Евгений БЕНЬ

ЗЕРНА И ВСХОДЫ

 

Книга избранных стихов Риммы Казаковой «Ты меня любишь» (Москва, «Эксмо», 2006)…  В последние 25 лет советского периода в массовом тогда обиходе советских читателей Казакова – всегда в одном ряду с новаторами-шестидесятниками – Евгением Евтушенко, Андреем Вознесенским, Беллой Ахмадулиной. В этом харизматическом ряду у нее предназначенной для народного слуха номер никак не первый. Хотя, конечно, официального ранжира поэтов не было. При этом стихи Риммы Казаковой имеют, полагаю, весьма отдаленное отношение к поэтическим изысканиям остальных трех из той знаковой четверки. На самом деле (и об этом убедительно говорит новая книга избранного) Казакова по сути своей никогда новатором не являлась, родословную свою, как Вознесенский или Евтушенко, от Маяковского, Хлебникова и футуристов не вела. Парадоксально, но весь ее путь поэта проникнут дыханием лирики Некрасова, мощно прорывающейся сквозь столетия, но до сих пор неоценимой многими из знатоков поэзии. Всходы Казаковой растут из зерен, оставленных Некрасовым с его пронзительно-трагической народностью, напевно-ясной поэтикой, Блоком с его пульсирующей Все и Само-поглощающей совестью, Цветаевой с ее беспощадной к себе и миру искренностью.

В ее поэзии не только корни русской словесности, она всегда помнит и часто пишет о человеческих корнях: матери, отце, сыне, любимой внучке. Ее история души – это история сплетения корней. И невольно как один из возможных эпиграфов к пути Казаковой встает концовка некрасовского «Внимая ужасам войны…»:

 

Святые, искренние слезы –

То слезы бедных матерей!

Им не забыть своих детей,

Погибших на кровавой ниве,

Как не поднять плакучей иве

Своих поникнувших ветвей.

 

Через 130 лет после Некрасова Римма Казакова словно откликается ему словом:

 

Не посылайте детей на войну!

В мире о стольких – лишь вечная память.

Чью-то ошибку и чью-то вину

не заставляйте исправить.

 

Казакова – традиционалист по наитию, по ею еще неразгаданной потребности сердца. Нарочитая образованность здесь не ночевала.

От Лермонтова и того же Некрасова пришла к Римме Казаковой «странная любовь к Отчизне», которую невластен победить рассудок. Быть может, другая любовь к Отечеству – показная и благостная – всегда только фальшь?

 

И пускай оно не отвечает,

нас не замечает,

не венчает…

 

Ну а мы в просторах долгих лет

Понимаем и с плеча не рубим

 

Просто любим.

Безответно любим.

 

Но сама любовь –

и есть ответ.

 

Масштаб казаковского слова о России иной раз как щемящий сердце апокалипсис той самой вековой любви-ненависти, которая укрепляет и вселяет веру в тех, для кого живо слово русской литературы:

 

Грязным снегом страна завалена –

От дорог до любого дворика.

Дворник принял себя за барина,

да и нет его, этого дворника.

 

Из всех оценок ее стихов самая главная, емкая и извлекающая суть от Анастасии Цветаевой: «Какая-то есть в Ваших стихах истинность, не могущая пройти мимо истинного». Трудно сейчас найти поэта, у которого набралось бы столько стихов на слуху и в памяти у современников. И речь не только о тех стихах, которые стали песнями. Но о песнях разговор особый. Слыша шлягеры разных лет и разных авторов, мы не читаем их в текстовом виде. А, к примеру, живое чтение с бумаги «Постарею, побелею..» или «Ты – мой зимний костер…» вдруг неожиданно открывают замечательные по проникновенности и выверенности каждой детали поэтические произведения. «Ты меня любишь» - это книга цельного творческого пути, точка отсчета которого – год 1955-й. Важно, что она снабжена фотографиями разных лет: читатель видит, что Римма Федоровна – представитель той ветви поэзии, где трудно  уловить грань между выражением лица, биением сердца и дыханием стихов. Где поступь времени сливается с судьбой поэта.

Все естественно в этой книге, в том числе соседство того, что станет частью будущих хрестоматий материка русской поэзии со стихами малозаметными. Все, как в самой нашей жизни. В той жизни, где поэты – наследники Агасфера – и при жизни, и вечно неприкаянные странники:

 

Дождь над Переделкином дрожит.

А на указателе к могиле

Пастернака

выведено:

«Жид».

 

Российской словесности еще предстоит целостное открытие поэта рубежа ХХ и ХХ1 веков, ведущего отсчет от века Х1Х и врывающегося в раскаленное завтра.