Газета Информпространство | Антология живого слова

Тяжело писать о близком человеке через несколько месяцев после его ухода. Но опасения, что какие-то существенные детали сотрутся из памяти, что жизнь наша вообще быстротечна, подталкивают меня выполнить этот долг.
Скоропостижная смерть от остановки сердца во время ковида моего одноклассника Жоры Каменева, доктора физико-математических наук, ведущего научного сотрудника ВЦ РАН Георгия Кирилловича Каменева (автора семи книг, более ста научных статей, разработчика новых международно-признанных теорий), а для многих любивших его прихожан храма Богоявления Господня в Москве – иерея отца Георгия (16 марта 1960 – 3 ноября 2020) – для меня встала в один ряд с уходом родителей. Хотя, сразу оговорюсь, что не принадлежал к его пастве и далёк от церковной жизни. Просто он был для меня даже больше, наверное, чем другом. Братом. По ряду представлений единомышленником, особенно в последние одиннадцать лет нашего зрелого тесного общения. Не забывал настоятельно просить меня присылать ссылки на все без исключения вышедшие публикации.

Так уж вышло: незадолго до безвременной кончины Жора вдруг обратился ко мне: «Напиши воспоминания». Я ответил, что уже написал их, и они вошли в мои книжки, а он неожиданно: «А ты ещё напиши!»
Мы встретились в далёком 1968 году в 204-й школе на Сущёвском валу, где я учился с самого начала, а он пришёл во второй класс. Его перевела прозорливая бабушка из-за того, что там уделяли особое внимание математике. Впрочем, наряду с такой особенностью эта школа тогда отличалась обилием пионерских линеек с незатихающим барабанным боем. В нашем классе в первые семь-восемь лет ученья оказался симбиоз марьинорощинского бесноватого хулиганья с довольно серой инертной за редким исключением массой, оставшейся до окончания выпускного десятого класса. Позднее оба мы сходились к мысли, что уже в институтах (он в Физтехе, а я на филфаке госпеда) каждый из нас обрёл взаимопонимание с добрыми друзьями и приятелями, общение с которыми продолжается долгие годы.
В школе мы с Жорой держались особняком и вместе – во всяком случае до старших классов. Благо жили в паре минут ходьбы – он на Палихе, а я в Тихвинском переулке. Гоняли с мальчишками в футбол под моими окнами, по много часов гостили друг у друга, азартно до изнеможения играя в настольный хоккей. Иной раз я исхитрялся вовлечь его в какое-то детское озорство, но в таких случаях проявляя присущую ему рассудительность, Жора довольно быстро выходил из авантюрных начинаний. Как-то он в кровь подрался с одним из напавших на нас хулиганов. Увы, драться я не умел и стоял в сторонке – до сих пор как-то неловко.
В детстве он в музыкальной школе занимался фортепиано и однажды пригласил меня на публичный экзамен, который сдал на «отлично», и мы у него дома отмечали событие салатами и лимонадом.
Помню, когда в десятом классе у меня умерла бабушка, я жил у него семье (Жора, его мама, бабушка и её муж дядя Ефим) несколько дней, ощущая себя тепло, как дома. После окончания института он приезжал ко мне в военный лагерь в Ковров, где приходилось несладко, проделав на двух электричках шестичасовой путь туда и обратно. А ещё через четыре года был свидетелем на моей свадьбе.
За несколько недель до случившейся с ним беды, он, особо не отличавшийся обращением к деталям прошлого, вдруг напомнил, как мой папа водил нас, мальчишек, в Лужники на матч СССР – Канада из легендарной суперсерии. «На всю жизнь осталось это шоу. Такое грандиозное… Притом, что хоккеем как зритель не интересовался и не интересуюсь», – сказал Георгий. Кстати, на моём пятидесятилетии в ЦДЛ, он, поздравляя, обратил внимание на всё большее моё внешнее сходство с отцом, к которому, помнится, в детстве Жора тянулся.
С каждым столетием людей, сочетающих в себе множество талантов, всё меньше. Тем более, когда многогранность – не дань разного рода увлечениям или собственной экстравагантности, а способность воплощать высокие ремёсла, предрасположенность к которым присуща человеку с рождения. Осуществить себя в полноте возможностей – особенный труд, неотделимый от нечаянной радости, сопутствующей всегда. Георгий Каменев с детства одинаково увлечённо и с полной самоотдачей решал совсем взрослые математические задачи или скрупулёзно вникал в текст «Божественной комедии» Данте.
Он, прирождённый математик, в юности занимался масштабным гуманитарным самообразованием. И, надо сказать, оно отличалось не только им же самим выработанной систематичностью, но по факту оказалось чрезвычайно системным. Без преувеличения – был он знатоком русской религиозной философии, европейской философии, русской поэзии, литературы, изобразительного искусства, классической музыки. Жажда многообразной творческой самореализации была настолько высока, что в молодости даже писал картины маслом.
Годами каждые несколько месяцев мы ходили в кафе, где выпивали и закусывали, а потом прогуливались. Так где-то лет пять назад на Цветном бульваре встретили моего знакомого искусствоведа, занимающегося современным искусством, и, когда тот начал рассказывать, у Жоры неожиданно загорелись глаза, и он очень компетентно вступил в диалог.
И, конечно, часть его души – стихи, с далёкой ещё юности отмеченные сплавом обнажённого нерва, отвлечённого осязания сущего, овеществлённой плотности образа и трогательной лиричности. Ещё в сохранившихся у меня его нигде не опубликованных стихах 1983 года вместе с пронзительностью проступает зрелость не по возрасту:

В 2012 году Георгий Каменев выпустил книгу стихотворений «Полигон». Даже при всей своей не-публичности он очень хотел, чтоб стихи его были напечатаны. В этом сборнике присущее ему в жизни волевое начало, на первый взгляд, парадоксально уступает место созерцанию. На самом же деле для него любая деятельность была в своём роде обратной стороной созерцательности как живительного спутника сущего:

В постсоветские годы служители церкви многими стали восприниматься в череде представителей одной из «перспективных профессий». Отдавая себя без остатка этой деятельности и любви к людям (случалось ему помогать мудрыми словами и мне в критических обстоятельствах), отец Георгий, принявший крещение в до-перестроечном 1984 году, самим собой напоминал о той духовной жизни, что от года к году, увы, рискует всё более стираться из нашей памяти. Служение в церкви (три года диаконом, а затем 15 лет – священником) занимало особое место в его пути, о чём можно судить уже потому, что он стремился в свой храм иной раз, невзирая на какие бы то ни было препятствующие тому обстоятельства. Обстоятельства эти были в последние годы обусловлены тяжёлой формой сахарного диабета с не раз сопутствующим тому попаданием больницу.
О. Георгий имел возможность по состоянию здоровья уйти в храме «за штат», однако, несмотря на уговоры (и мои тоже), очень хотел перенести это решение как можно дальше – в отдалённое потом, считая, что оно станет для него тяжёлым рубежом, отодвигающим от главного дела жизни.
Правда, с марта прошлого года отца Георгия всё время тяготило, что пандемия многое изменила в привычном укладе: «Это ненормально, когда приходится думать о том, чтобы в церкви на службе было меньше людей, а что поделаешь в таких условиях…». Когда священнослужители заболевали, а некоторые из них уходили из жизни, Жора предвидел, что очередь дойдёт и до него, и из-за диабета он может не пройти через эту напасть, хотя очень надеялся ещё долго жить.
Кстати, на духовном поприще Георгий Каменев следовал издавна присущей ему универсальности, с 2002 года курируя Иконописную студию при храме Богоявления, преподавая катехизис, историю Ветхого и Нового Завета, которые не только детально знал, но и блестяще интерпретировал, в чём мне тоже приходилось убеждаться.
Между тем себя он называл не совсем обычным священником. Священнический опыт и богатое знание православного богословия не мешали отцу Георгию продолжать уважительно и с пониманием относиться к трудам русских религиозных философов Владимира Соловьёва и Николая Бердяева. И сам он, безусловно, был мыслителем в самом прямом смысле этого понятия, но ни философских, ни богословских трудов не писал. Не раз приглашал его на беседу на интернет-телеканал MediaMetrics, но он отказывался, так как принципиально не считал нужным предавать публичности свои размышления, будучи действующим священником.
Когда он посмотрел восторженный фильм Марии Шукшиной про одиозного схимонаха Сергия Романова и его скит, то, прежде всего, обратил внимание на то, что монахини на экране почему-то облачены не в привычную монашескую одежду, а нарочито наряжены кто во что горазд в лубочном стиле «мрачного средневековья». И даже в этом прослеживался некий эпатажный вызов, стремление схимонаха любыми способами привлечь внимание к своим «проповедям», по сути являющимся воинственными воззваниями.
О. Георгий не без теплоты, зная его лично, отзывался об о. Димитрии Смирнове, ушедшем из жизни совсем незадолго до него, между тем давая понять, что постоянная медийная деятельность выхолащивает предназначение православного священнослужителя.
Во главу угла развития личности Георгий Каменев ставил осознанно совершаемый ею свободный выбор между добром и злом. Бердяевские слова «Я пришёл от свободы» кажутся применимыми в полной мере и к нему:

Отсюда понятно, почему о. Георгий подчёркивал, что не занимается вразумлением. Речь шла о тех, кто сам не выказывает желания двигаться в сторону самосовершенствования. Притом надо упомянуть, что для крещения ребёнка считал необходимым определённо обозначенное осознанное стремление к тому родителей вместе с их искренним обещанием в дальнейшем приводить дитя на причастие. В то же время отмечал – «в церковь мы всех берём», имея в виду любого, у кого душа хочет войти.
Наряду с тем отец Георгий был открыт для мира во всём его многообразии. С пониманием Жора воспринял мой шаг, сделанный в 2009 году в связи с уходом мамы, приобщения к Завету Авраама обрядом бритмелы и сочувствовал от всего сердца тому, что заживление шло очень тяжко и долго. Не раз задавал мне вопросы по иудаике, я, как мог, подробно отвечал на них. Мы находили множество глубинных пересечений двух религий. Я предлагал ему вдвоём съездить на несколько дней в Иерусалим к святым местам, но Жора говорил, что из-за ситуации со здоровьем, к сожалению, это невозможно.
Как-то недавно спросил меня: «Вот мы считаем православие единственной истинной верой, а как в этом смысле евреи трактуют иудаизм?» Мой ответ был: «Насколько я понимаю, в раввинском сознании иудаизм чаще определяется вообще не верой, а как инструмент заповедованного Всевышним пути еврейского народа, пути, воздействующего на мир». Он ответил, что «это можно понять». Надо сказать: некоторое время назад Жора сдал анализ на ДНК (чтобы пятеро его детей знали свои корни), и при традиционном для русского человека генетическом наборе ни одного еврейского процента там не оказалось.
По ходу многолетнего опыта общения с прихожанами, конечно, можно было услышать от них самое разное, в том числе, по его словам, «такое…». Отец Георгий стал размышлять, чем может быть вызвана ныне столь губительно распространяющаяся деформация поведения человека в частной жизни. Будучи во многом опирающимся на науку, он отчасти нашёл объяснение тому в работах современных биологов, говорящих о имеющей теперь место тенденции генетических мутаций ряда индивидуумов на хромосомном уровне. И полагал, что подобное явление может иметь в дальнейшем катастрофический характер для цивилизации.
Необратимый же процесс вытеснения живого общения виртуальным в свою очередь, по его суждению, вытесняет общение молодых людей и девушек «вживую», что чревато кризисом возникновения семьи, деторождения и далее демографическим тупиком.
Особое место в его размышлениях занимала проблема, волновавшая его и как носителя богословской мысли, и как математика, потенциального верховенства над человеком искусственного интеллекта. Создаваемый нашими руками искусственный интеллект переходит к самовоспроизведению самого себя, угрожая возникновением виртуального мира, помыкающего нами, если мы не выстроим систему взаимоотношений с этим интеллектом на качественно новом уровне.
В письме от 26 мая 2019 года Жора написал мне: «Не надо недооценивать искусственный интеллект в его современном статусе. Бесперспективно сводить его к социальному заказу якобы виртуально стерильной элиты. […] Современный искусственный интеллект разработан для работы с хаосом: хаос нельзя контролировать, но можно управлять им в условиях ОТКРЫТОЙ системы». И далее им приводится цитата из всемирно известного физика Ильи Пригожина: «Вырисовываются контуры новой рациональности, к которой ведёт идея нестабильности. Эта идея кладёт конец претензиям на абсолютный контроль над какой-либо сферой реальности, кладёт конец любым возможным мечтаниям об абсолютно контролируемом обществе. Реальность вообще не контролируема в смысле, который был провозглашён прежней наукой».
По свидетельству жены отца Георгия и его верного друга Натальи, он размышлял и о судьбе церкви, церковной жизни сегодня в ключе названных драматических перемен, происходящих вокруг, но со мной эту тему не обсуждал, хотя замечал в беседах, что ряд нынешних российских проблем берёт начало ещё и от тех веков, когда самодержавие, упразднив патриаршество, поставило Святейший правительствующий синод во главе церковной жизни, а абсолютную власть в России имела онемеченная аристократия.
Конечно, очень жаль, что глубокий мыслитель Георгий Каменев не оставил нам своих философских работ. Он считал своим предназначением служение, а делился сокровенными мыслями с очень немногими.
Когда за четыре дня до его ухода я позвонил к нему в больницу и подтвердил, что тоже ложусь в больницу на коронарографию, Жора сказал: «Что ж, Жень, как всегда на встречных курсах». И ещё: «Буду бороться до последнего…»
В заключение – стихотворение иерея Георгия Каменева из его книги «Полигон»:

Психоз коронавирусного «обмана» трудно излечить

На протяжении всего уже в нашей стране почти четырехмесячного периода пандемии COVID-19, которым переболело множество моих знакомых, включая друзей, и от которого несколько из них умерло, я встречаю немало людей разного образовательного уровня, известных мне и не известных вовсе (например, таксистов), утверждающих, что на самом деле опасного для жизни коронавируса не существует. Подобного рода суждения – не редкость и в интернете, а озвучивают их в том числе отдельные священнослужители и деятели культуры. Даже вопреки тому, что среди пострадавших от COVID-19 и тех, и других немеряно.

Одна из причин столь неискоренимой и в значительной мере массовой деформации сознания отчасти кроется в специфике нашей многолетней государственной пропаганды, систематично продвигаемой на телевизионных политических ток-шоу. С одной стороны, она изо дня в день рассказывает про силы, плетущие заговор против России, а значит и ее жителей. С другой стороны, о том, что надавить на Россию невозможно, потому что у нее свой путь.

Среди отечественных «скептиков» коронавируса – как раз немало тех, кто первый постулат усвоил в избытке, а второй пропустил мимо ушей или оказался изначально слишком далек от тютчевских слов – «в Россию можно только верить». Такой сегмент населения и пришел к выводу, что коронавирус – это «обман», возникший в результате сговора неких темных мировых сил и, увы, российские власти, дескать, тоже поддались злокозненному сговору. Цели его, по мнению «скептиков» от коронавируса, чаще туманны, но уж наверняка – бесчеловечны.

Иной раз слушаешь (читаешь) сторонников «обмана» и начинаешь заново понимать, почему находились те, кто шел в полицаи на оккупированных фашистами территориях. Ведь и нападение Германии на СССР в 1941-м кто-то умудрялся кощунственно трактовать тайным сговором Сталина с Гитлером для реализации каких-то туманных мировых задач. А коли так, что же не пристроиться на теплое местечко под оккупантами?

Но вернемся к отрицателям коронавируса, и, кстати, многие из них перестают ими быть, когда заболевают COVID-19 сами или их близкие. Иные же как считали, так и не устают утверждать, что искусственно выведенный коронавирус действительно опасен, но задуман он специально для решения тайных мировых задач неких сокрытых до поры – до времени сил.

Тем не менее, попытаюсь из разрозненных суждений сформировать нечто вроде концепции «обмана» пандемией. Концепции, по факту граничащей с психозом. Итак…

Некие тайные силы создали синтетический вирус, который способен разнестись за 3-4 месяца по всему миру. Данный вирус обладает схожими признаками с обычной простудой и протекает ненамного тяжелее ее. Возникает возможность списать всё на коронавирус. Такой вирус должен быть быстро распространяющимся воздушно-капельным путем. За этот вирус можно принять любые грипп или простуду. Следовательно, это выгодная болезнь в плане подогнать под ее симптомы любое другое заболевание и взять человечество на испуг.

Ряд таких «скептиков» думает: коронавирус – почти обычная простуда. Хорошо разрекламированная, которую используют в качестве приманки, чтобы сформировать у людей потребность в прививке. Другие, правда, признавая в CОVID-19 смертельную опасность, полагают его искусственным инструментом дальнейшего злонамеренного разрушительного воздействия на человечество.

С этого места представления «скептиков» от коронавируса еще более разветвляются. Первая группа склоняется к тому, что тайные силы, затеявшие всю эту вакханалию, уже получили некую главную тайную выгоду от самого распространения COVID-19, а какую именно – станет ясно только спустя десятилетия. Вторая группа думает, что вся выгода тайных сил состоит в массовой прививке от коронавируса для того, чтобы посредством сопутствующего чипирования сделать подконтрольным население всех стран.

И, наконец, вовсе безумная третья группа уверена, что прививка от COVID-19 станет замедленной смертельной инъекцией, задуманной бесчеловечным тайным мировым правительством для кардинального сокращения населения Земли, чтобы безраздельно и абсолютно властвовать в мировом масштабе. И это придумано вместо ядерной войны, которая, во-первых, слишком дорогое «удовольствие», а, во-вторых, покосит всех без разбора.

Как прогнозируют такие особо фанатичные поборники «обмана», все выстроятся в очередь за «спасительной» прививкой, но подавляющее большинство из них, напротив, на самом деле вакцинируют смертельным вирусом с инкубационным периодом в один-два года. Привитые поначалу будут счастливы, что в их анализах всё в порядке с COVID-19… Однако через год-другой придет массовый летальный исход.

При этом верхушке земного шара необходимы свои армия, обслуга, рабочая сила, и тайные силы оставят заранее рассчитанное число людей, для коих будет выпущена версия чистой вакцины.

И вслед за тем через некоторое время население Земли сократится наполовину или того хуже, а далее тайное мировое правительство руками зловредного США захватит все ресурсы истощенных тотальным мором стран, и, конечно, Россия не станет исключением. В итоге тайное мировое правительство станет явным, превратив 95% выжившего населения планеты в рабов, а на свете останется только одно государство, одна валюта и один официальный язык – английский (а какой еще подскажет стандартная фантазия?).

Трудно обойти вниманием тот факт, что пока неизвестен никто, кто бы получил или сможет получить глобальную прибыль от пандемии, зато тысячи и тысячи крупных предприятий и бизнесменов самого что ни на есть высокого ранга по всему миру терпят от нее сплошные убытки. И не за горами, не исключено, международный экономический кризис, из которого почти столь же трудно выйти в дамки, как сухим из воды…

Никогда не думал, что когда-нибудь процитирую Гитлера. Однако именно этот кровавый изувер и маньяк-убийца, апологет глобальной лжи, пытаясь в своей доктрине опереться на слабости рода человеческого, цинично излагал: «Чем чудовищнее солжешь, тем скорее тебе поверят. Обычные люди скорее верят большой лжи, чем маленькой. Это соответствует их примитивной душе. Они знают, что в малом они и сами способны солгать, ну а уж очень сильно солгать они постесняются. Большая ложь просто не придет им в голову. Вот почему масса не может себе представить, чтобы и другие были способны на слишком уж чудовищную ложь. И даже когда им разъяснят, что дело идет о лжи чудовищных размеров, они все еще будут продолжать сомневаться и склонны будут считать, что, вероятно, все-таки здесь есть доля истины…»

Между тем упертых разносчиков коронавирусного «скептицизма» переубедить доводами оказывается крайне трудно. И гуляет громадная варварская ложь по российским просторам, оскорбляя память умерших от тяжелой формы этой болезни, унижая выживших, но прошедших реанимацию. Насмехаясь над подвигом врачей, что спасали человеческие жизни «не щадя живота своего».

Русская симфония всеобщего бессмертия
(К 100-летию первой публикации поэмы «Двенадцать»)

Это слова из стихотворения «А.М. Добролюбов», которое Александр Блок пишет в 1903 году, еще до выхода своего первого сборника стихов. Александр Добролюбов был единственным из поэтов-символистов, который, отказавшись от собственно творчества, превратил в творчество саму жизнь. Добролюбов ушел «в народ», «в паломники» – вопреки тогдашним устоям, основал секту «добролюбовцев» и кочевал по просторам бескрайней империи; под конец жизни почти разучился грамотно писать, однако долгое время периодически напоминал о себе в мерцающей с годами среде «Серебряного века». Он умер в 1945 году, прожив долгую жизнь.

При всей бескомпромиссности своей Блок пойти «добролюбовским» путем не мог: гений не в состоянии отречься от творчества – ему суждено испить эту чашу до дна. Но Блоку было суждено «Двенадцатью», кажется, невозможное – воплотить творчество и в жизнь, и в собственную смерть, и в грядущее всеобщее бессмертие. За четыре года до «Двенадцати»:

Зимой 1918-го, холодной, голодной и послеревоюционной, увековечил, вочеловечил, воплотил…

Поэма вышла 3 марта 1918 в газете левых эсеров «Знамя труда». Сто лет подряд Блоку «пришивают» идеологическую принадлежность в связи с ней. «Благородный служивый» Колчак хотел повесить Блока, войдя в Москву, «непримиримый офицер» Гумилев (царствие ему небесное) утверждал, что, написав «Двенадцать», поэт послужил «делу Антихриста» – «вторично распял Христа и еще раз расстрелял государя», Ольга Каменева, сестра Троцкого, жена Каменева и комиссар театрального отдела Наркомпроса, признав «Двенадцать», не рекомендовала читать поэму вслух, потому что в ней «восхваляется то, чего мы, старые социалисты, больше всего боимся». Что и Блок, и его «Двенадцать» переживут в веках и этих, и множество других талантливых и бесталанных оппонентов, например, у меня сомнений нет.

В 1922 году Владимир Вейдле написал: «Зато я знаю стихи Блока, и я знаю, что, сколько бы ни было неосновательных попыток сделать их историей, они все-таки останутся жизнью». Более всего, с мощным и трагическим финалом Блока соотносимы стихи неизменно почитаемого им философа Владимира Соловьева:

Сам Блок считал, что его путь – это движение от тезы Света «Стихов о Прекрасной Даме» через антитезис тяжелого похмелья и рыдающих скрипок «Снежной маски» к синтезу грандиозного преображения мира в «Двенадцати», где само происходящее – в глубинах – «смертию смерть поправ». И «смертию смерть поправ», в конечном итоге, венчает и судьбу самого Блока.

