Леонид Ватник

КАНАДСКОЕ ВОСПИТАНИЕ

Леонид Ватник родился в Кишиневе в 1955 году. Окончил Кишиневский политехнический и Таллинский художественный институты. Скульптор. Участвовал в семи республиканских выставках в Молдавии, но не состоял в молодежной секции Союза художников, так как творчество его оценивалось с обвинительной в те годы формулировкой: «Формализм».

С 1991года – в эмиграции. Участник выставок в Канаде, США, Израиле. Работы Л.Ватника находятся в государственных и частных коллекция. Член Союза Визуальных Искусств Квебека.

Автор одного из конкурсных проектов памятника Иосифу Бродскому для Санкт-Петербурга.

С 1999года публикует очерки и рассказы в русскоязычной прессе Монреаля.

 

 

I

В прежние времена, как собиралась мужская компания, так разговор, покружив около футбола и политики, обязательно сворачивал  к теме «Воспитание жён». Тут каждый - специалист и кладезь случаев из практики. Я был холост, рецептов предложить не мог, но одну историю в запасе имел и любил ее рассказывать.

 

До 26 лет Вадик Маркевич не знал женщин. Вопреки распространенному мнению, что художники с младости отвергают традиционную мораль, Вадик продремал в невинности художественное училище, армию и первые годы института. Женившись на скромной однокурснице, он уехал с молодой в провинцию, мечтая о размеренности и тишине. Но пресная семейная жизнь продолжалась не более года, до поездки в творческую командировку. Здесь Маркевич, неожиданно влюбившись, нашел вторую жену, женщину насколько красивую, настолько и самостоятельную. Вторичный развод освободил его от всяких иллюзий по поводу семейных ценностей, а частая смена декораций открыла всю сладость перемен.

И отдался он этой игре полностью.

Обольщая очередную даму, Вадик совершал восхитительный танец самца; за его борцовскими плечами вырастали почти осязаемые крылья. Камень женского сердца растворялся в сиропе стихов, в романтическом флере подвала-мастерской, тонул в кудрявой русой бороде хозяина. Безбрежное компанейство и добродушие давали возможность вести свободный образ жизни столь долго, сколь позволяло здоровье.

Увы! Несчастье поджидало на исхоженной дорожке, оно постучалось в дверь рукой друга-живописца: желая потихому избавиться от надоевшей подружки, тот привёл ее Вадику.

Привели на время - осталась навсегда.

Ритку знал всякий, кто касался хоть раз холста и глины. Свой путь к славе она начала в отрочества – тогда ее выгнали из художественного училища за любовную связь с преподавателем. Когда в училище другого города все повторилось, родители решили не испытывать нравственность педагогов остальных учебных заведений, и Ритка занялась свободным образованием в мастерских художников, последовательно переходила от одного к другому. Все переходы совершались драматично, сопровождались вселенским шумом и криком.

Новый друг оказался лучше двух десятков старых.

После медовой недели вечная путешественница заявила Маркевичу, что безумно влюблена и хочет быть рядом с ним до могилы. Выставление за дверь чемодана, этюдника и пудреницы с объедками косметики ничего не изменило. Страсть ее была всеохватна. Она преследовала Вадика и в райских кущах дружеских гулянок, и в бронзовом аду скульптурных литеек.

Не кстати гостившая у сына мама заставала на ступеньках мастерской занавешенную чёрными кудрями скорбную фигуру. Бетон был мокрым от слёз. Маэстро пояснил небрежно, что «это – одна из его учениц»; опытная старушка не промолчала: «Ученица, кажется, на пятом месяце».

Участь благородного Маркевича была решена.

***

Количество отпущенных на наш век любви и вина решительно обозначено в книге судеб. Одни готовы выхлебать всю норму в молодости, другие растягивают удовольствие на годы, третьи берут свое в старости. Проблема в том, чтобы у вступающих в брак эти ритмы хоть как-то совпадали.

