, сетовал, что все-таки «”крупицы божественности” приходится в нем выискивать с трудом». Так вот они здесь, в его лебедином шедевре, - божественные искры! Надо их найти! Однако стереотипы мышления перетягивают наше внимание к «демонам». На недавней выставке «Голубая роза и символизм» в Третьяковской галерее врубелевская экспозиция, включающая и керамические работы художника-скульптора, занимала заметное место. Но от посетителей выставки, обращавших внимание на эту экспозицию, можно было услышать: «Как жаль, что нет «Демонов»!». И проходили мимо.

Трудной для восприятия неискушенного зрителя оказалась «странная», быть может, несущая в себе зачатки болезни художника, картина «Лебедь» (1904) с изображением неотразимой красоты больших белых, распушённых крыльев, как у Царевны Лебеди. Но всматриваешься в картину – и на наших глазах птица как бы меняет свое природное естество, выходит из крыльев в виде существа, похожего на рептилию. Как это понять? Художникам свойственны деструктивные подходы к своим прежним образам. Но здесь, видимо, другое. Все пространство, в котором существует лебедь-мутант, состоит из острых, колючих ветвей, похожих на железные сплетения. Только сверху маленький отблеск догорающего света. И приходит на ум мысль: не предвестие ли это экологических катастроф наших дней? Все-таки Врубель – гений и пророк. Недаром слово «Пророк» стояло в названии посвященной ему выставки в Третьяковской галерее.

На этой выставке был представлен портрет Забелы «После концерта», где ее зыбкий облик возникает из разметавшихся во всю ширь шелков розового платья. Не раз художник рисовал жену ради того, чтобы запечатлеть ее наряды, придуманные им самим, - тоже произведение искусства. Но, вглядевшись в работу мастера, обязательно вспомним Царевну Лебедь. Его Муза здесь – Лебедь в розовом свете зари.

И вдруг в конце зала на редко экспонируемом «Автопортрете с раковиной» (1904) видишь в антураже, окружающем художника, фарфорового лебедя в натуральную величину - статую, подаренную певице в дни ее театрального  триумфа. Удивительным образом отсветы раковины и присутствие Лебедя меняют лицо на портрете: исчезла пронзительная жесткость черт, характерная для автопортретов тех же лет; лицо кажется более молодым и светлым. Именно таким мудрым и просветленным и приходит к нам сегодня великий русский художник Михаил Врубель.