Конечно, движение Блока (поэт и человек в нем суть одно целое) связано и с влиянием на него учения Владимира Соловьева, и с пульсом самой эпохи русского символизма, которую, уверен, еще спустя сто лет, назовут просто эпохой Александра Блока, и с древними представлениями гностиков о взаимопроникновении Света и тьмы («Но страшно мне: изменишь облик Ты»), и с чтением Каббалы, и, прежде всего, с тем, что сам Александр Блок был и остался в истории глубоко верующим христианином. Обо всем этом много написано.

И, тем не менее, есть резон попытаться взглянуть на «Двенадцать» и «изнутри», исходя из особенностей души и характера Блока, сложившихся еще с самой ранней его юности.

С конца 1983 по конец 1987 года мне довелось совсем молодым человеком вместе с Кларой Николаевной Суворовой работать в ЦГАЛИ над Летописью жизни и творчества Блока. Я ушел из ЦГАЛИ в журнал «Наше наследие», а главный редактор Летописи К.Н. Суворова тяжело заболела и скончалась в 1992 году. Мои периодические попытки хотя бы прояснить судьбу не менее чем 13-тысячной картотеки для Летописи Блока, дабы оказать посильное бескорыстное содействие для возобновления прерванной когда-то масштабной работы, заканчиваются загадочной пристрастно-неопределенной реакцией архива – и это тем более непонятно при том, что мне не случалось на протяжении последних 30 лет даже заходить в ЦГАЛИ.

Так вот, работая над cозданием «картотеки Блока», мы шли за источниками, как архивными, так и печатными, буквально день за днем «проживая вместе с поэтом его жизнь» и, не скрою, находясь под постоянным, можно сказать, магическим воздействием его судьбы.

Дело в том, что Александр Блок сполна обладал способностью взглянуть на мир глазами того или иного другого человека. Это – очень русская черта (в данном случае под русскими разумею тех, у кого русский язык из века в век пропитал спинной мозг). И не просто русская, а именно в большей степени московско-петербуржская: даже далеко не каждый приезжий из регионов России способен приобщиться к такому навыку видения происходящего. Не могу доподлинно и исчерпывающе судить, скажем, об англичанах, французах, американцах. Но, например, мое одногодичное пребывание в Израиле показало, что местные жители практически не способны посмотреть на мир сторонними глазами, а вот, скажем, немцы, если и поглядывают на окружающее с позиции другого человека, то отнюдь не того, который есть на самом деле, а того, которым, по чьему-то разумению, данный индивид должен бы быть.

В Дневниках, Записных книжках, письмах, в пьесах, и, конечно, в стихах Блок не устает проникновенно думать и о реальных людях, и о созданных им персонажах, глядя на мир их глазами. И это требует громадного нечеловеческого напряжения и неиссякаемой щедрости души. Наивысшей точки это неотъемлемое от Блока состояние достигает именно в поэме «Двенадцать», написанной в огнедышащем Петрограде. От этой бесстрашной любви к каждому человеку и берет начало «страшный шум, возрастающий во мне и вокруг. Этот шум слышал Гоголь (чтобы заглушить его – призывы к семейному порядку и православию)… Сегодня я – гений» (так записал Блок, поставив в «Двенадцати» последнюю точку).

Перед нами многоголосная симфония, передающая с множественностью многозначных оттенков, как видят разбушевавшуюся стихию своими глазами самые разные прямо из петроградской заснеженной улицы взятые люди. Это – человек, что не стоит на ногах от ветра. Старушка, как курица, в ожидании, что большевики загонят в гроб. Буржуй, который в воротник упрятал нос. Писатель – Вития, скорбящий о погибели России. Невеселый товарищ поп. Барыня в каракуле, которая поскользнулась. Бродяга, ссутулившийся от свистящего ветра. Двенадцать (!) разбойников – «Свобода, свобода, Эх, эх, без креста!» (это их общий, всех 12-и, взгляд на мир) «А Ванька с Катькой – в кабаке... – У ей керенки есть в чулке!» (а это уже «парное» осязание жизни). Один из 12-и злодеев Петруха, одержимый страстью, лишает жизни Катьку. И вновь 12 тех, кто уже после безвинной катькиной крови «ко всему готовы, ничего не жаль...». И еще нищий голодный пес, точно уж ни в чем не повинный (ну и его готовы пустить в расход, ибо он и есть «старый мир»). И в какой-то момент читатель вместе с Блоком вдруг видит мир глазами несчастного обреченного пса. Не случайно «старый мир» у Блока символически уподоблен животному, а не человеку. В Ветхом Завете душа человека обозначается одним словом, а душа животного другим, ибо животные, в отличие от людей, не творят историю (такого наблюдения в связи с поэмой еще не делали).

Перечислил здесь и сам же поразился: не только 12 красноармейцев, не только 12 главок. Еще 12 основных картинок с разными ожившими волею гения Блока смотрящими на мир глазами (и об этом еще не писали). И эти 3 раза по 12 (всего 36) венчает единственный:

Цифры «12» и «3» в наших комментариях, конечно, не нуждаются. А вот куда менее известное наблюдение: сумма всех целых чисел от 1 до 36 равна 666… Почему же впереди ветра, ужаса, леденящего душу мороза, а, главное, крови (мороз и кровь! вот он русский бунт во плоти), возвышается Свет, а не тьма? Это – самый что ни на есть блоковский вопрос, вопрос всей его жизни, однако зазвучавший пронзительнее всего после октябрьской революции.

Блок: «…В январе 1918-го года я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе девятьсот седьмого или в марте девятьсот четырнадцатого. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было писано в согласии со стихией. Например, во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг – шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира). Поэтому те, кто видит в «Двенадцати» политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, – будь они враги или друзья моей поэмы». «Шум слитный», «музыка революции»… В этих понятиях – объяснение, почему именно Христос. Блок: «Если бы в России существовало действительное духовенство… оно бы давно «учло» то обстоятельство, что «Христос с красногвардейцами» (с красногвардейцами в смысле необратимости истории, а, конечно же, не убийства несчастной Катьки). Отсюда и старообрядческое написание имени Его с одним «И» (нащупывание первородства Имени для русского уха и глаза). Как мы увидели, Блок любил и понимал людей с такой невероятной силой, что в финале его грандиозного пути Поэта не находится места сатанинской тьме.

Сам Блок никогда не читал вслух «Двенадцать», за него это делала жена. Он слышал Музыку, но не мог ее воспроизвести. Демиург не может воспроизвести поступь истории будущих веков, но способен в состоянии невероятного напряжения проникнуть в Божий промысел, который когда-то в грядущем увенчает Свет, что заново воссоздаст земную жизнь и воскресит во плоти ушедшие поколения.

Зримый же Блоком «антитезис» – это и тотальное во всевозможных формах душегубство – бич XX и XXI столетий, охваченных «мировым пожаром», начало которого застал поэт. И самым буквальным «антитезисом», кошмарным антиподом Музыке Света в прошлом веке стало «танго смерти» в Яновском концлагере, под звуки которого казнили палачи. И если Блок не мог воспроизвести мелодию бессмертия, принесенную им с высот, то спустя десятилетия чудом выжившие узники помнили звуки «танго смерти», но были не в состоянии воспроизвести уже эту мелодию ада.

Блок умел услышать многих изнутри и воспроизвести их голоса (здесь пуповиной он связан с Достоевским). Все свое очень короткое в привычном земном измерении и очень долгое в духовном смысле пребывание в человеческом, пока еще обезображенном нашим же и произволом, несовершенном мире, Блок шел к своей симфонии грядущего всеобщего бессмертия, названной им «Двенадцать».

После «Двенадцати» русский Данте стихов уже не писал, много и напряженно трудился в Репертуарной секции Наркомпроса, в издательстве «Всемирная литература» и в 40 лет сгорел от эндокардита, который был в то время смертельной болезнью. Ушел из пылающего мира тот, в ком соединились ребенок с чистотой помыслов и «120-летний» всезнающий мудрец, но остались стихи, творящие бессмертие.

Пишется как дышится. Дневник 2017-2018 года

Обсуждение численности подвергшихся политическим репрессиям в СССР продолжается вот уже более 30-и лет. Разброс цифр как поражал, так и по-прежнему поражает. По версии Солженицына, только число погибших с 1917 по 1959 годы от политических репрессий, включая жертвы Гражданской войны, коллективизации, голода, депортации народов, составляет 55 млн. человек. По версии Комиссии А.Н. Яковлева, количество всех репрессированных с 1917 по 1946 годы, имея ввиду и период Гражданской войны, – 32 млн. человек. По версии общества «Мемориал», с 1917 по 1985 годы было подвергнуто политическим репрессиям 12 млн. человек, имея ввиду в том числе раскулаченных крестьян и представителей депортированных народов. По официальной версии МВД СССР, с 1921 по 1954 годы было подвергнуто политическим репрессиям 3 777 380 человек, расстреляно 642 980, выслано в лагеря и на спецпоселения 3 134 400 человек.

Полемика продолжается, а ведь те документы, которые ныне хранятся в архивах в открытом доступе и даже в факсимильном виде есть в интернете позволяют свести различные относительно достоверные данные и сделать определенные выводы. Однако это требует систематической и трудоемкой работы. Я – не архивист-исследователь, но некоторые более-менее определенные наметки, которые можно использовать специалистам, назову.

Вот копия с оригинала справки от 11 декабря 1953 года за подписью ИО начальника 1-го спецотдела МВД СССР Павлова «О количестве осужденных по делам органов НКВД за 1937-1938 годы», несомненно составленная для служебного пользования. Ее оригинал опубликован на авторитетном сайте – http://istmat.info/node/17751 при том со ссылкой на портал «Архивы России».

Внизу справки «черным по белому» написано, что с 1921 по 1938 годы за «контрреволюционные преступления» арестовано 3 341 989 человек (общее число всех арестованных было 4 835 937). В то же время осуждено на различные сроки наказания 2 944 879 лиц, включая 30% из них уголовников. С 1921 по 1938 годы расстреляли 745 220 человек. Если принять во внимание, что, исходя из этой же справки, осужденных по политическим мотивам было примерно 70%, то в те же годы было расстреляно «политических» никак не менее 520 тысяч человек.

Вот еще одна справка (тоже копия с оригинала) от 11 декабря 1953 года за подписью того же ИО начальника 1-го спецотдела МВД СССР Павлова «О количестве осужденных по делам органов НКВД за 1939-1953 годы». Ее оригинал – на сайте http://istmat.info/node/17753 также со ссылкой на портал «Архивы России». Согласно справке, с 1939 по 1953 годы было осуждено «за контрреволюционные преступления» 1 115 427 человек, а «высшая мера» применена к 54 235 людям.

Получается, что в общей сложности только с 1921 по 1953 год по политическим мотивам было репрессировано уж никак не менее 4,5 млн. человек (во второй справке нет численности арестованных, а она всегда превышает число осужденных). Под «высшую меру» из них попали не менее 570 тыс. человек. Но, как известно, из лагерей не возвращался в самом наилучшем случае каждый десятый «политический». А, следовательно, в общей сложности не менее 1 млн. человек погибли после ареста за «контрреволюционные преступления» только с 1921 по 1953 год.

За период с 1921 по 1953 годы можно достаточно уверенно говорить примерно о более чем 4,5 млн. репрессированных «политических» и примерно 1-м миллионе их них погибших. Всё это без учета данных о раскулаченных крестьянах, об умерших от голода на селе и о депортированных народах. Не верить названным справкам нет оснований – они составлялись явно не для публичного пользования.

Получается, версия «Мемориала» о 12-и млн. подвергнутых политическим репрессиям с 1917 по 1985 годы, имея ввиду и Гражданскую войну, и раскулачивание, и депортацию, и гонения в застойное время может и оказаться ближе других к истине. МВД СССР публично конкретно занижало «показатели», а Солженицын их астрономически преувеличивал.

Для исследователей пришло время всё это, наконец, вдумчиво и системно, а главное – объективно в приближении подсчитать. Это – кропотливая работа, но она вполне реальна с учетом наличия источников, и от нее не уйти...

Коренные москвичи, в отличие от жителей многих других больших городов, особо свидетельствуют о масштабных репрессиях в 1930-е и 1940-е годы. Тому есть объективное объяснение. Ядро живших в центре Москвы составляли в то время те, кто был вовлечен в систему управления советским государством, а к ним репрессивный механизм имел, как известно, самое прямое, в том числе карательное, отношение. Знаю это хотя и понаслышке (родился в 1960 в семье, поселившейся в Москве в 1915 году, и вырос в Тихвинском переулке, 10/12), но из самых первых рук – от очевидцев событий и от непосредственно вернувшихся из ГУЛага. Так что москвичей среди репрессированных – очень даже весомый процент. Какой – тоже еще предстоит выяснить. В нашем дворе погибших от репрессий было немало и, однако, в разы меньше, чем не вернувшихся с войны, и я уверен: подобный «расклад» был и в других московских дворах.

Примечательны инициативы украинских историков, которые договорились до того, что предложили называть период пребывания Украины в составе СССР «советской оккупацией» и считать современную Украину лишь наследником просуществовавшей считанные месяцы в послереволюционное время Украинской народной республики.

По этому поводу уже прозвучали очевидные любому вменяемому человеку контрдоводы о том, что как раз советская власть прирастила в послереволюционные годы Украинскую ССР рядом областей (далеко не только Донбассом), что Львовский регион и Закарпатье вообще были присоединены именно к СССР, что Крым Хрущев, не проводя свое решение через Верховный Совет СССР, по сути самолично подарил Украине.

Но есть и еще одна сторона медали. Именно выходцы с Украины, обвешивавшие свои мешковатые пиджаки наградами, были широко представлены в политической элите Советского Союза 1960-1970-x годов. Хрущев и Брежнев – друг за другом во главе Политбюро ЦК КПСС. «Золотая моя столица, славный город Днепропетровск», – грустно шутили в Москве во времена застоя. В 1965-1977 годах председателем президиума Верховного Совета СССР был выходец с Незалежной Николай Подгорный (его сместил и сменил лично Брежнев). Председателем Совета Министров СССР в 1980-1985 годах был Николай Тихонов, уроженец Харькова, продвинутый по партийной лестнице в Днепропетровске.

В Политбюро ЦК КПСС «брежневских призывов» входили Андрей Кириленко (секретарь ЦК), Петр Шелест, Владимир Щербицкий, Андрей Гречко, Дмитрий Полянский, упомянутый уже Подгорный.

Председатели КГБ в те годы также были с Неньки – Владимир Семичастный (1961-1967), Виталий Федорчук (1982), Виктор Чебриков (1982-1988), а первым замом председателя КГБ с 1967 по 1982-й являлся близкий друг Брежнева Семен Цвигун. МВД Союза с 1968 по 1982-й годы возглавлял «днепропетровец» Николай Щелоков, а вслед за ним – Виталий Федорчук. Щелоков застрелился после отставки и обвинений в коррупции, Цвигун покончил с собой якобы из-за тяжелой болезни, а на самом деле тоже из-за открывшихся злоупотреблений. И совокупных бессмысленных усилий всех этих «деятелей» не выдержала даже советская система, сломавшая хребет фашистской Германии.

Однако при сём опускаться до уровня представителей современной украинской «исторической науки» и заявлять об оккупации Москвы и России Украиной во времена советского застоя определенно не стоит. А вот абсурдность измышлений по поводу «оккупированной Украины» приведенные факты аргументируют сполна.

В застойные времена незабвенного Леонида Ильича партаппарат всё разрастался, и Москва целенаправленно пополнялась «бесценными» кадрами не только с Украины, но и с разных других уголков необъятной страны. В Политбюро на свой лад поняли ленинские слова о том, что в стране Советов «кухарки будут учиться управлять государством». Слово «учиться» было опущено за ненадобностью. В большинстве своем сами эти кадры после Брежнева быстро канули в лето. Дети же их в застойные времена разбредались по разным школам в центре Москвы, а в двух школах (одна на Маяковке, другая в районе Проспекта Мира) этих детишек оказалось такое количество, что они образовали паразитарно-номенклатурную общность под названием «золотая молодежь». Кто-то из этой общности позднее умер от наркомании и алкоголизма, кто-то успел поучаствовать в раздербанивании госсобственности в 1990-е. Теперь по большей части иных уж нет, а те далече… Хотя кое-кто бодрствует.

Похоже, Трамп устал от своего политического паралича, вызванного постоянно непопулярными у американского истеблишмента инициативами. Похоже и то, что Трамп предпочел заведомой непродуктивности собственных идей беспроигрышную для себя игру на стороне мощного антироссийского лобби. Более того, выложил на стол пакет аргументов. Во-первых, признание неделимого Иерусалима столицей Израиля (явно в пику расширению российского влияния на Ближнем Востоке это возвращает Штатам контроль над Израилем и останавливает возможность его еще недавно перспективных договоренностей с коалицией саудитов). США стремятся вновь разделять на Ближнем Востоке, а значит – властвовать в противовес России через всё тот же хаос. Во-вторых, Трамп присвоил США монополию на победы в I и II мировых войнах, тем самым не больше – не меньше демонстрируя претензию Америки на монополию всей мировой истории и в подтексте оскорбляя Россию. В-третьих, всё это может быть теперь подкреплено очередным букетом из новых антироссийских санкций.

Тесть крупного бизнесмена Джареда Кушнера и папа его жены, перешедшей в иудаизм, при этом сам вовсе не еврей, Дональд Трамп признал неделимый Иерусалим столицей Израиля. Мало кто уловил парадоксальность ситуации. А она есть. Немало представителей ортодоксального иудаизма (хасиды, прежде всего) считают, что Всевышний примет Иерусалим священной столицей не только Израиля, но и мира вообще лишь в последние времена прихода Мессии, которого воочию увидят все люди на земле. Американское же мировоззрение веками пропитывалось разновидностями еврейского «протестантизма». Президентов США на инаугурации благословляли раввины-реформисты или раввины-консерваторы. Трампа же впервые благословил раввин-ортодокс. Но вопрос об Иерусалиме для Трампа в русле привычных американцам модернистских стереотипов. Возможно, заявление по Иерусалиму – это в целом знак его перехода от вызывающей внесистемности к спасительным для себя политическим стандартам. Раздражителем же мирового сообщества является здесь не само по себе признание столицей, а в первую голову то, кто признал, когда и каким образом.

В последние годы в Москве как-то особенно явственно проступают, как сквозь копирку, неформальные сообщества людей, изначально не стремящиеся заявлять о себе. Свой свояка видит издалека, и такие люди с учетом к тому же виртуальных средств связи легко находят друг друга. Это, к примеру, и представители нетрадиционных ориентаций, и нетрадиционных верований, и любители острых ощущений, связанных с использованием препаратов, и просто люди с давно и надолго съехавшей крышей, и даже бойкие посетители и ревнители любительских литературных курсов, и т.д., и т.п. Каждая из таких групп образует свое специфическое замкнутое пространство. Не дай Бог, не имея ни малейшего отношения к особенностям той или иной такой «неординарной» группы, волею обстоятельств вляпаться в тесный контакт с ее представителями. В конце концов, окажешься чужим среди их своих и объектом для одержимой экзальтации.

После изначально прогнозируемого провала тренера Леонида Слуцкого с «Сити Халл» в Чемпионшипе – второй лиге английского футбола поползли слухи о его возвращении в ПФК ЦСКА. А одно почтенное спортивное СМИ даже написало, что неудача Слуцкого в Англии – вовсе не его неудача, а всего нашего футбола. И как-то все забыли о том, что после слабого выступления возглавляемой Слуцким сборной России на Чемпионате Европы он не нашел ничего оригинальнее, чем заявить, что вместе с футболистами сборной должен признать себя дерьмом, но потом свою работу в английском клубе второго дивизиона исключительно сам же называл «дерзким вызовом». Все успехи футбольного ЦСКА за последние полтора десятка лет связаны, прежде всего, с его владельцем и президентом Евгением Гинером. Во времена Гинера ЦСКА трижды при Газзаеве был чемпионом страны (+ Кубок УЕФА) и трижды при Слуцком. Однако в еврокубках при Слуцком ЦСКА выступал хуже, чем во времена Газзаева и чем теперь – при Викторе Ганчаренко, который по сути только в начале пути с ЦСКА. Провалы в матчах с ведущими немецкими и английскими командами Слуцкий объяснял «инопланетным» происхождением соперников. И еще один нюанс: до ЦСКА Газзаев достигал высот с владикавказской «Аланией», а Ганчаренко с белорусским «Батэ». Слуцкий, кроме как с ЦСКА при Гинере, не добивался в профессиональном футболе призовых мест. Куда актуальнее другая тема: принципиально, чтобы Гинер в случае продажи им ПФК ЦСКА продолжил работу во главе его топ-менеджмента. Хотя, увы, такой прецедент нелегко себе представить.

В связи с тем, что школьник из Нового Уренгоя, выступая в Бундестаге, плакался о безвинно убиенных фашистских оккупантах, Захар Прилепин несколько раз сказал с телеэкрана – странно, дескать, что у нас только один такой, а не 30 миллионов, учитывая ту антироссийскую пропаганду, которую ведет наше телевидение. Однако ни разу я не слышал на отечественном ТВ (как к нему ни относись!), по крайней мере, за последние 20 лет ничего, подобного дикому пассажу уренгойского мальчика. И, увы, этот мальчик притом вовсе не одинок. Несколько людей разных возрастов из разных социальных групп в последние годы только при мне бросали фразу, кощунственную до беспредела: «Может, если бы Гитлер победил, в России сейчас было бы лучше?» Так что бацилла эта может оказаться еще заразней, чем представляется. Уренгойский мальчик был. Значит необходим стойкий иммунитет. И иммунитет будет, если наш «Бессмертный полк» постучится в каждую школу, в каждую семью по всем городам и весям. А это требует каждодневных усилий.

Не утихают споры о том, каким был Ельцин и какова его роль в новейшей российской истории. В 1990-е миллионы людей конкретно недоедали, но кое-кто поинициативнее «вошел в бизнес», что вполне позволяло как минимум кормить себя и близких. Одно время я относился к первым, а во второй половине 90-х уже ко вторым. Так каким же был Ельцин? Всё упирается в 4 октября 1993-го, когда у меня, журналиста газеты «Куранты», на глазах по его приказу танки в упор мочили по Белому дому, а потом оттуда штабелями выносили трупы. И ещё то, что многими почему-то забылось: с утра во время штурма снайперы неизвестного происхождения с крыш неведомо зачем произвольно отстреливали людей в близлежащих кварталах – одного из них пуля достала на Садовом в нескольких метрах от меня. Вот таким и был Ельцин. И не только он, а все ответственные руководители государства, которые с обеих сторон замесили ту кровавую заваруху.