Мои герои, не вдаваясь в такие тонкости, обрекли себя на мучительный союз, меня – на продолжение рассказа, а вас - на сочувствие.

Ритка явно растранжирила свой лимит и предъявила права на последнего в ее жизни мужчину, а Вадик, отринув скучное дегустирование, только начал черпать полными горстями. Найти какой-либо компромисс они не могли, тем более, что ее жизненный опыт подсказывал один выход – публичность скандалов.

На каждом открытии выставки, юбилее или похоронах Ритка находила с десяток ушей, в которые изливала гнев на «похотливого носорога». Среди слушателей были и бывшие Риткины неформальные учителя. Им она открывала душу по-родственному, как папам. Авторитет Маркевича среди коллег падал, он превращался в комического героя. Сознавая греховность своей натуры, Вадик старался трудом искупить вину свою. Все заработанные деньги шли на Риткино содержание: курорты, концерты, застолья… Разумеется, жена не работала, деля время между ребенком и жестким контролем мужа.

Я познакомился с Маркевичами, купив одну из комнат его подвала. О нравах семьи меня просветили заранее, но я никак не ожидал попасть в кипяток: к тому моменту они были вместе лет пять, и супруга сменила тактику расшифровки кодированной телефонной книжки на прямой террор. Оставив дочку маме, она не ленилась полтора часа тратить на дорогу и  неожиданно врывалась в мастерскую.

Обмирающие девчонки-ученицы бросали кисти, краски, валили мольберты, по-куриному разбегаясь кто куда. Рисунки Ритка изничтожала; обрывки, белые от страха, подгоняемые ее неистовым ревом, фонтанировали из вентиляционных каналов. В голову невозмутимого Вадика летели гипсовые руки, ступни и даже торсы. Спасая свои работы, он заключал жену в бережные, но железные объятья. Спецы «Скорой помощи» гасили жар ее сердца бездушной фармакологией, но в результате - лишь недельная передышка до следующего налета.

 

***

Покушения на произведения искусства снизили градус сочувствия художественной общественности к страданиям ревнивой жены, и народ потребовал от Маркевича решительных мер. Но каких? Вадик любил женщин, но никогда их не бил.

В этот критический момент прозвучало волшебное слово «Канада».

Риткин старший брат уехал туда восемь лет назад, женился на такой же, как он, эмигрантке, и стал стремительно взбираться по бесконечной лестнице заморского благополучия. Теперь, окрепнув, пригласил в гости мать.

По возвращении она ничего путного рассказать не могла – все подробности сводились к восхищению внуками. Столь странную однобокость Вадик списывал на низкий интеллект тещи. То, что она не могла описать словами, глаголили фотографии: канадская родня в автомобиле, в своем доме, на пикнике и т.д.

Аппетит Ритки разгорелся, поездка к брату стала ее новой навязчивой идеей. Довольный Вадик готов был платить, лишь бы отдохнуть месяц-другой. Чем ближе отъезд, тем яснее Ритка заявляла, что назад не вернется: провинциальная среда ей надоела, мелкие людишки, пошлые разговоры, никакой духовности, муж – скот и мерзавец. Дочку выпишет потом. Муж-мерзавец согласно кивал головой. На остающихся будущая канадка смотрела с грустным превосходством: так смотрят на мышку, сочувствуя ей, что та не родилась кошкой. Перед отлётом мирно заглянула в мастерскую, у мужниных учениц попросила прощения, отпустив грехи всем, в том числе и себе.

 

II

 

Время после ее отъезда можно назвать идиллией.

Маркевич обосновался у очередной подружки и в мастерскую являлся не прятаться от жены, а работать. В подвальных стенах заклокотал, забил горячий ключ вдохновения. Мы блаженствовали.

По-настоящему испить кастальских вод нам не дало Риткино стремительное возвращение. В досаде я сравнивал это событие с засухой, которая рано или поздно повторяется. Но почему так быстро?!

Наша встреча состоялась через день после приезда.