Хрущев и иже с ним по ряду понятных причин были не в состоянии подвергнуть разностороннему критическому анализу деятельность Сталина. Они, в коридорах власти и зале партсъезда неуклюже и спешно осквернив память о генералиссимусе Победы, расшатали многовековые устои государства. И это предрешило впоследствии «царствование» дегенеративного брежневского политбюро, а позднее – ельцинский беспредел.

Десятилетиями у нас оппозиция неистово разоблачает коррупцию, которая, в свою очередь, не дает людям нормально жить. Только есть бич куда пострашнее коррупции и ее же в том числе наславший. Этот бич – советский паразитизм. Рожденный в лицемерное и пустое брежневское время в ходульных верхах, он породил в 1970-е из гнилых номенклатурных детей – так называемую «золотую молодежь», которая тяготела к уголовному миру. А уже отсюда и, например, «Гайдар&Company». Отсюда же своим чередом и коррупция, да и далеко не только она… Однако не надо бы путать этот паразитизм с природной русской обломовщиной. Обломов – «голубиная» душа, светлый созерцатель, а паразит, о котором речь, всеядный пожиратель всего и вся вокруг.

Отношения православия и иудаизма, уходящие вглубь веков – весьма сложные. Тем не менее, восточное христианство куда плотнее западного связано с ветхозаветной традицией, а значит и с иудаизмом. Это и тема преображения (исправления) мира, это и жертвенность во имя исполнения грядущего Промысла (всемирного Света). У православных – смертию смерть поправ, у иудеев – предназначение народа сильнее смерти. И вот – два красноречивых примера.

22 насельника афонского монастыря Зограф во главе с Фомой и 4 мирянина в 1275 году были сожжены в башне обители за отказ заключить унию с католической церковью. Враги окружили Зограф и потребовали, чтобы монастырь признал истинной латинскую веру. Но игумен Фома и насельники были предупреждены о грозящей беде явлением чудотворной иконы Божией Матери и ответили отказом. Латиняне подожгли башню. Живьем сгорели все насельники, кроме экклисиарха Парфения, который порывом пламени был сброшен с башни и умер в страданиях через 30 дней. При пожаре сгорели 193 уникальные книги, золотая церковная утварь и облачения, подаренные болгарскими царями Симеоном, Петром и Иоанном Асенем II.

Авраам бен Авраам (польский шляхтич граф Валентин Потоцкий, самовольно перешедший в иудаизм) принял в 1749 году мученическую смерть на костре по решению виленского католического суда. Однажды, будучи в синагоге, он побранил мальчика, мешавшего молитве. Мальчик пожаловался отцу, а тот, невежественный портной, в отместку сообщил властям местонахождение графа Потоцкого, которого долгое время разыскивали знатные родственники. Когда палачи мучили его, он громко превозносил единого Бога; когда они снова и снова требовали отречься, он смеялся. И тогда суд приговорил праведника к сожжению. Последний раз ему предложили вернуться в католичество, за что обещали полное восстановление в правах и возврат всех владений. В ответ он запел один из псалмов царя Давида: «Как хороша наша судьба и прекрасно наше наследие». Тогда палач вырезал Аврааму бен Аврааму язык. На центральной площади разложили костер. Специально, чтобы продлить мучения казнимого, дрова полили водой. Авраам бен Авраам взошел на сожжение. На его лице была улыбка...

Неужели Саакашвили с учетом катастрофического падения рейтингов двух «ко» – Порошенко и Тимошенко – рассчитывает через «третий Майдан» стать экспортным президентом Украины? Он-то, не исключено, и рассчитывает, но, можно предположить – новый американский план по созданию очередного контролируемого хаоса в Киеве ставит на Саакашвили больше как на инструмент по установлению самого этого хаоса – для того, чтобы посмотреть, кто по факту всплывет на украинской протестной сцене. Возможно, за спиной Саакашвили вполне реально маячит фигура лидера «Самопомощи», мэра Львова Андрея Садового, не замаранного коррупцией и, с точки зрения международных организаций, способного блюсти их интересы без одиозности и радикализма. Во всяком случае неонацист Ляшко, пока сохраняющий шансы на президентство, для Запада оказался бы конфузом – мало не покажется… А значит волна организованного извне недовольства на Украине будет нарастать.

Неприязнь к Путину у оппозиционно настроенных либералов достаточно часто носит прямо-таки патологический характер. На вопрос – «А кто из первых лиц в России с начала ХХ века и до последнего времени больше соответствовал нашей исторической ментальности и вообще-то был лучше?» – следует ответ, искусственной непосредственностью предназначенный обезоружить собеседника: «Всё равно всё плохо!»

Роскомнадзор закрыл доступ к целому ряду сайтов, распространяющих вредоносные программы и вирусы, увидев в них возможный след иностранного влияния. Думаю, нет никаких сомнений, что вредоносные программы и вирусы – именно то, что из года в год препятствует взаимодействию пользователей Рунета с информационным потоком. К сожалению, мимо внимания Роскомнадзора в значительной степени ускользают всевозможные так называемые «архивы», состряпанные как за пределами «зоны ru», так и внутри самой «ru». Такого рода сайты напичканы давным-давно удаленными файлами и, как правило, обладают собственными системами поиска. Эти «архивы» – не только подрывают все и всяческие нормы авторского права и Закон о забвении. Они – дыры в «черный интернет», так как при индексировании поисковиками предлагают по сути свои альтернативные «черные поисковики», тем самым почище вирусов воздействуя на цивилизованное ранжирование.

Одно из воспоминаний детства в Тихвинском переулке – похороны. Едва ли не весь двор выходил попрощаться с покойным. И, помнится, такое происходило довольно часто. Судя по статистике, сейчас смертность в Москве подсократилась: и людей, прошедших и переживших войну, составлявших особую группу риска, остается все меньше, и медицина (а, скорее, фармация) не стоят на месте. Однако все равно по уменьшению смертности нам никогда не угнаться за развитыми странами Евросоюза. Именно из-за климата. В иной один и тот же год в центральной России летом до +40, а зимой до -40. Остается удивляться, как только бетон это выдерживает. А уж люди-то…

Никогда я не был любителем театра. Тем более, для меня загадка, отчего в эпоху интернета, когда книги читают мало, а любое кино доступно в каждом доме, многие театры до сих пор заполнены. Может быть, в силу того, что театральный зритель чувствует себя, если не прямым, то косвенным участником действия, что, например, в кинотеатре невозможно? Во всяком случае феномен выживаемости театра требует отдельного изучения.

Бесконечно обсуждаемая проблема многострадального и всенародно почитаемого нашего футбола – лимит на легионеров. И вот Путин, посмотрев международный матч питерского «Зенита», удивился тому, что увидел на поле только трех игроков с российским паспортом. В свою очередь, Виталий Мутко возразил, что обильный приток квалифицированных легионеров нужен, чтобы стимулировать отечественных футболистов на конкуренцию, а тем самым поднимать их уровень. С виду-то резонное соображение. Да только для большей части клубов Премьер-лиги купля-продажа легионеров – принципиальная статья доходов. Так что и простимулироваться наша молодежь не успеет, как прежних легионеров «загонят» и новеньких, еще краше, прикупят. И так по тому же заколдованному кругу…

Что «журналистика – самая древнейшая профессия» впервые услышал еще школьником и с той поры, наблюдая за многими представителями ремесла, вполне бы мог принять эти слова за данность. Да только журналистика бывает настолько же разной и многослойной, как сама жизнь, а может, и более, чем сама жизнь. Журналистика бывает и не то, что «древнейшей профессией», а даже столпом правды и справедливости. А сейчас, когда широкоформатные жанры литературы становятся редкими, на первый план выходит лапидарная документалистика в слове. Получается, настоящая журналистика замещает большую литературу. Журналистика может опережать время. А если не она, то кто?

Еще с шестнадцатилетнего возраста у меня сложилось неприязненное отношение к происходящему в СССР. Оканчивал школу (1977) в самый апофеоз застоя, душившего лицемерием. Тем не менее, я – рожденный в СССР, сызмальства приученный к тому, что надо обязательно гордиться, и иначе нельзя. Ребенком, как было положено, гордился, что родился и живу в «самой большой, могучей и справедливой стране». Потом гордился великой русской литературой и тем, что имею возможность «сеять разумное, доброе, вечное». Одно время гордился еврейскими корнями. Только теперь пришло понимание, что эти мои «гордости» были, в известной мере, данью тем или иным общественным сознаниям. От таких «гордостей» полшага до гордыни. Теперь же – в этом смысле – первая и, надеюсь, последняя моя любовь: Россия – с ее особенной исторической энергией. «Я не сам ли выбрал час рожденья, век и царство, время и народ» (М. Волошин). При такой Любви гордость отходит на второй план. Ее оттесняют радость и боль…

Жизнь у нас нелегкая, и для большей части населения она лучше пока не становится. При этом растет не только рейтинг Путина, но и любовь к нему, которую без натяжки можно назвать приближающейся к всенародной. Либералы язвительно объясняют это исторически рабской натурой русского народа, привычного надеяться на царя-батюшку. Только я ничего подобного в отношении людей к Хрущеву, Брежневу или Черненко не припоминаю. Представляется – именно Путин за годы своего пребывания у власти сросся с российской ментальностью. Возможно, он и сам 15 лет назад не думал – не гадал, что так будет. Образно говоря, вначале иногда цитировал Ильина или Бердяева с подачи помощников, а потом уже стал отстраивать российскую геополитику в сотворчестве с более чем тысячелетней русской историей. Россия – Путин – Крым… Этот треугольник – живая энергия очень надолго. Только любая любовь, согласно природе своей, всегда ждет новых ответных шагов. Тем более, всенародная. Вот и Россия ждет от власти после президентских выборов возрождения тяжелой промышленности и поворота к своим отечественным инвесторам.

Что такое вера? У православных – уверенность в существовании сил невидимых. У иудеев – неоспоримость предназначения божьего народа. У мусульман – несение в мир учения пророка Мухаммеда. А вообще в единобожии? Наверное, следование заветам и традициям, которые передаются из века в век и из поколения в поколение. То, благодаря чему рождены и живем мы и наши дети. А отступничество – это всё, что вопреки тем заветам и тем традициям.

С далекой юности мне незыблемыми представляются слова Николая Бердяева: «Русский человек упоён святостью, и он уже упоён грехом, низостью». Бердяев ни раз говорил, что нашему человеку, в отличие от европейца, не присуща умеренная «золотая середина». И я всю жизнь обращал внимание, как у тех или иных людей темное, страшное, низменное нутро вдруг способно стать источником потока света с высот. И вот впервые, наоборот, увидел, как возвышенное, просветленное, трепетное в человеке одним днем оборачивается беспощадностью, вырывающей из глубин низменность и подлость, которые приводят к порабощенности как тяжкому и затяжному расстройству души и ума. Когда это происходит с той, кого очень хорошо знал, состояние приближается к переживанию смерти близкого человека.

Всё время у нас сетуют, что российский футбол продолжает терять на международной арене. Особо в эпицентре внимания проблемы сборной, представляющиеся прямо-таки нерешаемыми. Тут как-то прочитал, что тренеру Черчесову надо в любом случае дать возможность поработать со сборной аж до чемпионата мира 2022 года в Катаре – даже, если ЧМ-2018 в России окажется неудачным. Дескать, от смены тренеров толку мало. Про множество проблем нашего футбола пишут вдоль и поперек. Но, пожалуй, не говорят о самом главном. А оно состоит в том, что футбол в современном мире уникален тем, что в сравнении со всеми остальными видами спорта, он –еще и целая глобальная субкультура. Многие наши футболисты, в отличие, скажем, от хоккеистов, очень интересно мыслят и весьма оригинально говорят. Среди футболистов российской премьер-лиги самобытная творческая личность – теперь уж точно не редкость. Поэтому-то нашей сборной необходим тренер, креативный не только в самом футболе, но и в жизни, человек с воображением в самом высоком смысле этого понятия и еще владеющий ключиком к пониманию творческих натур. Это должен быть тренер, чувствующий каждого из своих подопечных из глубины. И такие тренеры среди российских специалистов есть. Но Черчесов при всем его практическом опыте, увы, не из их числа.

Подавляющее большинство людей давно уже читают с экрана, а не с бумаги. И сам, не скрою, принадлежу к тем, кто уже больше не книгочей. Скоротечное чтение с экрана – это уже окончательно сложившаяся реальность. А каковы конкретные последствия? Думаю, для развития исторической науки, философии, политологии – больше позитивные – за счет того, что интернет кардинально увеличивает возможности выявления и обобщения. Куда хуже обстоит с фундаментальными жанрами художественной литературы – романом и повестью. Они представляются матерью-бумагой зачатыми и вместе с ней уходящими в лету. Может быть, и поэтому в последние годы так явственно ветшает литературная среда?

Пишется как дышится. Именно без запятой перед «как». Если запятую поставить – получится «как будто дышится». А тут буквально – как дышится. Просто увидел: вдохнул-выдохнул. И на легком выдохе написалось. В общем где-то сродни тому фото, что разглядело в объекте то, на чем глаз не остановился.

Впервые посмотрел по телевизору женский футбол – Россия – Италия – на Чемпионате Европы. Россия сенсационно выиграла 2-0. Оказывается, совсем другой вид спорта, чем мужской футбол, который знаю и люблю. И очень своеобразный. Каждая частность и мелочь способны принципиально изменить ход игры. Например, если кто-то из игроков сломал ноготь, это может эмоционально подорвать всю команду. Очень капризный вид спорта. Еще бросилось в глаза, что игроки, уже упав, продолжают бороться за мяч, змееподобно изворачиваясь на траве.

На одном из известных интернет-телеканалов идет передача о поисках национальной идеи, имея в виду идею для России. Удивительно: в стране Достоевского и Толстого, в стране, где столетиями русская (она же российская) идея была, есть и будет расплавленным ядром, воспроизводящим культуру, а с нею народ, государство и интеллигенцию (прекрасную, хотя и извечно гнилую по краям) – в нашей стране – находятся несведущие, которые с потугами на публичность все ищут какую-то еще идею в собственном нечищеном аквариуме. И это при том, что еще в первой половине XX века Николай Бердяев отобразил русскую идею через синтез славянофильства и западничества, народничества и коммунизма, консерватизма и демократичности…

В последние годы, разговаривая по скайпу с некоторыми уехавшими из России 15-30 лет назад в Израиль, Европу и в Штаты в особенности, – ощущаешь пропасть между собой и собеседником. Странно – как можно рассказывать человеку, которого не видел десятки лет, детали приема у зубного врача или проявлять навязчивый интерес к личной жизни собеседника, с которым последний раз виделся полжизни назад. И еще часто – расхожая фраза: «У вас там кошмар!», в которой как минимум заложено неуважение к своим же детству, юности и вообще корням. Какая-то дикая провинциальная беспардонность во всем, от чего-то прилипающая там даже к деликатным людям. Плюс непрошеные поучения. Слушаешь их и понимаешь – последние годы особенно высветлили нашу непохожесть здесь – на них – там…

Чаще общаюсь с приезжими с просторов бывшего СССР, а то и из более отдаленных мест, вызвав такси. Множество, если не большинство, таксистов в Москве нынче из зарубежья. Буду справедливым и скажу, по впечатлениям последних лет, что очень многие из них, пожив в столице, адаптируются, укореняются, проникаются московской ментальностью (а некоторые даже начинают свободно и легко говорить по-русски). Веду речь о всех национальностях и вероисповеданиях без исключения. А тут недавно меня подвозил на вид очень интеллигентный ереванец с прекрасной русской речью. Он рассказал, что нынче в Армении многие начали отходить от христианства к поклонению солнцу, на которое молились две тысячи лет назад в Великой Армении. До той поры пока проклятые инопланетяне не прислали армянам весть о Христе, чтобы закабалить их и унизить. И из «черных баранов» не менее черными силами были выведены азербайджанцы и турки, которые отняли у обессиленных единобожием армян их земли. Но, дескать, совсем скоро земляки рассказчика вернутся к солнцу и погубят своих супостатов. Нет, водитель точно не был сумасшедшим. И эту историю от таких же, как он, «заинтересованных лиц» я услышал уже даже не во второй раз. Она – не просто осязание своей ущемленности, а самый обыкновенный фашизм, который у нас в Москве у подавляющего большинства вызывает отторжение. Надеюсь, выходцы из Армении перемелют в себе эту ядовитую напасть.

Ловишь себя на мысли, что всё новое и новое приращение антироссийских санкций – это впрямь и какая-то всемирная циклотимия. В Вашингтоне очень изумились, что Кремль в ответ на очередные санкции решил ограничить американским чиновникам доступ к дипсобственности в Москве и ограничить их число: «Мы же в российские выборы не вмешивались!». За три с небольшим года в Штатах, похоже, в связи с Россией сложился прямо-таки культ инфантильной вседозволенности на фоне слепой уверенности в собственной изначально глобальной правоте и непогрешимости. Трамп, задавая Путину во время G20 вопрос о воздействии России на выборы в США, похоже, не задумывался, что именно постановкой этого вопроса, признал саму абсурдность вмешательства России в американские выборы. Ведь раз Трамп спрашивает, значит он не в курсе. Зачем России тайно от самого Трампа было лоббировать интересы Трампа? И вовсе уж абсурдно допустить вмешательство России на стороне Хиллари.

Реновация Москве, конечно же, нужна. Только думаю – тотальное ее проведение как раз сейчас – не вовремя. И так последние годы были для москвичей, как и для всех в России, нелегкими – в связи с необходимым переформатированием экономики во времена после долгожданного присоединения Крыма… При сем – при том у всех москвичей оставалась незыблемая уверенность в связи с приватизированной недвижимостью. Теперь же – даже, если все обещания по альтернативному жилью будут выполнены, – всё равно на то или иное время сотни тысяч людей попадут в подвешенное состояние.

С разными «срезами общества» приходится общаться по многообразной профессиональной деятельности. Первое, что бросается в глаза – все меньше вокруг людей, родившихся в Москве. И куда только коренные москвичи все валом из года в год испаряются? Второе наблюдение: самая косная среда из тех, что в поле зрения – литературная (писательская). Это – среда, пожираемая маргинальной групповщиной. Почти все издания – сами для себя и для ближнего круга авторов. Вкусовые критерии размыты, а чаще вообще игнорируются.

Слушай Америка, мир стал другим!

За полгода до мученической смерти Муаммар Каддафи написал:

«А теперь слушайте вы, люди из НАТО! Вы бомбите стену, не пропускавшую поток африканской миграции в Европу, стену, останавливавшую террористов «Аль-Каиды». Этой стеной была Ливия. Вы разрушаете ее.

За тысячи мигрантов из Африки, за поддержку «Аль-Каиды» гореть вам в аду. И так оно будет».

Пять лет назад, 20 октября 2011 года, Каддафи был изощренно и страшно казнен бандитами и террористами, которые после его кончины превратили цветущую Ливию в непрестанную кровавую бойню, в полигон для суннитских экстремистов всех мастей. А Евросоюз после падения Каддафи, как он и предрекал, задыхается от потока беженцев.

«Аль-Каида» – беспощадный монстр, который выведен из пробирки американских спецслужб. «Талибан» – фанатичный изувер, впервые поднявший мохнатую лапу на бесценные памятники истории, тоже смоделирован США во время советского военного присутствия в Афганистане. «ИГИЛ» с чередой показательных казней – прямой результат бессовестного и бессмысленного американского вторжения в Ирак. Разгул «Джебхат Ан-Нусры» в Сирии – как был, так и остается следствием попустительства США, которые сейчас осознанно и публично отказываются отмежевывать в этой стране кровавых бандитов от оппозиции и даже задумались о помощи боевикам в их борьбе с российскими ВКС.

Потому что даже не скрывают, что свержение легитимной власти Асада для Штатов важнее, чем обескровливание террористических группировок. Ведь террористы еще могут пригодиться Пентагону в будущем. Они так хорошо живут в согласии с всё разрастающимся 18-триллионным американским долгом – единственным и «бессмертным» гарантом американского всеобщего благоденствия и счастья многих уже десятилетий.

Государственный долг в самой «исключительной» стране – основа ее ВПК, а американский ВПК – незаменимый стержень поступательного развития. И не только США, но и ведущих государств Евросоюза. Получается: НАТО стал главным гарантом экономики западного мира.

Если всё это российская пропаганда, то почему такие же посылы в последние годы звучат в полный голос, а теперь уже и изо дня в день, в самой свободной стране мира, особенно по ходу последней выборной гонки? И огромной частью американского общества давно уже воспринимаются как очевидная данность. Почему такие посылы бесспорны для весомой части европейцев?

Наивно отрицать, что Америка – богатейшая страна мира с высокоразвитыми традициями собственной модели демократии. И одновременно смешно отрицать, что США огнем из наисовременнейших орудий и контролируемым (а на поверку и вовсе неконтролируемым) хаосом безуспешно насаждает свою модель демократии туда, где ее вовсе не ждут, не хотят или хотят, но совершенно к такой демократии исторически не готовы (Украина).

Римская империя мечом и секирой приручала народы к своим языческим божествам. И канула в лету… Средневековая католическая инквизиция сжигала еретиков живьем и мучила народы крестовыми походами. И сошла с исторического пути… Фашистская Германия, декларируя арийскую исключительность и бросив вызов предшествующей истории человечества, истязала и уничтожала миллионами «неполноценную» расу. И потерпела сокрушительный крах…

Соединенные Штаты Америки, скажем откровенно, в отличие от поплатившихся предшественников, исходя из ценностей глобализма, прав человека, толерантной демократии, создали внутри своих границ (!) сытую и вполне исторически перспективную общность людей.

Однако цена нынешней «исторической перспективы» для американцев становится поистине неимоверной. Необузданный тоталитарный экспорт своих глобальных представлений как универсума закономерно оборачивается пожаром неонацизма и религиозной нетерпимости там, где такой американский экспорт не заказывали.

Более того, американский маховик глобализма толкает человечество в пропасть крепнущего на его фоне воинствующего национализма и необратимого демографического кризиса в западном мире. Затягивает народы и государства в безальтернативный капкан противостояний.

И благополучную Америку, если она не опомнится, не осознает изменившихся реалий, ждет куда более изощренный суицид, чем древний Рим, а мир – еще более жестокие потрясения, чем сегодня.

Мой бессмертный полк

Народное движение «Бессмертного полка» в 2012 году пошло по России из Томска. Основателями «Бессмертного полка» в Томске стали Игорь Дмитриев, Сергей Лапенков и Сергей Колотовкин. То, что эти парни осуществили (включая само название «Бессмертный полк»), достойно Нобелевской премии мира. Хотя идея шествия с портретами фронтовиков давно витала в воздухе и даже реализовалась до Томска… О том, где и когда, рассказывает автор прообраза «Бессмертного полка» – политолог и публицист Евгений Бень…

– Евгений Моисеевич, расскажите, как было дело…

– В 2009 году мне пришла в голову идея увековечить подвиг Красной Армии в святом городе трёх религий – Иерусалиме, поскольку это особенный город христианских, иудейских и мусульманских святынь.

Подвиг Красной Армии безмерен и бесценен. Для еврейского же народа он имеет особое значение, поскольку именно Красная Армия остановила беспощадное истребление евреев в годы Второй мировой войны. Именно Красная армия сокрушила изувера Гитлера и его приспешников.

На войне мой отец – Моисей Бень был минёром. Он прошёл Сталинград и дошёл до предместья Берлина, был дважды ранен и контужен, а умер в 1983 году в 66 лет. Каждый год 9 мая он ходил встречаться с однополчанами в Парк Культуры в Москве. В последние годы жизни папа возвращался с этих встреч очень грустным. Уже тогда он мне говорил, что мало кто остался в живых из однополчан. Многие из них рано ушли из жизни в силу подорванного на войне здоровья. Те, кто первым по-настоящему принял на себя удар, защищая Москву, Сталинград, Курскую дугу – большинство из них, если не погибло на фронте, то умерло в первые десятилетия после войны.

И вот, анализируя это, я пришёл к выводу о том, что нужен такой Парад Победы, в котором участвовали бы оставшиеся в живых ветераны войны. И чтобы вместе с ними прошли дети и внуки победителей, которые не дожили до 2009 года. И чтобы они прошли с портретами своих героев по священному городу и Святой земле.

Это означало бы, что и сами не дожившие до нашего времени победители как будто бы соединились со святым градом, от которого берёт начало цивилизация. Чтобы это было благословенное шествие победителей по вечному городу.

И мы вместе с опытным московским менеджером по международному туризму Владимиром Плиссом организовали такое шествие. Тогда оно ещё не называлось «Бессмертным полком», его так впервые назвали в Томске в 2012 году.

Та наша акция называлась совместным Российско-израильским Парадом Победы, а по сути стала «Бессмертным полком», в котором приняли участие сотни людей, русских, евреев, других национальностей, которые специально приехали из разных городов России в Израиль. Это были ветераны-фронтовики, их дети, внуки и правнуки с портретами. И мы прошли по Иерусалиму под алым знаменем Победы.

Впереди шёл оркестр ветеранов полиции Израиля. Движение транспорта в центре города на время Парада было остановлено. Наша акция была проведена при поддержке руководителя израильского Союза воинов-инвалидов и партизан генерала Романа Яггеля.

Надо сказать, что традиция проводить Парады Победы началась в Израиле примерно в начале 1990-х годов. Это были шествия, посвящённые Победе над фашизмом во Второй мировой войне. В них принимали участие граждане Израиля – ветераны войны и оставшиеся в живых те, кто был в концентрационных лагерях.

– То есть идея «Бессмертного полка» уже в нулевые годы нового века витала в воздухе…

– Да, действительно тогда возникло щемящее ощущение вакуума. Фронтовики уходят, и нужно сделать так, чтобы они оставались с нами, чтобы мир помнил об их подвиге. Нужно, чтобы в этот святой день –

9 мая – весь мир видел Русского Cолдата воочию. Поэтому идея витала в воздухе. Ничто не появляется на пустом месте. Так уж получилось, что вначале это случилось в Иерусалиме, а спустя три года стало «Бессмертным полком» в Томске. И, наконец, уже в прошлом году 70-летия Победы мы наблюдали грандиозное шествие «Бессмертного полка» по всему миру.

В этом году в Израиле прошла своя мощная акция «Бессмертного полка», и самое отвратительное, что там нашлись люди, которые кощунственно и оскорбительно отозвались об этой акции. Таковые обнаружились среди выходцев с Украины. Известно, что еврейская энергия способна на пассионарность. Тем не менее, даже с учётом того трудно понять, кого эти люди хотят обмануть? Сами себя? Кому потворствуют израильтяне, которые оскверняют акцию «Бессмертного полка»? Неужели они не знают о том, что руками украинских полицаев и бандеровцев было казнено не менее миллиона евреев из полутора миллионов, уничтоженных на территории Украины?

Мой отец вспоминал о том, что, когда их бригада вошла во Львов, местные женщины-снайперы с крыш стреляли в спины нашим солдатам.

В связи с тем, что в Израиле отыскались те, кто оскорбляет «Бессмертный полк» и поддерживает УНА-УНСО, я вспомнил рассказа отца. Отец был заместителем командира батальона, когда их полк освободил концлагерь на территории Польши. И вот именно к нему измождённые узники-евреи притащили еврея-надсмотрщика, который их пытал. Отец не смог удержаться и ударил его по лицу.

Отец, прошедший «сталинградскую мясорубку», говорил, что в жизни не видел ничего кошмарнее освобождённых концлагерей.

…В мае 2009 года в Иерусалиме я со своими детьми нёс портреты отца и родного дяди мамы – простого окопного солдата Льва Пинхасика, который был награждён орденом Славы. Я видел его наградной лист на сайте Министерства обороны. Там написано, за что был вручён этот орден. Дядя Лёва из оставшихся в живых нескольких бойцов организовал круговую оборону. Они приняли на себя удар и держали высоту до тех пор, пока не пришло подкрепление. Дядя Лёва, маленький и худенький человек, собственноручно уничтожил 8 немецких солдат и офицеров. Ему придавала силы месть за зверски замученных в Жлобине родных.

– Вы затронули тему Украины. Но ведь там на законодательном уровне запрещён Парад Победы… А за георгиевские ленточки просто могут избить… Как думаете, этот мрак когда-нибудь исчезнет или Украину вообще ожидает совершенно непредсказуемый хаос?

– Украина вошла в состояние мерзкой и отвратительной русофобии. Это состояние довело её до полного абсурда. Порошенко называет беспринципного предателя Мазепу главным героем сопротивления России. Вопрос в том, смогут ли они свернуть с пути этой махровой русофобии? Или Украина рано или поздно вернётся к здравому смыслу, или она обречена на распад.

– Ну а вам что представляется наиболее реальным?

– Сейчас Украина последовательно занимается саморазрушением. Надеюсь, что это саморазрушение обернётся тем, что на самом краю случится прозрение. То есть саморазрушение, в конце концов, парадоксально станет инструментом принуждения самое себя к нормальному сосуществованию с Россией. Если этого не случится, украинское государство просто развалится.

Разойтись, чтобы найти взаимопонимание

Диалог между Россией и Западом сегодня продуктивнее, чем в 1990-е годы, когда Россия следовала в абсолютном фарватере интересов США и Евросоюза. Так говорил публицист, политолог, главный редактор альманаха «Информпространство» Евгений Бень в интервью «Журналистской правде» (сентябрь 2015).

— Долгое время вы занимались литературой, религиозной философией. Теперь выступаете в качестве политолога. Почему так?

— Вообще-то, сколько себя помню, я хотел быть журналистом, публицистом. В брежневское время в силу совершенно разных обстоятельств это было сложно, но я закончил филологический факультет Московского государственного педагогического института, а через год попал в отдел публикаций Центрального государственного архива литературы и искусства. Потом наступил 1987 год — тогда было востребовано возвращение имен, а я очень любил религиозную философию, и, в отличие от других, имел о ней представление: о Владимире Соловьеве, о Бердяеве, о Шестове, о Василии Васильевиче Розанове, о Франке… И оказался в журнале «Наше наследие», где вел историко-литературные публикации, был потом заведующим отделом этого журнала, а позднее уже газета «Куранты», газета «Сегодня»…

Как минимум девять колен моих предков, во всяком случае, по линии отца, жили на территории Российской империи. И с годами все более и более проясняется, насколько важна корневая, можно сказать, многовековая связь с Россией.

Так получилось, что я стал постоянно заниматься политической аналитикой и политологией после того, как произошло присоединение Крыма к России. Это событие вызвало у меня сильнейшую потребность осмысливать и объяснять российскую позицию по этому вопросу. Я понял, что это нужно, что моя точка зрения востребована, полезна: она может оказаться небольшой толикой большой правды.

— Вы упомянули Крым… Согласитесь, до этого в мировой политике был застой, а присоединение Крымского полуострова стало водораздельной чертой в отношениях России и Запада. Теперь Россия второй год подряд диктует всему мировому сообществу свою повестку дня. Позже произошел резкий поворот на сирийские события. Как думаете, с чем это связано и во что выльется?

— Думаю, будущим историкам еще предстоит в полном объеме оценить это событие — присоединение Крыма к России. Ведь особенности населения — главный, определяющий фактор принадлежности территории к тому или иному государству. В Крыму на протяжении 25 лет после краха СССР жили по большей части русские, русскоязычные. Во всяком случае, 95 процентов населения идентифицировали себя как русские. И эти люди, ни много ни мало два миллиона, оказались оторваны от страны. Это трагедия. И заноза, так или иначе, все время жила в сердце каждого, кто любит Россию, ощущает связь со страной… И вот полтора года назад в связи с присоединением Крыма, наконец, занозу удалили. Присоединение Крыма вновь дало России возможность осознавать и ощущать себя масштабной страной с масштабной историей — не только в далеком прошлом, но и сегодня, сейчас, завтра. Буквально на наших глазах вершится большая история. История страны, в которой мы живем. Это очень и очень важно.

Теперь по поводу Сирии. Россия взяла на себя инициативу в Сирии не в силу того, как полагали украинские власти, что у нашей страны имеется определенная стратегия, согласно которой пришло время взять инициативу на Ближнем Востоке, чтобы отвлечь мир от Украины. Конечно, это идеологическая схема. Мы видим, что сегодня у Кремля, с Божьей помощью, есть целый ряд возможных перспектив и проектов развития событий. Выбирается тот, который на данном этапе наиболее соответствует геополитической ситуации в мире.

Чтобы отвлечь внимание от Украины, Россия могла вмешаться в ситуацию и раньше. ИГИЛ уже давно оккупирует территории Ирака, Сирии и Ливии. Но время пришло тогда, когда пришло. Почему? Да потому, что стало понятно: этот «клуб по интересам» — западная так называемая антиигиловская коалиция из 60 участников — не способен уничтожить заразу под названием «Исламское государство»… ИГИЛ по всему миру ведет «черную» торговлю нефтью и человеческими органами, организует наркотрафик, вымогает деньги за заложников. Все это разрастается на Ближнем Востоке. Чума переходит и в Европу, где ситуация тоже зашкаливает — в том числе из-за огромного числа беженцев. «Исламское государство» угрожает и Европе, и миру, и бывшему пространству Советского Союза. Включая Украину, кстати говоря.

Больше чем две трети территории Сирии оккупировано. Россия никогда не скрывала, что у нее есть в регионе геополитические и стратегические интересы. Поэтому если сейчас Россия не отстоит свою военно-морскую базу, то падет режим Башара Асада, а это стало бы торжеством терроризма на Ближнем Востоке. Подавляющее большинство тех, кто воюет с Асадом — либо ИГИЛовцы, либо пусть проамериканские, но самые настоящие суннитские террористические группировки. Следовательно, российская инициатива закономерна. Уже, как говорится, отступать некуда.

Можно было бы поставить вопрос, зачем Россия хочет взять на себя эту миссию? Ведь там вроде как Иран с одной стороны, Израиль с другой, Саудовская Аравия с третьей. Все эти страны, декларируя крайне негативное отношение к «Исламскому государству», все-таки по разным причинам заинтересованы, чтобы на Ближнем Востоке пожар не был окончательно потушен. Ирану раньше было отчасти удобно противостояние ИГИЛа проамериканскому Ираку, Израилю нужно решать проблемы с Хамасом и Хезболлой, в свою очередь, противниками «Исламского государства», Турция зациклена на бесконечной борьбе с курдским народом, причем курды — враги ИГИЛа… Едва ли не все государства Ближнего Востока находятся в таких своеобразных отношениях. Они декларируют полное неприятие «Исламского государства», но мало что предпринимают.

Россия может заставить бороться против чумы, создавая условия, чтобы названные государства перешли от слов к делу. То же касается и европейских стран. Они тоже могут принять участие в антиигиловской коалиции, если по инициативе России она возникнет в дальнейшем.

— Большая геополитическая игра… В чьих руках, на ваш взгляд, сегодня основные козыри?

— Вообще-то США допускают один сценарий развития событий: чтобы геополитические козыри находились только в руках Белого дома и американского ВПК. Иначе, если ключ к миру не в руках Вашингтона, зачем вообще нужен мир?

— Это понятно… Но есть ли у России приоритет в политической позиции?

— Безусловно. У России есть традиционный конкретный интерес в арабских странах. Ситуация оказалась заморожена на пару десятилетий, но не исчезла. Интерес связан и с экономикой, и с энергоресурсами. У нас есть интерес и во взаимоотношениях с Израилем, а у него довольно сложные отношения с Соединенными Штатами. В Израиле живут бывшие граждане Советского Союза — примерно пятая часть населения. Кроме того, если Россия перехватит инициативу и справится с «Исламским государством», то американский план — везде расшатывать ситуацию и расширять до бесконечности свой ВПК, создавая во всем мире хаос, — будет дискредитирован. Произойдет обрушение американских планов, по крайне мере, на Ближнем Востоке. Это конкретно воздействует на потенциал США во всем мире.

— Есть такая поговорка: «враг моего врага — мой друг». У России есть партнеры в антиигиловской коалиции?

— Очень симптоматичны политические визиты. В Россию приезжал премьер-министр Израиля Нетаньяху, смущенный назревающим реальным участием России в военной операции в Сирии. Не войдет ли Сирия в противостояние с Израилем? Путин его успокоил: в Сирии сейчас совсем другие проблемы — как бы спасти государство от разрушения террористами. Он сказал, что Россия намерена ответственно подойти к вопросу военно-стратегического сотрудничества с сирийской властью, а значит, дал понять, что Россия берет на себя ответственность и за соседей Сирии.

Столь же важные встречи состоялись с Махмудом Аббасом, с Эрдоганом… Заметьте, они приезжали перед выступлением Путина на Генеральной ассамблее ООН, а не Путин ехал к ним сверять часы. А раз они готовы, значит, имеются перспективы сотрудничества, значит, Россию принимают как очень серьезного игрока на Ближнем Востоке. И давайте вспомним, что Россия — член Ближневосточного «Квартета», а это немаловажно как еще один элемент статуса РФ в ООН.

— Как вы расцениваете прозвучавший на генассамблее ООН призыв к американцам присоединиться к коалиции?

— А они и так давали понять, что готовы к сотрудничеству с РФ и даже с Ираном в русле антиигиловской коалиции. Объяснение простое: давайте представим, что Башара Асада сметет именно «Исламское государство». Если не вмешательство России, так бы и получилось. И тогда весь мир возложил бы ответственность на Соединенные Штаты. Что для них означало бы глубочайший кризис. Хотя внешняя политика США уже и так в кризисе.

Если ИГИЛ захватит власть в Сирии, США вынуждены будут признать полный крах своего ближневосточнного курса. Россия вмешалась, США нашли возможность не препятствовать ее инициативе — и теперь, когда ИГИЛ будет уничтожен, это все равно выльется в кризис внешней американской политики на Ближнем Востоке. Но уже не столь болезненный, как в случае, если ИГИЛ захватила бы Сирию. Борьба с «Исламским государством» ведет к оздоровлению международных отношений не только между Россией и Европой, но в дальнейшем и между США и Россией.

— Насколько велика вероятность возобновления диалога между США, Европой и Россией? Какой результат устроил бы все стороны?

— Я скажу парадоксальную вещь: такого интересного диалога между Россией и Европой никогда не было на нашем веку. Обнажились сущности — в условиях противостояния, отсутствия взаимопонимания по многим вопросам. Диалог сейчас продуктивнее, чем в 1990-е годы, когда Россия жила в абсолютном фарватере интересов США и Евросоюза. И гораздо продуктивнее, чем между СССР и Западом в брежневские времена, когда мы пытались вставить им в голову ценности марксизма-ленинизма, а они в нашу — ценности буржуазной демократии.

Сегодня обнажены настоящие проблемные узлы. Россия лежит на перепутье дорог между Севером и Югом, Востоком и Западом. Она христианская страна, но восточно-христианская. А это другое христианство, очень связанное с Византией, с иудейской традицией… Об этом мало говорят, но это важно. Совсем все по-другому, чем на Западе. И в силу этих причин Запад, быть может, только сейчас открывает глаза на Россию: видит ее задачи, ее потребности, начинает узнавать ее такой, какая она есть. А когда люди узнают друг друга в естественном независимом состоянии, тогда плотнее может быть дальнейшее взаимодействие. Но это вопросы будущего…

— Подождите, а куда денутся стратегические идеи Штатов по поводу всеобщего разоружения, построения системы ПРО в Европе и так далее… Испарятся?

— Это очень интересно. Давайте посмотрим, что происходит в Европе. В Британии проходят социологические опросы по поводу возможного выхода страны из Евросоюза. Уже более 50 процентов британцев, в основном из старой Англии, готовы к этому. В Германии, стране-основательнице Шенгенской зоны, стране-инициаторе создания Евросоюза, сама Меркель говорит: ситуация с беженцами может привести к выходу из Шенгенской зоны. Похожие тенденции намечаются и во Франции. Евросоюз меняется — государства самоидентифицируются. Принцип «Европа без границ» подвергнут сомнению. Беженцы — индикатор того, что прежнего доверия друг к другу нет. Я думаю, что разоружение, мирное сосуществование — это все уходит в прошлое, остается в 80-х, 90-х, начале 2000-х годов. Наступает время, когда взаимодействие государств в построении мира без войны нуждается в каких-то новых механизмах, новых договоренностях между странами.

А сейчас мир должен переболеть. Знаете, как в детстве бывает — корь или ветрянка. Может, сейчас у мира все детские болезни сразу. Дай Бог, чтобы потери оказались как можно меньше, чтобы выработался иммунитет, и чтобы мы выздоравливали уже на новой основе — когда изменятся диспозиции США, России, европейских стран по отношению друг к другу. Таковы, я думаю, новые условия для взаимодействия и разоружения.

— Раз уж мы заговорили о Европе, давайте подробнее о миграционном кризисе. Как думаете, удастся ли переварить поток мигрантов? Вы считаете, что мусульманство и христианство исторически трудно совместимы?

— Я так не считаю. Я считаю, что ислам и христианство — очень разные религии. В начале XXI века демографическая стратегия в Европе строилась на представлении, будто представители ислама пройдут адаптацию в Европе и постепенно пополнят рынок квалифицированного труда, переучатся, смешаются с европейцами. Все это миф. Потому что у ислама довольно специфические и мировоззренческая, и идеологическая линии поведения. Для мусульман естественно желать, чтобы правоверных в мире стало больше. Они с этим рождаются. Они для этого живут. Они рассказывают об Аллахе, о свершениях пророка Мухаммеда. Поэтому нормальный мусульманин не склонен к ассимиляции и адаптации в христианской цивилизации.

Сама европейская идея ассимиляции и адаптации мигрантов с Востока — парадокс! Эта идея изначально вступает в противоречие с исламом. Поэтому нормально и естественно, чтобы подавляющее большинство в Европе составляли коренные жители: в Германии немцы, во Франции французы, в России русские и т.д. Нужно решать вопрос с демографическим кризисом естественным путем, не привлекая граждан тех стран, которым сложно адаптироваться и войти в европейскую ситуацию.

Например, я, будучи евреем по национальности, иудеем по вероисповеданию, прожил год и три месяца в Израиле. Там я совершенно отчетливо понял, что это не моя среда. Даже мне было крайне сложно выйти из русского мира, российской среды, взаимоотношений, системы координат, из языка, моего во всех оттенках — я с ним живу. Даже мне! С какой же стати люди из других стран, из другой культурной и языковой среды и вообще с другой религиозной энергией могут адаптироваться, ассимилироваться и выстроиться по ранжиру? В массе — невозможно.

Я нисколько не умоляю значение ислама. Это одна из трех великих авраамических мировых религий. Надо просто называть вещи своими именами и смотреть правде в глаза.

— Знаете, вспомнилось: не можешь — научим, не хочешь — заставим. Поэтому — нет. В той тенденции, как сейчас, конечно, не переварит. Для этого должны быть серьезные законотворческие изменения. На эту тему уже говорят в Европе. В ООН должен быть пересмотрен статус беженца, иначе Европа просто захлебнется. И не только не переварит, но и столкнется с волной террора. Это реальная угроза.

Русский язык как столп и ответственность

«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!» – писал в хрестоматийно известном стихотворении в прозе И.С. Тургенев. Весьма значимо в этом безоглядно страстном признании в любви к русскому языку и то, что оно написано человеком, большую часть жизни прожившим за границей, придерживавшимся преимущественно западнических настроений.

В наше время (без преувеличения) сотни тысяч людей разных этносов и вероисповеданий, воспринимавших русский язык родным с детства и сменивших страну проживания, находясь вдали от России, в преклонных годах начинают что-то сочинять по-русски – прозу, стихи или воспоминания. Конечно, в подавляющем большинстве случаев между этакими «творениями» и Тургеневым – непреодолимая пропасть. Но тут важно другое – едва ли те же самые люди начали бы писать, находясь собственно в пространстве укорененного русского языка. В данном случае русский язык – это буквально – то «большое, что видится на расстоянии», что часто помимо воли человека становится неодолимым магнитом, воздействующим на него.

Между прочим, за выходцами из США, Англии или Франции, переехавшими в иноязычные страны, такой повальной тяги к писанию на родных языках не отмечается.

Русский язык же, в отличие от других, прежде всего отождествляется с языком великой литературы, которая за последние двести лет бурного своего развития вывела разговорный русский на беспрецедентный уровень многослойности, когда одни и те же предметы, явления, действия или признаки передаются через десятки разных оттеночных слов-синонимов, совершенно отличных по звучанию. А во многом отсюда в русском языке, на первый взгляд, невероятный потенциал сочетаний слов и конструкций, сверхгибкость внутриязыкового взаимодействия и поистине безграничные возможности для систематического возникновения неповторимых по своей индивидуальности конструкций.

Для примера: если для современного иврита, в известной мере базирующегося на великом языке древности, ныне характерно обозначение совершенно различных понятий словами, совпадающими по звучанию, то современному русскому языку наоборот присуще обозначение одного понятия множеством совершенно разных слов с порой трудноуловимыми даже для коренных и весьма продвинутых носителей оттенками смысла.

Не случайно еще Проспер Мериме провидчески точно подметил: «Русский язык, насколько я могу судить о нем, является богатейшим из всех европейских наречий и кажется нарочно созданным для выражения тончайших оттенков. Одаренный чудесной сжатостью, соединенный с ясностью, он довольствуется одним словом для передачи мысли, когда другому языку потребовались бы для этого целые фразы».