Посреди мастерской, на стуле, в позе пай-девочки сидело то, что еще месяц назад называлось Риткой. Аккуратно собранные кудри обнажали когда-то розово-круглые, теперь опавшие, благородных линий щеки. Взгляд обволакивал. Умиротворение, покой, почти святость. Задушевным голосом она справилась о моем здоровье, здоровье моих родных и близких; далее разговор перешел на тему любви ко всему сущему. Беседа завершилась мягким укором Вадику, не следившему в ее отсутствие за чистотой полов и полок. Вспорхнув со стула, она трепетно взялась за метлу. В полном недоумении ушел я в свою комнату.

Через минуту ко мне вкатился Вадик и, сыто ухмыляясь, поведал подробности путешествия.

***

У Риткиного брата хватило ласковых слов ровно на дорогу от аэропорта до дома. Внеся чемоданы в просторный салон, он сразу изложил свой взгляд на приезд сестры:

Мало того, что он вынужден был – да, вынужден! – эмигрировать от позора – да, позора! – который она навлекла на всю семью, теперь, конечно, надеется пожить в его вилле задарма, а как она живет дома, он знает: - да, задарма! - на шее мужа–дурака сидит. Здесь ей Канада! Пусть она запомнит. И здесь все работают. Например, он. С утра до вечера. И заработал свой отдых. Они с женой собираются на недельку во Флориду. На отдых. Поэтому сестра будет ухаживать за племянниками. Когда они вернутся – тоже. Это ей Канада! Да! За хорошую работу ее поощрят выездом в супермаркет. На экскурсию. Вот так! Всё.

Далее брата подменила  жена. Она завела Ритку в свой будуар. Демонстрация началась с французского белья и закончилась суперкремом в мини-баночке. Запах косметического чуда сводил с ума. Насладившись восторгом гостьи, невестка подарка не преподнесла, но объяснила, что прелесть сия не для бедных родственников.

Брат, человек слова, программу свою выполнял неукоснительно. Гостья днями кормила, переодевала, выгуливала и укрощала непоседливых племянников. Когда наступал вечер, хотелось чего-то особенного. Увы, заготовленные для светских приемов платья оставались не тронутыми. С тоски Ритка включала видео.

В затянутом паутиной склепе омерзительный вампир, захлебываясь, пил кровь роскошной блондинки. Ритка обмирала.

Эта жуть прерывалась появлением хозяев с работы, и все садились ужинать.

Брат начинал застольную беседу. Он интересовался, знает ли сестра, что такое «бекон», и слышала ли в своей «тьму-таракане» такое слово. Ритка смотрела на поджаренные ломтики и вспоминала филейные части жертвы вампириной страсти. «Что, не лезет? – продолжал брат. - Ладно, попробуй колбасы. Все вы сюда за колбасой приезжаете. Нажретесь – и спать. Лишь бы не работать».

«Это точно! – вступала жена. – Ко мне в цех подбросил хозяин свеженькую, только оттуда. Мол, проверь в деле. Поставила ее на разделку курей. Наблюдаю. Слушаю. Во время работы поет себе что-то под нос. Я – к ней, а она отвечает, что закончила консерваторию, и ей так легче работается. Представляешь?! Тут я и говорю, что ее дело в куриную попку смотреть и не строить из себя слишком умную. Теперь в цехе порядок, и кукарекать больше некому».

В знак одобрения муж лобызал белую шейку супруги. В этой семье царила подлинная гармония.

Ежевечернии психоклизмы вперемешку с мощным потоком неординарных обязанностей и впечатлений оказались не по силам вольной провинциальной пташке. Едкие слезы бессилия проливались на чужеземный бетон, но взошли не стебельком, не листиком, а вожделенным обратным билетом.

О, самолет, разве ты не чудо?!

 

***

На том и кончились Риткины канадские университеты, а мне остается добавить, что очередной скандал в доме Маркевича произошел спустя три месяца. Однако скульптура больше не билась, рисунки не рвались, телефон у знакомых молчал. Всё ограничилось гневными тирадами в узком семейном кругу.