Выросшие в столь насыщенной русской языковой энергетике даже после десятилетий, минувших вслед за перемещением в иную языковую среду, продолжают думать на русском языке. Даже в том случае, если научатся свободно общаться и читать на языке вновь обретенном, который первичному носителю русского, как правило, дается труднее, чем с детства говорившему на любом другом европейском языке как родном.

Потому что маховик литературного русского языка, приведенный в едва ли не сверхъестественное скоростное движение в первой четверти ХIX века с «легкой руки» гения Пушкина, в ХХ столетии в силу динамики общественных событий на территории Российской империи и СССР стал маховиком повсеместного развития русского языка в широком смысле. Современный русский язык способен «пробирать» своего носителя до глубины позвоночника, проникать в самый кровоток рожденного с этим языком.

Русский язык, между прочим, может кратко, но сущностно выразить самое сложное обобщение современной западной философии. Достоевский писал: «Существует один знаменательный факт: мы на нашем еще неустроенном и молодом языке можем передавать глубочайшие формы духа и мысли европейских языков». Теперь же русский язык к тому же, можно сказать, переживает пору зрелости и осознания себя.

Нравится кому-то или не нравится, но универсализм и особенная гибкость русского языка, бурное становление его самодостаточности парадоксально влияет на взаимодействие Русского мира с цивилизацией, особенно западноевропейской. Любой-то язык не сменишь, как перчатки. А от русского языка так вообще отвыкнуть невозможно. Он и помимо желания пожизненно остается в глубинах сознания изначальных носителей.

Так возникает пространство неповторимого языка, на котором думают, говорят и пишут миллионы людей. И эта объединенная языком энергия миллионов наводит целые группы на размышления об особенной общности пути для его носителей. Не потому ли России XXI века присущи размышления о Русской идее в соловьевско-бердяевско-ильинском понимании и тяготение к политическому консерватизму? А это означает и особую, языковую, ответственность генерирующих слова, ибо в начале Слово бывает всегда, и это неотменимо.

Русский мир – реально и в первую голову «Москва – центричен». Это отчетливо понимаешь, относительно надолго оказавшись за пределами России. Там, где живут и говорящие по-русски, которые (независимо от национальной принадлежности и воззрений) поголовно сверяют свои словесные опыты со словом из Москвы и именно в Москве мечтают хоть раз быть напечатанными.

Когда-то Пушкин – создатель нашего литературного языка, опиравшийся на язык общенародный своего времени, советовал обратить особое внимание на говор «московских просвирен». А в XX веке литературный язык переплавился в то уникальное богатство, о котором здесь речь. И как раз именно в Москве это богатство приумножали, эту бесценную глыбу оттачивали не только русские, но и разнонациональная интеллигенция, в том числе с еврейскими, белорусскими, украинскими, татарскими корнями…

И удивительно, когда в соседней восточнославянской стране власть не понимает, что отторжение от «великого и могучего» – тормоз (а то и орудие самоубийства) для собственного языка, пока что не достигшего исторического совершеннолетия.

Путь на стыке

В марте 2015 года исполнится тридцать лет, как Михаил Сергеевич Горбачев после смерти Черненко стал генеральным секретарем ЦК КПСС. Близилось к концу завершение XI пятилетки, весьма точно названной в народе «три «п» – «пятилеткой пышных похорон», завершались брежневские времена вкупе с кратковременными андроповским креном к трудовой и идеологической дисциплине и с черненковской серой пустотой. Тридцать лет с тех пор, как именно при Горбачеве гласность стала нормой жизни, а критика Горбачева не утихает никогда и до сих пор остается, можно смело говорить, одной из «непреходящих» составляющих российской публицистики.

Демократы 1990-х упрекают Горбачева в непоследовательности, в том, что он не хотел открыть шлюзы для политических свобод. Те самые шлюзы, которые были просто сорваны в водовороте обстоятельств августа 1991-го, и пробуждавшаяся во второй половине 1980-х общественная жизнь была моментально затоплена безудержным потоком канализационных отходов. Вот и задумаешься – нужны ли России они вообще – эти политические свободы? Не лучшее ли для нас состояние – свобода совести в смысле возможности открыто придерживаться того или иного мировоззрения? Та самая духовная свобода, которая, очевидно, и осталась главным делом горбачевской перестройки. Интересно, что именно эта Свобода не просто по-прежнему с нами, но трудно найти того, кто готов на нее посягнуть. При всех стрелах, выпускаемых в Горбачева. Ибо духовная свобода – давно само собою разумеющееся. То, с чем и ложишься спать, и пробуждаешься. Однако мало, кто теперь помнит, что инициировал свободу совести в общегосударственном масштабе Михаил Горбачев.

Во времена Сталина любое мировоззрение, кроме марксистко-ленинского (именно в сталинской интерпретации), могло караться лагерями, а то и расстрелом. При Сталине духовная свобода была в самом прямом смысле принесена в жертву экономическому прорыву, социальному переустройству, созиданию могучего многонационального государства. При Брежневе же духовная свобода тоже была принесена в жертву. Но теперь уже – исключительно – недальновидности и старческому слабоумию генсека и его окружения из политбюро. Во имя чего – кроме как не слабоумия – в огромной стране в 1970-е могли посадить за то, что прочитал и передал другому работу Бердяева «О рабстве и свободе человека», выгнать из гуманитарного института за посещение церкви, а за посещение синагоги – не только из того же института выгнать, но и еще с таким «волчьим билетом», что с трудом в дворники возьмут. И ведь что поразительно: среди тех, кто творил все это безобразие, не было подавляющего большинства идейно убежденных в своей правоте, как во времена Сталина. При Брежневе карали циники, лицемеры, проходимцы и бездельники, сидящие у своих кормушек. И ведь не случайно Брежнев перетащил в Москву себе под стать множество неотесанных земляков – в политбюро и в ЦК, а те в свою очередь и других своих земляков (даже в школе помню нескольких одноклассников, родители которых относились к этой «славной когорте»). Поистине ленинское метафорическое – «кухарка будет управлять государством» – вдруг обрело самое, что ни на есть натуралистическое многоликое наполнение при застойном господстве многоликого вакуума. (Молодые поколения нынче вполне могут составить представление о выражении лица собственно брежневского Застоя по периодически мелькающим на телеэкране выражениям лиц дочки, внучки и правнучки генсека, не обделенных сходством с Леонидом Ильичем).

Представители почвенно-консервативного направления тоже еще не устали от бичевания горбачевской перестройки, породившей и так называемых «демократов», про которых Антон Купрач в №48 «ЛитРоссии» за 2014 год пишет в статье «Проклятые лихие»: «Те годы были годами вакханалии так называемых «демократов», демшизы, которая усиленно готовила и взращивала новую революцию в нашей стране, благополучно совершившуюся в 1991 году под улюлюкания и восторги Запада. …Время августа 1991 года было коллекционным временем проявления самой разнообразной подлости, низости и пошлости со стороны тогдашних «демократов», которые благополучно получили за свою подлость и низость на съедение огромную страну».

Горбачев, придя к власти, не стал инициировать вылавливание людей в рабочее время в кинотеатрах и банях и рассмотрение анонимных доносов, как за два года до него было при Андропове. Первое, что сделал Горбачев в первые же месяцы своего правления – сломал этот брежневский бессмысленный репрессивно-маразматический механизм и уволил сотни престарелых партаппаратчиков. А уже в 1986–1988 годах огромные пласты российской истории и культуры после многих десятилетий заморозки стали достоянием сотен тысяч, а то и миллионов, читателей. Важно, что ни от Горбачева, ни от его окружения никогда не исходило каких-либо рекомендательных конфигураций по поводу обращения, например, к культурному наследию. В конце 1980-х вовсю печатали Набокова и Ходасевича, стал повсеместен Солженицын со своей безудержной ненавистью к власти в СССР во всех и всяческих проявлениях, в то время еще не предлагавший рецептов «обустройства России». Цветаева, Мандельштам и Пастернак выходили миллионными тиражами, вырвавшись за пределы магазина «Березка» для иностранцев, но и Клюев с Клычковым и Ширяевцем, и Ремизов, например, обрели в горбачевские годы сотни и сотни тысяч читателей. И, очевидно, особенно существенно: именно при Горбачеве началось и вовсю шло освоение отечественного религиозно-философского наследия первой половины XX века, берущего свое начало и от славянофилов, и от западников, и от преданного в советское время анафеме Владимира Соловьева: возвращались произведения Сергия Булгакова, Павла Флоренского, Николая Бердяева, Ивана Ильина, Льва Шестова, евразийцев… До Горбачева даже прилюдно предположить, что в июне 1988 года страна официально отметит 1000-летие Крещения Руси, было бы небезопасно. А при генсеке Горбачеве июнь 1988-го стал временем широкомасштабных всенародных празднеств.

Став генсеком, Горбачев почти незамедлительно снял в общегосударственном масштабе кривые зеркала в официальных коридорах, а в том числе отменил ходившие без малого два десятка лет циркуляры об ограничении по приему на работу и в вузы лиц еврейской национальности. Сама методология этих брежневских ущемлений беспрецедентна в силу бессмысленности, потому что она тоже – не что иное как дань недальновидности и слабоумию.

При Горбачеве в считанные месяцы радикально поменялся общественный климат в грандиозной стране, высвободилась пассионарная и совсем не всегда благотворная энергия ряда разномастных деятельных групп населения, но при этом однако США не подвергали сомнению, как и не подвергают сейчас меморандум 20/1 Совета национальной безопасности США («Задачи в отношении России») от 18 августа 1948 (NSC 20/1 1948), представляющий собой подготовленный СНБ по запросу министра обороны Джеймса Форрестола аналитический документ о долгосрочных целях политики США в отношении нашей страны, целях, безусловно подчиненных идее однополярного мира по-американски.

Горбачев не был, конечно же, прародителем демшизы и, в конце концов, не при нем Ельцин вырос до первого секретаря Свердловского обкома КПСС, а при Брежневе. Пойдя на принципиальные идеологические меры, вызванные деградацией и безграмотностью брежневской верхушки, Михаил Горбачев, очень может быть, понадеялся как на панацею на работу исторических закономерностей и в экономике, и в прикладных внешней и внутренней политике.

Не менее 100 млрд. марок ФРГ – такая сумма называлась при канцлере Эрхарде в начале 1980-х – только за то, чтобы СССР отпустил ГДР из Варшавского договора, и она получила бы нейтральный статус по типу Австрии. Но, как известно, при Горбачеве после разрушения Германской стены, объединенная Германия вслед за ФРГ оказалась в НАТО и в ЕЭС, и никаких компенсаций, кроме мизерных средств, которых не хватило даже на достойный вывод советских вооруженных сил с территории бывшей ГДР, не последовало. Хотя, по многим свидетельствам, очевидно, что и канцлер Коль, и Запад в принципе были готовы к переговорам о статусе Германии как безъядерной территории, о недопущении расширения НАТО на восток и, конечно, о компенсациях.

Самое главное: возможно, именно сотен миллиардов невыплаченных марок за объединение Германии как раз и не хватило СССР, начавшему, но так и не продолжившему перестройку социалистической экономики. При Горбачеве много чего начиналось, но в перспективе набрали обороты только те процессы, которые после первотолчков не требовали систематической рукотворной деятельности Государства. Ведь для свободы совести и мировоззренческих свобод у нас в стране вопреки беспощадным десятилетиям так вконец и не оскудела самовоспроизводящаяся многообразная духовно-культурная среда. А в разрушении мирового социалистического лагеря и Варшавского договора были столь сильно заинтересованы США и западноевропейские страны. Не исключено, что Горбачев в целом полагал, что само соответствие его кардинальных инициатив историческим закономерностям позволяет вообще на эти закономерности положиться, и они-то сами по себе будут обречены обустроить огромную многонациональную страну.

Как еще объяснить, что в ответ на нарастающий дефицит продуктов питания, откровенно обусловленный практически исключительно тотальным саботажем партаппарата на местах, была допущена повсеместно-безоглядная организация торговых и посреднических, но ничего не производящих кооперативов, а это в свою очередь обернулось повсеместно-безоглядной спекуляцией, коррупцией, зарождением мафиозного бандитизма? Чем, как не надеждой на всесильное покровительство объективных исторических закономерностей, объяснить миролюбивый перевод Ельцина из МГК КПСС в Госстрой, превратившийся в координационный центр той части демоппозиции, которая ставила целью падение Горбачева любой ценой?

Апофеозом деятельности президента СССР стала его напряженная, без преувеличения, можно сказать, одержимая работа в 1991 году по подготовке нового Союзного договора. Членами нового Союза должны были стать девять из пятнадцати союзных республик бывшего СССР: как говорил Горбачев в телеобращении 3 августа 1991 года, 20 августа новый союзный договор планировали подписать Белоруссия, Казахстан, РСФСР, Таджикистан и Узбекистан, а осенью к ним присоединились бы Азербайджан, Киргизия, Украина и Туркмения… Даже обычным гражданам стало понятно, что после подписания договора новым Союзом будет управлять Госсовет из руководителей республик. Тем более, это было очевидно членам политбюро ЦК КПСС. Но Горбачев, опять же свято уповая на необратимость исторических закономерностей, убыл в отпуск… И следом ГКЧП, которое в условиях в корне изменившейся страны было обречено на провал. Затем приход к власти Ельцина вкупе с молодыми «реформаторами», остановившими горбачевские перемены, подвергшими разорению все и вся… Хотя и при Ельцине Россия удержалась от развала благодаря все-таки именно рукотворным усилиям оказавшихся во власти взвешенных государственников – например, Сергея Филатова в первой половине 1990-х и особенно Евгения Примакова во второй половине того же десятилетия.

Нравится кому-то из нас или не нравится – сегодня мы живем в мире, в известной мере созвучном идеям и представлениям Михаила Горбачева и одновременно в известной мере пожинаем плоды незавершенных или сомнительных начинаний эпохи перестройки, плоды его исторического фатализма. Горбачев, в недавнем прошлом по ряду вопросов оппонируя Путину, в наше время поддержал возвращение Крыма и осудил бесплодность антироссийских санкций, инициированных США, проводящими в отношении России политику двойных стандартов, о которой теперешний Горбачев знает не понаслышке, и которая так болезненно сказалась и на его пути политика. Говорить об ангажированности Горбачева конца 1980-х западным миром, исходя, например, из передачи ему ста тысяч долларов южнокорейским президентом Ро Дэ У и т.п., столь же нелепо, как предполагать ангажированность Западом Брежнева, в свое время не обделенного всевозможными «подарками оттуда».

Когда-то в «Войне и мире» Льва Толстого мудрый Кутузов оказался победителем, потому что соответствовал ходу и работе самой истории. Действительный персонаж истории Михаил Сергеевич Горбачев, пойдя в этом смысле по пути толстовского Кутузова, победителем не стал, ибо жернова переломных эпох беспощадны, но остался в мировой и российской истории навсегда. Возможно, и как неповторимый Дон Кихот в истории всемирной литературы.

Раиса Максимовна Горбачева же не раз упоминала о своем интересе к Достоевскому. И именно Достоевский, по словам Бердяева, «предоставляет человеку идти путем свободного принятия той Истины, которая должна сделать человека окончательно свободным. Но этот путь лежит через тьму, через бездну, через раздвоение, через трагедию. ...На нем блуждает человек, соблазненный призрачными видениями, обманчивым светом, завлекающим в еще большую тьму. ...Это путь испытаний, опытный путь, путь познания на опыте добра и зла. …Но нужны ли, дороги ли Богу те, которые придут к Нему не путем свободы, не опытным узнанием всей пагубности зла? Не заключается ли смысл мирового исторического процесса в этой Божьей жажде встретить свободную ответную любовь человека?»

Без права на поражение

«Навалилось еще не виданное на русской памяти поражение, и огромные деревенские пространства от обеих столиц и до Волги, и многие мужицкие миллионы мгновенно выпали из-под колхозной власти, и — довольно же лгать и подмазывать историю! — оказалось, что республики хотят только независимости! деревня — только свободы от колхозов! рабочие — свободы от крепостных Указов!<....> Единственным движением народа было — вздохнуть и освободиться, естественным чувством — отвращение к своей власти. И не «застиг врасплох», и не «численное превосходство авиации и танков» так легко замыкало катастрофические котлы — по 300 тысяч (Белосток, Смоленск) и по 650 тысяч вооруженных мужчин (Брянск, Киев), разваливало целые фронты и гнало в такой стремительный и глубокий откат армий, какого не знала Россия за все 1000 лет, да и, наверно, ни одна страна ни в одной войне, — а мгновенный паралич ничтожной власти, от которой отшатнулись подданные, как от виснущего трупа».

Это — слова из «Архипелага ГУЛАГа», и они ставят под сомнение бессмертное некрасовское: «То сердце не научится любить,//Которое устало ненавидеть». Ненавидеть советскую власть Солженицын не уставал никогда… А, тем не менее, не смог полюбить Державу, сокрушившую фашизм, такой, какой она была. Он увидел в первых месяцах войны то, что, конечно, тоже и к тому же — отчасти имело место быть, но отказывался увидеть главное… Уже в первые дни войны германские войска встретили упорное сопротивление Красной Армии. В историю вошли многочисленные примеры мужества и самопожертвования командиров и солдат. До последнего защищали свои позиции пограничники. В первый же день войны 15 летчиков осуществили таран фашистских самолетов. Легендой о стойкости в истории войны стала оборона Брестской крепости. Находясь в окружении, небольшой гарнизон при нехватке вооружения и боеприпасов почти месяц, с 22 июня по 20 июля 1941 г., сражался против многократно превосходящих сил врага. Гарнизон стоял до последнего. Первым ощутимым контрударом войск Красной Армии явилось наступление 63-го стрелкового корпуса на Бобруйском направлении уже 13 июля — 17 августа 1941 г., приведшее к временному освобождению Жлобина и Рогачева. С 3 по 26 июля 1941 г. шли напряженные бои в районе Могилева, который не щадя себя обороняли воинские части Западного фронта и бойцы отрядов народного ополчения. Перечень неопровержимых фактов стойкости в начале войны безмерен, и именно они стали основой для будущей Победы в священной схватке с фашизмом. И с первого до последнего дня войны солдаты и офицеры многонациональной Красной армии шли на смерть, остаграммившись, и с призывом «за Родину, за Сталина!» И так от Брестской крепости через Сталинград и Курскую Дугу до самого Рейхстага. И этого из истории не вырвать и не выскоблить. Ничем и никогда. В том числе и личной ненавистью и презрением к Сталину Солженицына, кстати, если и отдавшего дань нашему солдату-победителю в своем многотомном полотне, то не очень щедро.

Как известно, на фронте Солженицын стал критически относиться к Сталину, в переписке со старым другом Н. Виткевичем высказывался о «Пахане», под которым подразумевался Сталин, хранил в личных вещах составленную вместе с Виткевичем «резолюцию», где сравнивал сталинский порядок с крепостным правом и говорил о создании после войны «организации» для восстановления так называемых «ленинских» норм. 2 февраля 1945 г. пришло телеграфное распоряжение заместителя начальника Главного управления контрразведки «Смерш» НКО генерал-лейтенанта Бабича о немедленном аресте Солженицына и доставке его в Москву.

Да, людей беспощадно бросали в пекло войны, которая унесла десятки миллионов жизней солдат и офицеров (и, как известно, среди них был также и окопный старший лейтенант Яков Джугашвили — сын Сталина), мирных граждан, в том числе детей и стариков. Да, репрессии 1920—1940-х гг. выкорчевывали миллионы. Да, сталинская власть использовала сотни тысяч заключенных, ни в чем не повинных людей как сверхдешевую рабочую силу (оплатой были пища и хвойный отвар для иммунитета). Коллективизация уничтожила зажиточное крестьянство и физически, и морально… И, наверно, среди старых москвичей трудно найти того, у кого среди родственников не было расстрелянных или репрессированных. Но точно — практически невозможно было найти семью в послевоенной Москве, в которой никто не был на фронте или не погиб на войне. Победа была всеобщим и повсеместным общенародным счастьем. Счастьем не только на фоне репрессий, но и на фоне чуда сталинской «мобилизационной экономики»

В 1913 г. доля России в мировом промышленном производстве составляла около 4%, а к 1937 г. уже достигла 10%. Особо динамичными были два периода советской истории: 1930-е и первая половина 1950-х гг. По общему объему валового внутреннего продукта и производству промышленной продукции в середине 1930-х гг. СССР вышел на первое место в Европе и на второе место в мире, уступив только США и значительно превзойдя Германию, Великобританию, Францию. За неполных три пятилетки в стране было построено 364 новых города, сооружено и введено в эксплуатацию 9 тыс. крупных предприятий (получается — по два предприятия в день — просто невообразимый показатель!). При этом если в 1917 г. на территории будущего СССР было максимум 43% грамотных, то в 1939 г. их стало 87,4%.

Никогда и не при ком у нас не была столь крепка дружба народов, как при Сталине (это в связи с тем, что, по Солженицыну, республики хотели «только независимости»), но при этом никто и никогда из власть имущих в Российской Империи не выселял целые народы с их исторических земель, как это произошло с чеченцами, ингушами и крымскими татарами. При том же Сталине. По ряду свидетельств, пресловутое дело врачей могло завершиться переселением евреев центра РСФСР в Биробиджан в связи с тем, что во многом инициированное Сталиным в ООН создание Государства Израиль обернулось альянсом Израиля с США. И все-таки это переселение довольно трудно себе представить в силу рассредоточенного проживания евреев и того, что весьма весомый их процент в Москве, Ленинграде и Горьком с начала 1920-х гг. находился на различной ответственной, в том числе руководящей работе.

В Тихвинском переулке, где прошло мое детство, многих коснулись сталинские репрессии, но, помню, как в конце 1960-х один мальчик во дворе с пеной у рта доказывал другим детям, что «Сталин — враг народа», потому что его «дедушку убил». У других детей это вызвало бурю негодования притом, что, скажем, у меня в семье в 1930-е расстреляли родного племянника дедушки и четырех бабушкиных двоюродных сестер, а, например, еще у одного мальчика отец, казанский татарин, был на фронте, попал в плен и в немецкий концлагерь, а следом и в сталинские лагеря.

И, тем не менее, несмотря ни на что, для большинства из нас тогда Сталин не мог быть «врагом народа», потому что мы знали с рождения — он был во главе страны, победившей Гитлера и германский фашизм, а страна устояла, благодаря тому, что именно при Сталине превратилась в могучую державу.

«Простая истина, но и ее надо выстрадать: благословенны не победы в войнах, а поражения в них! Победы нужны правительствам, поражения нужны — народу», — рассуждает Солженицын в «Архипелаге»: «После побед хочется еще побед, после поражения хочется свободы — и обычно ее добиваются. Поражения нужны народам, как страдания и беды нужны отдельным людям: они заставляют углубить внутреннюю жизнь, возвыситься духовно.

Полтавская победа была несчастьем для России: она потянула за собой два столетия великих напряжений, разорений, несвободы — и новых, и новых войн. Полтавское поражение было спасительно для шведов: потеряв охоту воевать, шведы стали самым процветающим и свободным народом в Европе.

Мы настолько привыкли гордиться нашей победой над Наполеоном, что упускаем: именно благодаря ей освобождение крестьян не произошло на полстолетия раньше; именно благодаря ей укрепившийся трон разбил декабристов».

Но ведь Полтавская битва случилась не где-то под Мальме, а на территории российского государства. И не Александр I cовершил нашествие на Францию, а Наполеон на Российскую Империю. Неужели непонятно, что Россия с ее огромной территорией и многонациональным составом населения никогда не имела, не имеет и не будет иметь право на поражение на своей земле. Потому что при таком поражении может уже и не быть ни свобод или несвобод, ни прибавлений или разорений… Потому что может не быть самодостаточности, а значит и самого государства. Это — главное. И именно из этого и исходил Сталин.

Участвовавший в подготовке похорон Сталина однополчанин моего отца, прошедшего войну старлеем-минером от начала Сталинграда до предместья Берлина, рассказывал, что после смерти Сталина никак не могли найти белый китель главнокомандующего без протертых локтей. И тогда локти на кителе, в который потом обрядили покойного, аккуратно заштопали. Долгое время я полагал этот рассказ легендой. Пока не ознакомился с описью личного имущества товарища Сталина, сделанной после его смерти, в связи с передачей в Управление делами ВКП (б):

Орден Красного Знамени старого образца № 400 — 1

Белье нижнее мужское, батистовое — четыре пары.

1 Блокнот делегату 19 съезда ВКП (б) без записи и в нем одна расческа.

6 Шкатулка с художественной инкрустацией — одна.

Сдал полковник Цветков. Принял майор технической службы Куркин».

Кстати, в наследство последующим советским руководителям Сталин оставил в государственной казне, по разным оценкам, от 2051 до 2804 тонн золота. Он и его сподвижники превратили страну, разоренную Первой мировой и Гражданской войнами, в могучую сверхдержаву с беспрецедентной мобилизационной моделью экономики, высокоразвитыми наукой и культурой, страну, спасшую цивилизацию от фашистской чумы. Но страна заплатила за «сталинское чудо» десятками миллионов жизней, в том числе, к великому несчастью, безвинно пострадавших от репрессий.

После ухода Сталина его многоопытные сподвижники, выражаясь современным языком, его высокопрофессиональные топ-менеджеры — Маленков, Булганин, Каганович, Молотов — имели уникальную возможность продолжить дело Сталина, но уже без репрессивного механизма. Но они умудрились отдать власть бездарному Хрущеву, потом сгинувшему в брежневской топи всеобщего лицемерия, ханжества, деградации и лжи. При этом Брежнев и Косыгин превратили созданную при Сталине единую общегосударственную корпорацию в гибрид разобщенных предприятий для извлечения отдельных плановых показателей. Но это уже отдельная история.

Футбол, театр абсурда или пурга?

«Паранормальные» явления

« – Что стоим? Играть будем вообще? Ну, бей! Оттуда даже и моя бабушка попадет! Судья! Тем, кто вместо теплых слов поддержки, оскорбляет нас, такой весь дерзкий. Отфутболить голод нужно мощно. «Сникерс» голод удалит досрочно. И призы получишь – это точно. Ла-ла-ла-ла-лала – See more at».

И эта пурга навязчиво подвывает нам последние года полтора с телеэкрана. Причем, как не силься, – вместо «отфутболить голод нужно мощно» слышится какое-то «от футбола голый дюже [то ли тоже] мощный», а приведенный выше тоже бессвязный «оригинал» не без труда удалось отыскать через поисковики. Понятно – реклама – она и есть реклама. Но все-таки в наше время нелегко обнаружить на российском ТВ аналог уж настолько дикому переводу текста для ролика, а «сникерс» имеет такое же отношение к посетителям футбола, во всяком случае, в России, как свинья к апельсинам, или, наоборот, апельсины к свинье. Недавно в Германии, Франции и Голландии вообще в «сникерсах» заодно с «марсами» обнаружена сенная палочка. Так что съешь – «и призы получишь – это точно»… Кстати, по-английски «more» означает «побольше», а на латыни «mori» – «смерть». Такое вот совпадение вышло.

А параллельно сборная России по футболу, наконец, в последние годы приоделась в постоянную форму, как говорили наши комментаторы, признанную на чемпионате мира в Бразилии самой красивой. Правда, кирпично-бордового цвета, а какое отношение этот цвет имеет к российскому триколору, равно как к русскому имперскому стягу или даже к советскому алому полотнищу, не ответит никто.

И вряд ли, кто сможет вразумительно объяснить, почему еще до чемпионата мира 2014 года контракт с главным тренером Фабио Капелло был продлен до окончания следующего чемпионата мира 2018 года в Москве. Да, сборная России не без труда вышла из своей отборочной группы, с которой ей невероятно повезло – единственным реальным конкурентом была команда Португалии, которая, как выяснилось на ЧМ-2014, переживает глубокий кризис, несмотря на присутствие креативных исполнителей. Трудный выход из такой группы едва ли можно назвать неоспоримым аргументом для безотлагательной пролонгации контракта с главным тренером. Тем более – сразу и на отборочный цикл чемпионата Европы и на сам ЧЕ-2016, если туда с Капелло сборная России вообще попадет (что сейчас не видится беспроблемным даже при расширении числа участников ЧЕ), и на ЧМ-2018. А, между прочим, на бразильском мундиале Капелло был самым высокооплачиваемым главным тренером. И это на фоне того, что именно при Фабио Капелло позиция России в рейтинге ФИФА неуклонно падает (в августе-2014 – 23-е место).

Настоящий уровень настоящего провала

Я не спортивный журналист, а всего лишь независимый любитель футбола и болельщик с 45-летним стажем. Поэтому меньше всего меня интересуют доходы и расходы РФС (Российского футбольного союза), а, тем более, Дона Фабио. Волнуют, конечно, результаты, но еще больше эмоций вызывает сама игра, которой как раз и не было у нашей сборной в Бразилии, и которая, если и смутно проглядывалась в предшествующем отборочном цикле, то именно в оборонительной модели Капелло, приверженцем которой он – представитель итальянской тренерской школы был всегда. И никакой другой стратегии Капелло, насколько известно, РФС никогда не обещал.

Председатель же РФС Николай Толстых заявил, что в Бразилии сборная показала свой настоящий уровень, а вопрос об отставке Капелло на исполкоме РФС не обсуждался. В 2008-м году российские футболисты завоевали бронзовые медали чемпионата Европы, одержав красивые уверенные победы над Швецией и Голландией. С той поры, по фактически общему мнению экспертов, уровень российской премьер-лиги вырос, и она входит в число пяти-шести лучших футбольных лиг Европы. Исходя из логики г-на Толстых, выходит, что бронза сборной Хиддинка на ЧЕ-2008 – это не настоящий уровень российского футбола, а настоящий провал сборной Капелло на ЧМ-2012 – настоящий уровень. Какой-то театр абсурда – ни больше, ни меньше… Особенно, если в дополнение и по случаю все-таки вспомнить и то, что футбольная сборная СССР выигрывала Олимпиады, бывала чемпионом и вице-чемпионом Европы.

Понятно, что при отставке Капелло по инициативе нанявшей его стороны РФС придется выплатить ему неустойку астрономической величины. Но при этом тренеры всех других европейских сборных (в том числе Италии), неудачно выступивших в Бразилии, подали в отставку. Ушел даже и главный тренер сборной Аргентины за проигрыш в финале могучей германской футбольной машине с минимальным счетом. И это при том, что Аргентина в целом показала и игру, и результат выше от нее многими ожидаемых! Капелло же по поводу своей отставки не проявил даже и риторической «инициативы». Только «гордо» заявил, что за место не держится, конечно же, понимая, какой материальный урон может нанести РФС эта отставка – по инициативе нанимателя.

Совпадение безмерных крайностей

После футбольного чемпионата в Бразилии хоккеист Александр Радулов заметил, что самым всенародно любимым видом спорта в России является не хоккей, где наша сборная еще не отучилась время от времени становиться первой в мире, а футбол. Радулов нашел тому и свое объяснение: для людей любая хоккейная амуниция требует каких-то средств, а в футболе на амуницию раскошеливаться необязательно. Но ведь для населения и «себестоимость» баскетбола, волейбола или бадминтона тоже минимальна. Однако эти и другие виды спорта у нас не столь популярны, как хоккей, не говоря о футболе.

В 1960-1970-е годы детвора массово играла в хоккей, и вся амуниция ограничивалась дешевенькими клюшками, простенькими коньками и иногда самодельными или футбольными щитками. При этом хоккейная сборная Тарасова и Чернышева была лучшей из года в год, а футбольная команда СССР радовала победами только эпизодически. Но всенародно любимым все равно был в первую очередь футбол. Не в том ли тут дело, что именно футбол являет собой азарт перемещений в пространстве, представляющем собой подобие естественной равнины, столь характерной для российского менталитета? Вспомним Николая Бердяева: «В душе русского народа есть такая же необъятность, безгранность, устремленность в бесконечность, как и в русской равнине. …Русский народ… был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности».

Конечно, наивно было бы говорить, что, дескать, футбол в России больше, чем футбол. Но то, что этот азартный, безмерный по комбинационным возможностям, чем-то напоминающий поле средневекового сражения, «равнинный» вид спорта у нас по-особенному любим, скорее характерно, нежели парадоксально. И, кстати, в России очень ценится приверженность к искрометному, зажигательному, самоотверженному футболу.

Когда ответы превращаются в вопросы

До долгожданного исполкома РФС в интервью, даваемым европейским (но не избегаемым им после Бразилии российским) СМИ, Капелло объяснял невыразительную и неэффективную игру сборной России плохим судейством и лазерной указкой, ослепившей вратаря Акинфеева за мгновение перед пропущенным от Алжира голом.

Разумно было предположить, что на исполкоме, подводящем печальные итоги ЧМ-2014, итальянский наставник хотя бы в общих чертах все-таки даст разъяснение по трем вопросам. Почему самый надежный, стабильный и яркий вратарь современного российского футбола, вовсе не склонный к ошибкам, допустил их именно в Бразилии? (Тем более, что тренер вратарей Овчинников выразил сожаление, что физически перегрузил Акинфеева накануне чемпионата. Между прочим, едва ли по собственной инициативе.) Почему футболисты группы атаки оказались в Бразилии так скупы на голы? Почему в основной состав российской сборной на ЧМ-2014 не привлекались некоторые эффективные молодые футболисты? Однако Дон Фабио довольно ловко вышел из положения, объяснив провал своей команды, во-первых, ошибками вратаря; во-вторых, тем, что форварды не забивали; в-третьих, тем, что в команде не хватало молодежи. То есть он просто-напросто сами вопросы превратил в подобие ответов.

Когда Капелло только начинал работать в России, он декларировал, что любой сборник, потерявший или просто ухудшивший спортивную форму, может лишиться места в основе. Но впоследствии выяснилось, что это не совсем так. А иногда и вовсе не так. Какие бы, например, ни были во время отборочного цикла ЧМ-2014 спады у Кержакова, у Капелло он играл, и Капелло даже загадочно утверждал, что этот центрфорвард (!) ему нужен, даже когда больше полугода не забивает. С другой стороны, тренер с самого начала отборочного турнира почему-то невзлюбил молодого и одного из наших самых креативных атакующих полузащитников – Дзагоева (между прочим, все еще остающегося самым дорогим российским футболистом). Стал его выпускать, только если под занавес матча, и не на характерную, а на оттянутую назад позицию. А в Бразилии в основе, мягко сказать, парадоксально предпочел в полузащите Шатова, и, возможно, это предпочтение во многом и привело к беззубой игре в атаке. Труднообъяснимо появление на поле после первого матча защитника Козлова вместо Ещенко. Невзлюбил Капелло и лучшего (после ивуарийца Думбии) бомбардира последнего чемпионата России молодого Дзюбу, которого вообще в Бразилию не взял. Защитник Дмитрий Комбаров явно к Бразилии подошел не в лучшей кондиции, в отличие от молодого Щенникова, но Щенников на поле так и не появился…

Теперь Капелло рекомендует специально натурализовывать легионеров и прямиком направлять их в сборную России. (Причем при общем сокращении легионеров в командах. Одно противоречит другому!) Но большинство легионеров российской Премьер-лиги либо заиграны за свои сборные, либо еще надеются в них оказаться. Зато россиян Дзагоева, Дзюбу и Щенникова, которых на своих позициях превосходят в чемпионате России едва ли не любого легионера, Капелло до сих пор по-настоящему не использовал.

Если не с Капелло, то как?

Министр спорта Виталий Мутко после ЧМ-2014 утверждает, что Капелло – не кудесник, что он опирается на тех футболистов, которые есть в стране. На тех ли самых? Да и опираться можно по-разному. Тренер хоккейной сборной, в этом году выигравшей чемпионат мира, Олег Знарок – тоже поборник железной дисциплины. Только его железная дисциплина, в отличие от капелловской, сопровождается умением контактировать и находить общий язык с каждым игроком и высокой эмоциональной планкой общения. Всего этого у Капелло нет, не было и, наверное, в России у него быть не может. Никогда раньше, как известно, Капелло не был «адептом» индивидуального подхода. А если даже, трансформировав основной состав и поменяв рисунок игры, вдруг с учетом российских особенностей захочет личного контакта, вряд ли такой контакт получится. Помешает, прежде всего, полное отсутствие русского языка, которое не в состоянии компенсировать ни один переводчик, вместе с огромной разницей в возрасте с игроками и вкупе со случившимся в Бразилии. К тому же можно вспомнить и о том, что Капелло – в прошлом очень удачливый в Западной Европе клубный тренер – до России никогда не тренировал национальные сборные.

Впрочем, Хиддинк умудрялся находить общий язык с футболистами и без знания русского языка, но у него совсем иной, экспрессивный, склад. Он вообще – на редкость легкий в общении человек. Даже его внешний облик, манера общения были для России привычными – не зря Гус Иванычем прозвали. К тому же Хиддинк – сторонник атакующего «веселого» футбола. А то, что после очень удачного Евро-2008 отборочный цикл чемпионата мира при Хиддинке не пошел, так тренеры сборных, за редким исключением, повсеместно приходят на три-четыре года, а потом – в отставку: в футболе для хорошего тренера – вовремя уйти – тоже одно из достоинств. Так что Хиддинк свое в российской сборной отработал. И вполне позитивно.

А вот двум российским тренерам сборной – Валерию Газзаеву и Юрию Семину в свое время не повезло. Газзаева отправили в отставку в 2003 году за один только проигрыш тренировочного матча с Израилем, а через два года он взял с ЦСКА Кубок УЕФА и пока так и остался единственным в истории отечественным тренером, сумевшим выиграть международный турнир столь высокого уровня. Семин же, долгое время с успехом руливший московским «Локомотивом», в 2005 году возглавлял сборную уже тогда, когда текущий отборочный цикл чемпионата мира был провален Георгием Ярцевым. При Семине сборная неплохо провела остаток матчей, и он ушел восвояси при обоюдном согласии сторон. Есть еще и многоопытный Курбан Бердыев, исповедовавший, правда, в период побед казанского «Рубина» оборонительную тактику. Так что из отечественных специалистов не только Леонид Слуцкий, систематической рациональной работой которого в последние годы обусловлены стабильные итоговые результаты ЦСКА в чемпионате России, мог бы возглавить сборную России.

Но Фабио Капелло остался, а отборочный цикл очередного чемпионата Европы стартовал для российской команды 8 сентября. Матчем со студентами-любителями из Лихтенштейна. 4:О (правда, при двух «автоголах» и одном реализованном пенальти) – результат адекватный. Но на поле мы так пока и не увидели единой российской команды, вооруженной едиными стратегией и тактикой. При этом Капелло дал в матче сыграть, хотя и почему-то неполное время, уже упомянутым Дзюбе и Дзагоеву. Кстати, после игры сам наставник продемонстрировал «чувство высокого удовлетворения».

Понимает ли итальянский футбольный мэтр, что даже в сложившихся обстоятельствах долготерпение все-таки не будет безграничным?

А прямо сейчас можно сделать что-то хорошее рядом с игрой. Например, отказаться от кирпично-бордовых «камзолов» и вернуться к форме, соответствующей цветам национального флага. Или хотя бы, например, выкинуть с телеэкрана бессвязно-бредовую псевдофутбольную текстовку к рекламе «сникерса»…

И классовое чутье может подвести

В 29-м выпуске ЛР Дмитрий Черный в статье «Заветы Ильина VS заветы Ильича» откликнулся на мой материал о Русской идее (ЛР, № 27). «Интеллигенция – не вздыхай и не охай, когда поедешь подновлять Беломорканал! Ты всегда знала, за что тебе эти кары анчихристов – ибо была с классом-угнетателем. Которая оторвалась – пришла к нам, большевикам, и обрела славу народную, как Луначарский, Макаренко, Брюсов даже. Вот и ныне вместо того, чтобы понять уже, как животворящ пролетарский интернационализм там, где украинцы убивают русских, – русские, как в вековой амнезии, суют им в защиту иконки!» Между прочим, для любого авторитарного мышления, абсолютно независимо от идеологической принадлежности носителя, присущи непримиримость к оппонентам, пожелание им жестокой кары и расправы даже, а главное – этакая через край бурная приверженность высказываемым «измам», которая изначально располагает представлять того, в кого выпущены «смертельные» стрелы, не самим собой, а воображаемым «образом врага». И в этом смысле полагаю очевидным непреходящее животворное влияние небезызвестного доклада Жданова 1946 года…

Судя по процитированному тексту, для товарища Черного весь советский период на одно лицо – прямиком от Ленина до Черненко – эпоха прекрасной поры пролетарского интернационализма и всеобщего равенства. И это понятно: согласно возрасту, полемисту в сознательном состоянии в советском времени пребывать едва ли случилось, а мне так даже довелось при Андропове на «пятерку» сдать кандидатский минимум по диалектическому материализму. Кстати, хотя полемист с классовым презрением называет меня «господином», пишу «товарищ» без всякого ехидства. Потому что горжусь, что мой отец, взводным минером проливавший кровь в Сталинграде и поднимавший Целину, и дедушка по маме, работавший после революции на износ в Наркомпроде и Наркомпросе, тоже назывались в свое время товарищами. «Товарищ» – хорошее, круглое такое, слово, да и – «господин» – обращение нормальное, уважительное… Горжусь я, думаю, к изумлению Дмитрия Черного, и словами отца: «Каким бы ни был Сталин, а мы с его именем на фронте шли на смерть…» Будучи поздним ребенком, помню из первых рук и на примере родных и близких, сколько было ни за что загублено при Сталине, знаю и сколько миллионов было беспощадно брошено в топку страшной войны во имя Победы. Но Сталин был во главе великой Державы, сокрушившей такую мразь как Гитлер и германский нацизм, и это при всем – при том у Сталина никто никогда не отнимет. Тем более – через столетия.

Трудно оспорить, что брежневское политбюро, по крайней мере, в геополитическом ракурсе проиграло практически все, что можно было проиграть (от ввода войск в Афганистан до лоббирования арабских стран в двух проигранных ими войнах с Израилем). В 1972 же году засушливое, неурожайное лето обернулось бескормицей для крупного рогатого скота и катастрофическим уменьшением его поголовья. В связи с этим брежневское руководство сделало недальновидную ставку на свиноводство, которое может развиваться только при высоких урожаях зерновых. Зерновая же база в последующие годы пережила кризис. Так было окончательно добито сельское хозяйство в исторически аграрной стране.

Именно при Брежневе расцвел последовательный циркулярный советский антисемитизм 1970-х – начала 1980-х годов, что сказалось на оттоке представителей ИТР из больших городов и развитии науки и технологий. Помню, как разлюбезная дочь Леонида Ильича Галя скакала по Москве, приговаривая повстречавшимся евреям – «вот не будет доброго папы, узнаете кузькину мать, благодарите судьбу, что он есть». А оказалось – чуть ли ни с точностью до наоборот. Не случайно: ныне власть поддерживает наряду с другими традиционными религиями самый тесный многообразный контакт с представителями российского иудаизма, очевидно, к тому же понимая, сколь непрогнозируема пассионарная энергия того или иного еврея (вспомним и развал первой половины 1990-х), отринувшего еврейскую духовную традицию, наглухо запрещенную в СССР и придавливаемую полосой оседлости в царской России.

Далеко не только потому, что Сталин являлся выразителем именно идеологии ВКП(б), СССР был великой державой, победившей фашизм. Далеко не только потому, что они были коммунистами и комсомольцами, мой отец и миллионы таких же в 1941-м встали на смертный бой за Родину. Далеко не только потому, что Брежнев был выразителем идеологии КПСС, заживо гнила в 1970-е огромная страна на 1/6 части суши, и тогда же возникли все предпосылки для последующего развала СССР. К тому же известно, что Леонид Ильич просил сокращать в своих докладах марксовы цитаты. «Кто поверит, что Леня Брежнев читал Карла Маркса?» – говаривал генеральный марксист.

Не всяческие «измы» в целом движут историей вообще и историей России. Они, идеологические «измы», приходят и уходят. В том числе – и идея коммунизма, приверженцем которой является Дмитрий Черный, и триединство православия, самодержавия и народности, в раболепии перед которыми товарищу Черному удобно уличить меня, хотя я ни намеком не дал понять, что жалею о России, «которую потеряли помещики».

Россия укреплялась и совершенствовалась во многом усилиями масштабных личностей, осознававших горизонты исторического пути, способных влиять на ход мирового процесса. И эти личности далеко не всегда и не во всем соответствовали тем или иным представлениям о добром и возвышенном, но именно они строили государство, занимающее отчетливое, определенное и зримое место в цивилизационном пространстве. Идеологические пристрастия Петра I или Александра I, Александра II или Сталина были разными. И каждый из них жил в разные эпохи, но каждый своими деяниями (как бы кто к ним не относился) оказал беспрецедентное воздействие на всеобщую историю.

«Евгений Бень тут разродился едва ли не программной статьей (№ 27), академически этак оформленной, со ссылочками, только не на Ленина или Маркса, как водилось в годы треклятые, а на Путина да Ильина!» – говорит Дмитрий Черный, сразу же привязывая за уши характер суждений к собственной бескомпромиссной идеологической схеме и вовсе не обращая внимание на основную мысль, связанную с тем, что Владимир Путин, который раньше цитировал Ивана Ильина, сосредоточенного на сохранении русской национальной идентичности, в последнее время обращается к выдержкам из Николая Бердяева, который мыслит Россию не только специфическим национально-культурным феноменом, а особенным духовным явлением на глобальной сцене государств и народов, открытым для мира и, согласно природе своей, на мир влияющим.

Однако же полемисту определенно без разницы, что Бердяев, что Ильин или что Шестов, что Евгений Трубецкой. (А заодно и я – для удобства – приобщен Дмитрием Черным к перекрасившимся либералам – притом, что либералом никогда не был, а, кстати, и в коммунистах тоже никогда не состоял, а вот возвращать читателю преданные забвению в советское время имена религиозных мыслителей – случилось в конце 1980-х в журнале «Наше наследие».) По словам полемиста, «прав был Ленин, высылая всю философскую контру пароходом – под видом умствований высоких, они способствовали дроблению масс на уровне общественного сознания, всякий раз подсовывая старорежимное обобщение по национальному признаку. Но братство рабочих – не знает рас!» Кстати, отлично помню, как в брежневское время только за чтение этой самой «философской контры» беспощадно вычищали студентов из гуманитарных вузов Москвы! Делало это отнюдь не мифическое «братство рабочих», а партработники и иже с ними. Впрочем, те же охранители застоя терпеть не могли таких убежденных большевиков, как мой оппонент, называли их перегибщиками и мрачно советовали «поперек батьки в пекло не лезть».

А вот Бердяев, как раз, несмотря на грядущую классовую ненависть товарища Черного, еще раз повторюсь, поместил в 10-ю главу своего фундаментального труда «Русская идея» и Петра I, и декабристов с Радищевым, Белинского и Пушкина, Достоевского и Гоголя, славянофилов и Тютчева, Вл. Соловьева, Толстого, Герцена, Розанова, Чернышевского, Писарева и даже люто отрицавшего самого Бердяева Ленина, Кропоткина и Бакунина, Михайловского, Леонтьева, Федорова, культурное возрождение Серебряного века.

В том-то и состоит Русская идея в ключе соловьевско-бердяевской традиции, что призвана вместить в себя отечественную историю и культуру в широком многообразии – в духе общецивилизационных традиций авраамического монотеизма. А если упростить формулу – народу целесообразно познать прошлое (не исключая и коммунистическое) и по мере возможности полюбить его самые разнообразные проявления. И тем самым сохранить и осознать себя, в том числе и для воздействия на будущее. И абсурдно проводить аналогии между непримиримыми биологическим нацизмом, связанным с комплексом неполноценности (бандеровщиной, например), другим звериным сепаратизмом и Владимиром Соловьевым и Бердяевым, у которых все дышит терпимостью и любовью к миру и другим народам. И уж тем более, эти мыслители малейшего отношения не имеют к призыву «Россия для русских!», который убогие националисты теперь малюют на стенах, что реальных, что виртуальных… Принципиально, что нынешняя российская власть вовсе не декларировала и не декларирует ни Соловьева, ни Бердяева, ни Ильина в качестве носителей непререкаемых догматов. Потому что время любых непререкаемых мировоззренческих авторитетов, в том числе время Маркса-Энгельса-Ленина, возведенных в культовые идолы, кануло в Лету. И почти повсеместно кануло. А Бердяев и Ильин именно и были в ряду противников окостеневшей, догматической идеологии. На их труды опираться – и плодотворно, и не грех, но, славу Богу, в непререкаемую идеологическую доктрину в советском понимании их не превратишь. Да это и никому не нужно…

Русская идея как реальность

Постоянно приходится читать и слышать, что нынешнее российское государство возвращается к советской тоталитарной идеологии. В основном – от наших либералов, которые все не устают декларировать необходимость западного пути для России, ее приобщения к системе координат европейской демократии. Будто бы Россия хотя бы намеком когда-то показала, что способна развиваться по «нормативам» демократии западных стран. Надо сказать, что о возврате к советскому прошлому время от времени радостно-патетически твердят и удивительные люди, которые полагают брежневский застой апофеозом комфорта и всеобщего благоденствия.

На протяжении без малого полутора десятка лет Владимир Путин систематически говорит о естественной необходимости вызревания современной российской государственной идеологии. Говорит разносторонне, но, похоже, в его высказываниях на эту тему трудно разыскать противоречия и принципиальные нестыковки. Можно предположить, что одно из главных, если не главное, такого рода рассуждение присутствовало на Валдайском пленарном заседании в сентябре 2013 года. По словам Путина, национальная идея не появится, если государство не станет над этим работать, самоустранится. Именно это, по его мнению, происходило в 1990-е годы, и было выгодно той части национальной элиты, которая «предпочитала воровать».

Россия, по словам Путина, не может двигаться вперед без культурного и духовного самоопределения. При этом ей не подходят три типа идеологии. Первый из них – идеология советского времени, от которой общество ушло навсегда. Второй – монархизм и фундаментальный консерватизм тех, кто идеализирует дореволюционную Россию. Наконец, третий тип идеологии, неприемлемый для России, – это западный ультралиберализм.

Итак, среди трех неприемлемых для России идеологий на первое место поставлена идеология советского времени, как это ни больно сознавать и апологетам «брежневского развитого социализма», и нашим бурным либералам, размахивающим флагами в связи с неистощимым протестом по поводу якобы «возврата России к советскому тоталитаризму».

Очевидно, что современной России на всех уровнях чужд повсеместно навязываемый в качестве господствующей установки в советское время воинствующий атеизм. Между прочим, крайней точки собственной несостоятельности «российский коммунизм» достиг именно при Брежневе, потому что массовое лицемерие стало основополагающим поведенческим принципом – своего рода практической методологией наряду с теоретической – марксизмом-ленинизмом и воинствующим атеизмом.

Если еще раз коснуться насколько любимой некоторыми, настолько и мнимой, параллели брежневского СССР и современной России, то следует сказать, что Брежнев со своим политбюро, руководствуясь идеологией «пролетарского интернационализма», по крайней мере, в геополитическом ракурсе проиграл практически все, что можно было проиграть. В 1979 году Брежневым вместе с Сусловым и Устиновым начата многолетняя война в Афганистане, унесшая тысячи жизней наших солдат и офицеров, обескровившая моральный потенциал государства. И в итоге задачи этой кампании, мягко говоря, не были решены. В 1967 и в 1973 годах политбюро конкретно поддержало арабские страны в войнах с Израилем. И поддерживаемая СССР сторона дважды потерпела сокрушительное поражение. Ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году явился, в том числе, результатом и принципиальных провалов в советско-чехословацких отношениях.

Россия же за последние 15 лет остановила кровопролитную войну в Чечне, вышла победителем в южно-осетинском противостоянии с Грузией под предводительством Михаила Саакашвили, после прихода на Украине нелегитимной власти посредством народного референдума вернула в свой состав исконно российские земли Крыма, в основном населяемые русскими и русскоязычными людьми. И, возможно, эти провалы брежневского СССР и эти реальные результаты современной России, в известной мере, обусловлены и контрастом кризиса уходящей идеологии во времена застоя и становлением новой государственной идеи в России XXI века. Но о ней позже.

Вроде бы некоторые современные процессы в России можно воспринимать как продолжение традиций Российской Империи с ее тремя столпами – православием, самодержавием и народностью. Но наряду с основным вероисповедованием России – православием теперь огромная структурообразующая роль отведена трем другим традиционным религиям коренных народов: исламу, иудаизму и буддизму. А единовластие сильного президента в условиях адекватной такому единовластию конституции, между прочим, принятой называвшей себя либеральной и демократической – ельцинской властью, если кто и отождествляет с самодержавием с его передачей короны по наследству, так только те, кто безумно этого отождествления не хочет или, напротив, безумно его желает. Что же касается народности, то на смену исключительно доминирующей роли русского народа в сегодняшних условиях системообразующим является народ российский, представленный вместе с самым многочисленным русским народом всеми другими коренными народами страны. При этом, в немаловажной частности, нет, конечно, и полосы оседлости, и соответственно государственного антисемитизма. (Между прочим, нет и циркулярного советского антисемитизма 1970-х – начала 1980-х годов. Помню, как разлюбезная дочь Леонида Ильича Галя скакала по Москве, приговаривая повстречавшимся евреям – «вот не будет доброго папы, узнаете кузькину мать, благодарите судьбу, что он есть». А оказалось чуть ли ни с точностью до наоборот.) Более того, ныне власть поддерживает самый тесный многообразный контакт с представителями российского иудаизма, очевидно, к тому же понимая сколь непрогнозируема пассионарная энергия еврея, отринувшего еврейскую духовную традицию, наглухо запрещенную в СССР и придавливаемую в царской России.

Другой аспект: современная Россия продолжает страдать от коррупции, но ей вовсе неизвестно такое зло России царской как сословное неравенство или повальная неграмотность.

20 января 2014 года «Коммерсант» сообщал: «На новогодние каникулы чиновники и единороссы ушли с домашним заданием: руководство Кремля и партии «Единая Россия» вручило губернаторам и партийцам литературу для проведения зимних вечеров. Как рассказали региональные чиновники и партийцы, среди подарков из Москвы – «Философия неравенства» Николая Бердяева, «Оправдание добра» Владимира Соловьева и «Наши задачи» Ивана Ильина. Предполагалось, что зимние каникулы властная вертикаль посвятит изучению часто цитируемых президентом Владимиром Путиным философов и публицистов». Опустим эпатажный тон сообщения и сосредоточимся на сути изложенного – на том, что лица, работающие в российской власти, сейчас читают выдающихся русских религиозных мыслителей – Владимира Соловьева, Николая Бердяева и Ивана Ильина, каждый из которых внес свой мощный вклад в апологию Русской идеи (понятия, автором которого в 1887–1888 годах был Владимир Соловьев). Русской идеи, с которой неразрывно связаны искания и чаяния Eвгения Трубецкого, Василия Розанова, Вячеслава Иванова, Самуила Франка, Георгия Федотова, Льва Карсавина и других ярких представителей первой половины XX века.

При этом Путин во время своего второго президентского периода неоднократно цитировал, в том числе в ежегодных посланиях к Федеральному Собранию, Ивана Ильина. При президентстве Путина Антон Деникин, философ Иван Ильин и писатель Иван Шмелев были перезахоронены в России. Надгробия на их могилах были установлены на личные деньги Владимира Путина. В Россию был передан архив Ивана Ильина. Президент приводил, например, такие слова Ильина: «Государственная власть имеет свои пределы... И все творческие состояния души и духа, предполагающие любовь, свободу и добрую волю, не подлежат ведению государственной власти и не могут ею предписываться... Государство не может требовать от граждан веры, молитвы, любви, доброты и убеждений. Оно не смеет регулировать научное, религиозное и художественное творчество... Оно не должно вторгаться в нравственный, семейный и повседневный быт и без крайней надобности стеснять хозяйственную инициативу и хозяйственное творчество людей». Ильина не раз цитировали и другие российские политики. В частности, на него ссылался и Владимир Устинов, когда был генпрокурором: «Россия есть величина, которую никто не осилит».

Вот емкий, но не нуждающийся в комментариях фрагмент из работы Ильина «Что сулит миру расчленение России» (1950): «И вот, когда после падения большевиков мировая пропаганда бросит во всероссийский хаос лозунг «Народы бывшей России, расчленяйтесь!», то откроются две возможности: или внутри России встанет русская национальная диктатура, которая возьмет в свои руки крепкие «бразды правления», погасит этот пробельный лозунг и поведет Россию к единству, пресекая все и всякие сепаратистские движения в стране; или же такая диктатура не сложится, и в стране начнется непредставимый хаос передвижений, возвращений, отмщений, погромов, развала транспорта, безработицы, голода, холода и безвластия...» Трудно оспорить то, чему мы являемся свидетелями в последние четверть века и то, что мыслитель узрел за 40 лет до начала событий.

При этом и в биографии, и в методологии Ивана Ильина есть безусловно уязвимые для вызревания современной российской общенациональной идеи черты. В статье «О фашизме» (1948) Ильин писал: «Выступая против левого тоталитаризма, фашизм был, далее, прав, поскольку искал справедливых социально-политических реформ. Эти поиски могли быть удачны и неудачны: разрешать такие проблемы трудно, и первые попытки могли и не иметь успеха. Но встретить волну социалистического психоза – социальными и, следовательно, противо-социалистическими мерами – было необходимо. Эти меры назревали давно, и ждать больше не следовало. Наконец, фашизм был прав, поскольку исходил из здорового национально-патриотического чувства, без которого ни один народ не может ни утвердить своего существования, ни создать свою культуру». Парадоксально, но нынешний российский либерал поэт Игорь Иртеньев не так давно умудрился по вопросу о немецком фашизме сомкнуться с Иваном Ильиным, когда кощунственно заявил, что в предвоенной Германии жилось лучше, чем в нынешней России, за что очень к месту был одернут телеведущим Дмитрием Киселевым.

И, наконец, у Ивана Ильина присутствует фундаментальное и одновременно актуальное расхождение и с Достоевским, и с Владимиром Соловьевым, и с Николаем Бердяевым. Не вступая в прямую полемику с ними, Ильин, тем не менее, определенно высказался против «христианского интернационализма», понимающего русских как «какой-то особый «вселенский» народ, который призван не к созданию своей творчески-особливой, содержательно-самобытной культуры, а к претворению и ассимиляции всех чужих, иноземных культур». («Путь духовного обновления»)

Главной целью Ильина было обоснование русского здорового национализма и патриотизма, понятых, однако, не как глобально-исторические, а как исключительно духовно-культурные явления.

В последнем декабрьском 2013 года Послании президента Федеральному собранию вновь не обошлось без обращения к русской религиозной философии ХХ века – говоря о консерватизме, Владимир Путин привел слова Николая Бердяева: «Смысл консерватизма не в том, что он препятствует движению вперед и вверх, а в том, что он препятствует движению назад и вниз, к хаотической тьме, возврату к первобытному состоянию». Слова из книги «Философия неравенства» (1923), точнее из пятой ее главы «О консерватизме». В оригинале – не «к первобытному», а «к состоянию, предшествующему образованию государств и культур», что, впрочем, не меняет сути. На апрельской 2014 года пресс-конференции Владимир Путин, отвечая на вопрос представителя западных СМИ, вновь напомнил то же высказывание Бердяева.

Именно в «Философии неравенства» Николай Бердяев писал: «Смысл консерватизма – в препятствиях, которые он ставит проявлениям зверино-хаотической стихии в человеческих обществах. Это стихия всегда шевелится в человеке, и связана она с грехом...

Консервативное начало само по себе не противоположно развитию, оно только требует, чтобы развитие было органическим, чтобы будущее не истребляло прошедшего, а продолжало его развивать».

Симптоматично, что журналист либерального направления Сергей Пархоменко в декабре 2013 года подметил:. «Путин, цитируя Бердяева, даже его не читал, даже не понимал смысла высказывания Бердяева». Так вот – очень даже понимал, потому что как раз Бердяев, в отличие от ранее цитируемого президентом Ильина, мыслит Россию не только специфическим национально-культурным феноменом, а особенным идеологическим явлением на глобальной сцене государств и народов, открытым для мира и, согласно природе своей, на мир влияющим. И здесь уместно вспомнить, что на апрельской ежегодной пресс-конференции (2014), проходившей по следам присоединения Крыма и во время волнений на юго-востоке Украины, Путин принципиально отверг возможность установления Россией «железного занавеса», обозначив его сугубой принадлежностью канувшей в прошлое советской эпохи.

На апрельской же 2014 года пресс-конференции президент, говоря об общенациональной идее и русской ментальности – несмотря на то, что большую часть времени посвятил не России, а Украине, вспомнил пословицу «На миру и смерть красна» и говорил о размахе и щедрости русской души. Прямая, хотя и невольная, перекличка с бердяевскими словами: «Но в душе русского народа остался сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, с безграничностью русской равнины… Пейзаж рyсской дyши соответствyет пейзажy рyсской земли, та же безrраничность, бесформенность, yстремленность в бесконечность, широта. Hа Западе тесно, все ограничено, все оформлено и распределено по категориям...» («Истоки и смысл русского коммунизма»)

Бердяев, не отказываясь от измерения русской идеи как основы для Всеединства, способного спасти, исправить и преобразить мир – в ключе философии Владимира Соловьева, в то же время отчетливо заявил о существовании собственных национальных, духовно-метафизических интересов России, что в его понимании является главным итогом развития отечественной мысли. Россия, которая никогда не знала «золотой середины» («Миросозерцание Достоевского»), так и не смогла принять новоевропейский гуманизм с его формальной логикой, «секулярной серединностью». Характерным и новым качеством бердяевской метафизики национального духа было восприятие истории русской мысли как целостности, без изъятий и искусственных обрывов ее естественного развития. В 10-ю главу своего фундаментального труда «Русская идея», вышедшего в 1946 году, Бердяев поместил и Петра I, и декабристов с Радищевым, Белинского и Пушкина, Достоевского и Гоголя, славянофилов и Тютчева, Вл. Соловьева, Толстого, Герцена, Розанова, Чернышевского, Писарева и Ленина, Кропоткина и Бакунина, Михайловского, Леонтьева, Федорова, культурное возрождение Серебряного века. Принципиально, что во всех них (и в славянофилах, и в западниках, и в народниках, и в анархистах, и даже в нигилистах) Бердяев видит глубоко своеобразное проявление Русской идеи как некоего начала, связывающего Россию с мирозданием и позволяющего определить критерии для воплощения ее места и предназначения во всемирной истории.

И если Владимир Соловьев закладывает в «Оправдании добра» и «Трех разговорах» представление о грядущем Всеединстве, которое, по нему, немыслимо без света восточного христианства, то Бердяев, переживший торжество атеистического коммунизма и, как и Иван Ильин, высланный из Советской России в 1922 году, двигается в этом направлении еще дальше – предметно мотивируя глобальное предназначение России особенностями ее истории, православия, самого народа, государства, территории, даже климата и, что чрезвычайно существенно, особенностями ее великой культуры.

Подзапретные в СССР Николай Бердяев и Иван Ильин цитируемы ныне российской властью. Опальный при коммунистах Владимир Соловьев ныне властью почитаем. При этом у Ивана Ильина нет соловьевской и бердяевской космологии и присутствуют неприемлемые для страны, отдавшей десятки миллионов жизней в войне с фашистской нечистью, высказывания. Нетрудно отыскать в трудах Владимира Соловьева глобальный идеализм, а у Бердяева экспрессивно окрашенную декларативную повторяемость одних и тех же суждений, переходящих из работы в работу. Но ведь нынешняя российская власть не декларировала и не декларирует ни одного из них в качестве носителя непререкаемых догматов. И не будет этого делать, потому что понимает, что время непререкаемых идеологических авторитетов, время Маркса-Энгельса-Ленина, возведенных в культовые идолы, безвозвратно прошло, в том числе и потому что цитируемые Бердяев и Ильин были как раз в ряду противников тоталитарной, окостеневшей, догматической идеологии.

Значимо: эти мыслители, как и другие выдающиеся представители русской культуры конца XIX – первой половины XX века, размышляли о предназначении России на Земле и в мироздании, и их бесстрашный поиск истины ими же именовался Русской идеей, которая по сути стала синонимом реальной, а не мнимой русской ментальности нашего времени, а значит и синонимом России.

И еще один очень важный аспект – именно для тех, кто «генерировал» Русскую идею, не характерны националистические фобии. И это, например, явственно прослеживается во взглядах Владимира Соловьева на еврейское Единобожие. В статье «Когда жили еврейские пророки» (1896) Соловьев усматривает отличие еврейской религии от всех других не в отвлеченной идее, но в исконном живом сознании и чувстве того, что национальный Бог Израиля есть Бог всемирный, Бог силы и правды. Это высокое религиозное сознание, согласно Соловьеву, есть сознание пророческое, которое, предваряя будущее, даст человечеству нравственные силы для приближения и осуществления этого обновленного грядущего. Бердяев в «Смысле истории» (1923) писал: «Еврейству принадлежала совершенно исключительная роль в зарождении сознания истории, в напряженном чувстве исторической судьбы, именно еврейством внесено в мировую жизнь человечества начало «исторического».

В трудах Ивана Ильина при всей его сосредоточенности на сохранении русской национально-патриотической стихии неизвестно ни одного негативного высказывания по отношению к другим народам, в том числе к евреям. Потому что Русская идея как таковая возникла от стремления осмыслить и обозначить русский путь как одно из глобальных начал во всей цивилизации авраамического монотеизма, а не как казенно-охранительная идеология, прописанная в кабинетах Победоносцева или Пуришкевича. Тем более, не как кодекс строителя коммунизма.

И одна из зримых антитез современного мира – противостояние вызревающих национальных идей ценностям всемирного либерального правового регламентированного позитивизма, уже прошедшего свой пик, а потому склонного нивелировать целые народы, государства и религии. И в этом смысле современный усталый от абстракции либерализм, скорее, склонен на уступки коммунизму, воинствующему язычеству, биологическому нацизму (Западная Украина) и даже фашизму, нежели приверженцы естественной и терпимой национальной идеи, произрастающей из духа, веры и традиций конкретного живого народа. Русского или французского, английского или шотландского, сербского или хорватского… И настоящая национальная идея – не застывшая конструкция, а свободно выбранный и постоянно обогащаемый многотрудный путь того или иного народа по направлению к всеобщему Свету в конце тоннеля.

«Московский год прозы». Издание «Литературной газеты», 2014, с.567-576

Отмотав время

Евгений Моисеевич Бень (р. 1960) – эссеист, публицист, критик, культуролог, издатель, секретарь Союза писателей Москвы и главный редактор альманаха «Информпространство». Окончил филфак Московского государственного педагогического института. В 1980-х годах работал в отделе публикации Центрального государственного архива литературы и искусства (ЦГАЛИ). Участвовал в подготовке летописи Александра Блока, публиковался в альманахе «Встречи с прошлым», 92-м томе «Литературного наследства», журнале «Вопросы литературы» в основном с исследованиями по русской литературе Серебряного века. В начале 1990-х годов составитель и комментатор нескольких изданий Владислава Ходасевича и Зинаиды Гиппиус. Автор книг «Не весь реестр» (2000), «Не весь реестр-2» (2005), «Раненое счастье» (2009), «О тех, кто рядом» (2013).

Исследуя Серебряный век, Евгений Бень создал немало работ, посвященных Блоку, Белому, Ахматовой, Мережковскому, Ходасевичу, Сологубу, Георгию Чулкову и другим литераторам. Главное отличие этих работ в том, что это не литературоведение в чистом виде, а скорее эссеистика, литература о литературе, проникнутая ощущением связи времен и любовью к знаменитым предкам. Уже более десяти лет Евгений Бень издает альманах «Информпространство», отличающийся разнообразием рубрик, среди которых общественно-исторические, аналитические, культурологические и литературные. Об увлечении Серебряным веком, памяти предков и исторической публицистике с Евгением Бенем побеседовал Сергей Каратов.

– В своих интерпретациях вы сумели нащупать нерв эпохи Серебряного века, показав нам ее срез через мировосприятие Блока, Ходасевича и их современников. Впрочем, вы пишете и просто о современной литературе и, образно говоря, прямую публицистику. Но все начиналось с Серебряного века. Как и почему?

– Меня еще в юности в институте интересовали русский символизм и русская религиозная философия начала ХХ века. На рубеже 1970–1980-х годов в период застойного господства воинствующего атеизма, понятно, такого рода интересы считались в значительной мере плодом запретным. Но в конце 1983 года мне очень повезло – попал на работу в отдел публикации Центрального госархива литературы и искусства (ЦГАЛИ, а ныне – РГАЛИ). Там как раз был нужен сотрудник, который вместе с ныне покойной Кларой Суворовой занялся бы «Летописью жизни и творчества Блока». Так я погрузился и в биографию Блока, в его путь и в целом в контекст Серебряного века. По ходу работы возникали различные реминисценции, аналогии, не говоря уже об открытиях в области фактографии. И многое нашло воплощение в ряде моих работ того времени в изданиях «Вопросы литературы», «Русская речь», «Наше наследие», «Русская мысль», «Встречи с прошлым», «Литературное наследство». Потом лучшие из работ вошли в книги «Не весь реестр». Кстати, среди моих персонажей в разные годы были Сологуб и Белый, Ахматова и Чулков, Ходасевич и Айхенвальд, Брюсов и Городецкий… В декабре 1987 года я ушел из ЦГАЛИ в журнал «Наше наследие», а через несколько лет не стало Клары Суворовой, работа над «Летописью Блока», к сожалению, осталась незавершенной.

Если тяготение к творчеству Блока у меня сохраняется, можно сказать, неизменно, то Ходасевич был любимым поэтом и сферой профессиональных интересов в молодые годы, и это воплотилось в комментариях к книге его избранного «Колеблемый треножник» (1991), составленной Вадимом Перельмутером, а также в полностью подготовленной мной книге Владислава Ходасевича «Некрополь» и другие воспоминания» (1992).

Для меня существенно и то, что в мои книжки вошли размышления о судьбах и творчестве современников, которых теперь уже нет среди нас – Римме Казаковой, Георгии Балле, Наталье Соловьевой (внучатой племяннице великого философа Владимира Соловьева и дочери друга Блока – поэта Сергея Соловьева), Александре Гинзбурге…

– На ваши книги выходило немало литературно-критических откликов, и не раз обращалось внимание, что произведения дышат любовью к тем, о ком вы пишете, к их слову. Как это сочетается с литературоведческим жанром?

– Я все-таки определил бы свои работы о писателях не как литературоведение, а скорее как литературу о литературе. Собственно литературоведческие изыскания никогда не были для меня самоцелью. Для меня творчество интересно прежде всего как проекция человеческого пути, как зеркало биографии. И, как это парадоксально ни прозвучит, настоящий писатель мне интереснее, чем его книги. Так что рискнул бы назвать себя эссеистом и публицистом, а не литературоведом.

– Среди тех, к кому вы обращаетесь в своей исторической публицистике – Ленин и Сталин. Чем вызван интерес к этим политическим фигурам?

– Помню, что вы в вашей рецензии на мою книгу «Раненое счастье» в «НГ-EL» обратили специальное внимание на очерк «Сталин как антипод Гитлера». Так вот, по-прежнему считаю, что выродок Гитлер своим безумием привел Германию к полному разрушению. Сталин же руководил страной, победившей фашистскую нечисть. Он оставил после себя могучую державу с огромным мировым влиянием. Однако, похоже, такие самодержцы, как Сталин, не способны моделировать ситуацию после своего физического ухода. Да, на его совести репрессии и лагеря, сотни тысяч безвинных жертв. Но, на мой взгляд, исторический масштаб личности Сталина способствует тому, чтобы в конце концов перестать видеть этого человека исключительно в черных или в светлых тонах. В известной степени то же касается и Ленина. В очерке «Диалог с Лениным» я размышляю о том, что большевики помимо красного террора и беспощадной классовой борьбы занимались устранением тотальной безграмотности и достигли определенных успехов в индустриализации. Вопрос, какой ценой.

– В последние годы вы пишете о родителях, о своих предках, обращаетесь к корням и истории евреев Российской империи вообще. В связи с вашей книгой «О тех, кто рядом» Лев Аннинский заметил в статье «Предки рядом» в журнале «Дружба народов» (2013, № 11): «Так и у Беня оно (прошлое) дышит горечью и любовью – острее всего в тех пределах, которые охвачены живой памятью».

– Боль после утраты родителей, особенно мамы в 2005 году, не утихает. Папа – дорожник-строитель – прошел войну сапером, воевал под Сталинградом, был дважды ранен и контужен, награжден орденом Красной Звезды, мама окончила исторический факультет МГУ, много лет отдала работе со студентами. Они были ответственными и отзывчивыми людьми. И, конечно, для меня очень важно, что у автобиографической повести «Моя галутная дорога» на сайте журнала «Алеф» зафиксированы тысячи читателей. Важно для меня и то, что я разыскал в архивах данные о предках своего отца из рода известных чернобыльских раввинов Тверских, отмотав время на десять колен назад, и воссоздал подробное родословное древо. Об этом очерк «Как я пришел к Менахему Нахуму».

– Кстати, вы больше года жили в Израиле, занимались там общественной работой в Федерации союзов писателей и местном ПЕН-центре. Каковы впечатления о русскоязычной литературной среде в этой стране?

– Впечатления более чем сдержанные. Огромная часть репатриантов из далеких уголков СССР, особенно пожилые люди, рвется писать во всевозможных жанрах. Для многих из них русский язык был благоприобретенным только в первом поколении. Некоторые вообще стали говорить по-русски годам к десяти, а, скажем, ближе к пятидесяти выехали в Израиль. Идиш эти люди, увы, утеряли, нормальный иврит в подавляющем большинстве так и не приобрели и часто общаются на чудовищном русском, полагая его родным. Более того, у этих людей возникает просто неистощимая потребность – писать и издаваться на русском языке, а у некоторых и заполонять своими экзерсисами блогосферу. Принято ставить на нескольких изданных экземплярах своей книжки московские выходные данные с тем, чтобы повсюду рассказывать, что книга вышла и продается в Москве. На мой взгляд, русскоязычная израильская литература как явление так и не сформировалась. Особняком стоит творчество Дины Рубиной и Григория Кановича. Но Рубина – представитель именно современной русской литературы, а Канович – скорее русскоязычной еврейской литературы.

Однако при этом в Израиле существует целый ряд литературных русскоязычных объединений. Отсутствие какого бы то ни было писательского процесса не мешает этим объединениям пребывать в состоянии выяснений отношений и грызни. Примерно такая же атмосфера и внутри самих объединений. На литературных вечерах каждый слышит исключительно сам себя. На них едва ли не все дарят друг другу книжки, а после вечера окрестные урны набиты этими «подарками». При этом каждый уверен, что только его творчество – настоящая литература. В Израиле есть четыре основных толстых русскоязычных журнала: три из них открыто декларируют, что публикуют только друзей и близких, а еще один печатает за деньги. А один из упомянутых трех журналов для друзей декларирует нарочито нецензурное содержание. Есть еще несколько журналов просто необъятных размеров, ибо призваны вместить в полном объеме вирши знакомых, не попавших в основные четыре журнала.

– С 2001 года вы выпускали в Москве литературную газету «Информпространство». В каком формате выходит сейчас это издание?

– С 2014 года издание трансформировалось в 174-полосный ежеквартальный культурологический альманах с одноименным названием. Слава богу, он держится на плаву.

«Образ мира, в слове явленный»

Евгений Моисеевич Бень – известный в России писатель и издатель, главный редактор альманаха «Информространство». Читателям “Слова\Word” будет интересен его опыт издания периодики в условиях российской экономики. Ниже публикуем интервью с ним журналиста Владимира Володина.

– Евгений, ты был после института литературоведом, сотрудником Центрального государственного архива литературы и искусства (ЦГАЛИ), затем ушел в журналистику, а позднее и в издательский бизнес. Как все это получилось?

– Я бы сказал, что границы деятельности, начиная еще с публикаторской работы в ЦГАЛИ, у меня всегда были размыты. Для меня и книги о литературе, и эссеистика, и создание журналов и газет – «образ мира, в слове явленный», как писал Пастернак. Более того, в издательской деятельности еще более чем в литературной, становится ясно: «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». И для меня подготовить журнал или газету – самореализация того же рода, как, например, написать книгу (кстати, их у меня четыре, но это – тема отдельная).

– Но издательским делом ты занимаешься уже очень долго.

– В декабре будет 27 лет. Причем занимался я не книжной продукцией, а периодическими изданиями. Хотя на рубеже 1980-х и 1990-х годов был составителем и комментатором изданий Ходасевича.

Издавая периодические издания, даже включая рекламные, а я и рекламные СМИ издавал, в условиях нашей экономики (я исхожу из собственного опыта) вы не можете ставить своей целью только зарабатывание денег. Это парадокс, но финансовая сторона при выпуске периодического издания – своего рода инструмент. А выпуск СМИ – это вопрос творческой самореализации того, кто этим занимается.

– Интересно услышать такие вещи от человека, издававшего самоокупаемые издания.

– Я издавал разные издания, в том числе и самоокупаемые. Но опять повторю: самоокупаемость – инструмент, обеспечивающий жизнеспособность издания, дающий возможность содержать сотрудников данного издания. Это – существенный момент.

– Вот тут я хотел бы сказать об одном типичном российском парадоксе: за рубежом термины «дело» и «бизнес» - одно и то же. У нас «дело» - это одно, а «бизнес» - другое. Так вот, я считаю, что выпуск периодического издания – это дело именно в российском смысле слова, но не бизнес в общепринятом понимании.

– Помнишь, у Маршака было такое определение капиталиста, ставшее затем «крылатым»: «владелец заводов, газет, пароходов»?

– В 20-е годы прошлого века, когда Маршак это написал, речь шла о трех компонентах, приносящих прибыль. Сейчас такого владельца называют олигархом. Но сейчас, если в дополнение к нефтяной компании и сети бензоколонок олигарх владеет еще и каким-то изданием, то это – та собственность, в которую он, скорее всего, исключительно вкладывает средства. Причем газета или журнал не является в привычном смысле собственно капиталом. По крайней мере, в России.

– Есть разные причины, но я назову лишь одну, хорошо известную в издательской и журналистской среде. Нигде на свете, кроме Москвы и Петербурга, нет системы киосков и лотков, где издатели СМИ не только не получают прибыль от продаж своих изданий, но еще и платят. Официально, по договору, немалые деньги. Платят только за то, чтобы очередной номер можно было найти где-то в углу прилавка.

– Первым изданием, в котором ты работал, был журнал «Наше наследие»?

– Да. Главным редактором журнала был (да и сейчас им является) Владимир Петрович Енишерлов. Его пригласил возглавить этот журнал Дмитрий Сергеевич Лихачев.

А я работал в ЦГАЛИ, в публикаторском отделе, и у меня был доступ к интереснейшим источникам. Например, к материалам русской литературы Серебряного века и русской религиозной философии.

В нашу комнату, где, кроме меня, сидели три женщины, ведущие научные сотрудники, приходила попить с ними чай директор архива Наталья Борисовна Волкова, жена известнейшего литературоведа и искусствоведа Ильи Самойловича Зильберштейна. И однажды за чаем она сказала, что организуется такой вот журнал, и Илья Самойлович имеет к этому журналу отношение. А тогда только начиналось освоение русской литературы и философии эпохи Серебряного века. И начинал это «Огонек», откуда и перешел в «Наше наследие» Енишерлов. И я попросил Наталью Борисовну составить мне протекцию. Оказалось, что Енишерлову как раз нужен человек, способный работать с архивными источниками и заниматься возвращением имен забытых советской властью авторов. А я, благодаря работе в ЦГАЛИ, действительно, знал вещи, которые мало кому были тогда известны. И вел в журнале практически все, что связано с литературным и философским наследием.

Надо сказать, что опыт «Нашего наследия» был очень полезен. Енишерлов хотел издавать журнал в европейском полиграфическом исполнении. Из-за стремления создать журнал-эталон первый номер вышел только к лету 1988 года, хотя я работал в редакции уже с декабря 1987-го. Трудно было найти издателя, пока на нашем горизонте не появился легендарный Роберт Максвелл.

Я работал в «Нашем наследии» с 1987-го года по 1993-й. В последние годы СССР журнал выходил тиражом в 200 тысяч экземпляров, и в условиях советской экономики вопрос о самоокупаемости просто не стоял. Все дотировалось Совмином, а продавался журнал за 2 или 3 рубля. И 200 тысяч тиража раскупались, поскольку журнал был интересен для тогдашней публики. А в нем были и Бенуа, и Добужинский, и Ходасевич, и Шестов, и Владимир Соловьев… И все, как правило, эксклюзив. Но в полном объеме такая работа продолжалась три с половиной года, а потом наступили совсем другие времена. Не стало Совмина СССР, не стало средств печататься в английской типографии. Журнал лишился патронажа первого лица государства и его супруги. Начались периоды безденежья. Приходили новые инвесторы. Помню, первым из них была компания «Элегант лоджик», которая дала деньги то ли на один, то ли на два номера.

Я считаю: то, что Енишерлову до сих пор удается издавать журнал такого формата в отличном полиграфическом исполнении, пусть небольшим тиражом (а у кого сейчас большие тиражи?) – это какой-то поразительный феномен. Работа в «Нашем наследии» и была первым моим опытом в издательском деле.

– Потом ты какое-то время пересиживал в «Курантах», где мы очень недолго работали в соседних комнатах.

– Я могу сказать, что нигде и никогда не «пересиживал». Честолюбие, которое в нашем издательском деле служит главным двигателем, не давало это делать. А до «Курантов» у меня был еще самый первый опыт самостоятельной самоокупаемой издательской деятельности. И опыт этот был печальным.

В 1992-м году, когда в самом разгаре были гайдаровские реформы, мы с несколькими знакомыми решили создать издательство под названием «Версты». Мы его зарегистрировали, арендовали под офис комнату в общей квартире, работало нас четыре человека. И нашли первого заказчика. Он появился и заказал издание книги о российских ремеслах. Это был репринт издания рубежа XIX – XX века – пособие по скорняжному делу.

– Да. Но нашим заказчиком была новоиспеченная фирма из одного «бандитского», как в те лихие времена говорили, городка Подмосковья. Мы получили предоплату и сделали эту книжку. Заказчик забрал тираж и остался им очень доволен. Потом позвонил генеральный директор их фирмы, начал разговор о дальнейшем сотрудничестве. И в процессе этого разговора я обмолвился, что нам удалось сработать с несколько большей рентабельностью, чем предполагалось. Я думал, что он порадуется за нас, ведь он хотел взаимодействовать дальше, ему, с моей тогдашней точки зрения, должно было быть приятно, что партнеры умеют хорошо работать, искать более выгодные варианты для себя, а, следовательно, и для дела. Но заказчик объявил, что если я не верну ему полученную разницу (а разница эта как раз и давала нам возможность работать дальше), то его знакомые оторвут нам башку. Он назначил встречу в метро. Я приехал с деньгами, и, увидев его, понял, что все это – совсем не шутки. Он забрал существенно больше получившейся разницы, и на этом мой первый опыт самостоятельной издательской работы закончился. Денег на дальнейшее развитие не было.

А через год я пошел работать в «Куранты», где был ведущим редактором постоянных тематических полос. Но ты ведь помнишь: когда мы там работали, это был, к сожалению, по сути последний год реальной жизни этой газеты как массового популярного издания.

– Затем я работал в газете «Сегодня», которую финансировал Владимир Гусинский. Там служило какое-то немыслимое количество людей, и я так и не понял, что они все там делали. Зато я именно там смог представить себе, какой гигантский отмыв средств шел в то время через прессу.

А затем знакомые свели меня с хозяином компании, успешно занимавшейся строительством финансовой пирамиды. Не МММ, конечно, но вполне крупной. Этот человек хотел иметь газету, чтобы рекламировать свой «бизнес». И вот через общих знакомых мне предложили эту газету издавать. Тогда такие вещи случались. Газета называлась «Будни». Я согласился. Но незадолго до этого я тяжело болел воспалением легких, чувствовал себя неважно и поэтому сделал довольно грубую ошибку.

– Да, я позвал старого советского партийного журналиста Владимира Александровича Сомова. До «Курантов», где он был замом главного редактора, Сомов работал в газете «Правда». Мыслил он в советских категориях и стремился делать газету усредненной социальной тематики. В итоге газета просуществовала недолго, месяцев пять. Выходила она еженедельно, и вложения в нее были нормальные. То есть, в принципе, за это время она вполне могла бы (об этом говорит мой последующий опыт) стать, опираясь на рекламу, самооокупаемой. Но этого не случилось.

Сомов, будучи главным редактором, мало что понимал, а я не только еще не дозрел до понимания ряда вещей, но, приведя себе начальника, не мог принимать самостоятельные решения. И когда выяснилось, что с пирамидами дело плохо, а наш владелец оказался в бегах, газета перестала выходить.

Но время было очень бурное – конец 1994 года, и я встретил человека известного, молодого, инициативного – Владимира Петровича Тихонова, который к тому времени возглавил бывший завод «Сапфир». Завод производил люстры Чижевского, другую популярную в те времена технику и был прибыльным производством. А сам Тихонов хотел внести какой-то вклад в культурный процесс. Конечно, это было проявлением честолюбия. И мы начали выпускать весьма достойную газету «Накануне».

– Итак, начала издаваться газета «Накануне», для которой и я в свое время тоже что-то написал.

– Да. В газете нашей преобладала тема возвращения российских духовных ценностей. В то время шла активная девальвация всего, связанного с духовностью и культурой. Чего стоила одна только агрессивная реклама на телевидении. Вокруг была сплошная чернуха, перемежавшаяся с порнухой. Жизнь была очень специфическая. А мы печатали самых серьезных авторов. «Накануне» была ежемесячная толстая газета, и выходила она полгода. Мы печатали всех: прозаиков от Приставкина до Астафьева, замечательных критиков от Турчина до Аннинского. И очень хотелось поставить дело на серьезную многолетнюю основу. Владимир Петрович Тихонов был очень честолюбив, он хотел выделиться.

Тогда, надо сказать, было засилье рекламы, любой, всякой и всяческой. Но реклама у культурного слоя наших сограждан вызывала негативные ассоциации. Например, мелькавшая везде реклама сантехники. Причем были вещи у того же слоя людей, считавшиеся позорными: сотрудник Института мировой литературы или Института философии пошел торговать унитазами. А ведь человек делает полезное дело, кормит семью и даже получает прибыль. Но это почему-то считалось страшным позором – после диссертации о проблемах социалистического реализма – продавать унитазы.

– А ведь это вообще было очень частым уделом научных работников в 90-е годы. Я знал фирму, организованную преподавателями МИФИ, торговала она, правда, не унитазами, а стиральными машинами и холодильниками. Так там не было грузчика без кандидатской степени. Научная работа ведь в то время не могла прокормить.

– И это было не только с научными, но и с литературными работниками. А считалось моральным падением.

И вот Тихонов не хотел, чтобы в газете «Накануне» вообще была реклама. Он говорил, что рекламы быть не должно, потому что газета должна быть вся светлая и непорочная. Но его хватило на полгода, а потом финансирование газеты «Накануне» было свернуто.

Но это был опыт: я создал серьезное издание, у которого был солидный тираж, свой круг читателей, которое до сих пор упоминают в интернете. И сам я стал известен в определенной среде как человек, который может быстро начать с нуля выпускать издание.

А тогда в обществе «Знание» России задумали издавать журнал «Новые знания», который финансировала Ассоциация образования взрослых (DVV) из Германии. Я не знаю, выходит ли этот журнал до сих пор, но до недавнего времени выходил. Он, с точки зрения немецких инвесторов, должен был помочь российской интеллигенции войти в «новую реальность», чтобы приобщиться к рыночным отношениям, демократическим переменам и прочим европейским ценностям. Журнал курировал Уве Гартеншлегер – довольно молодой человек из Германии, и я столкнулся с очень интересным явлением: этот человек постоянно настаивал, чтобы в журнале не было никаких материалов о российских исторических или культурных ценностях. Он был жестким поборником общеевропейских ценностей, интеграции, глобализации, забвения исторических корней. Поэтому в культурологическом виде журнал выходил только год, а потом, когда я оттуда ушел, стал прагматическим изданием, которое несло своим читателям основы компьютерных знаний, правовых знаний, рыночной экономики и основы моральных представлений Единой Европы.

Весной 1997 года в моей издательской деятельности произошло очень важное событие. Сначала оно мне виделось абсолютно случайным, но оказалось во многом определяющим для двух десятилетий последующей работы. Оказавшись без работы, я в один прекрасный день встретился с Михаилом Наумовичем Раевым. Он издавал ряд журналов, два из которых были очень устойчивыми рекламными изданиями: «Приглашаем на работу» и «Товары со склада». Это были известные и харизматичные журналы. Когда Раев позвал меня на работу, я воспринял это без особого энтузиазма – что такое полностью рекламное издание, если ты привык иметь дело с культурологией? Но Михаилу Наумовичу нужен был человек, который наведет порядок в его хозяйстве. В журнале «Товары со склада» шел рекламный поток, и деньги за него куда-то испарялись. Вернее, они испарялись в карманах людей, работавших в компьютерном центре. И человек, до меня руководивший журналом (Раев был владельцем), ничего не мог сделать: издание было на грани разрушения.

И я пошел, рассчитывая проработать там несколько месяцев. Я стал приводить в порядок дела журнала, жестко выстраивая работающую систему. Рекламный поток пошел через агентства. Это был традиционный для того времени сложный многоступенчатый механизм: маленькие агентства работали не только самостоятельно, но и через крупные агентства. Существовала система скидок. А журнал был объемный, состоящий из модулей и строчек. И мне неожиданно по-своему понравилась эта работа: я увидел, что сама по себе эта машина была сконструирована когда-то правильно. Это вообще беспрецедентно: Раев в самом начале 90-х сделал издательство с нуля, и журналы издавались достаточно долго. «Приглашаем на работу» просуществовал где-то до 2003 года. И, по меркам того дикого, только зарождавшегося в начале 90-х рынка, все было настолько правильно и грамотно выстроено! Модель была создана абсолютно адекватно времени. Другое дело, что ее неправильно использовали, за ней не следили. Но я увидел, как интересно будет, если привести все детали в порядок, все подогнать. Машина поедет дальше.

Да, мне пришлось жестко выяснять отношения с людьми, которые нарушили ценовую политику, которые мешали работать. Владелец предприятия позвал меня и понимал, что ему надо на меня положиться. И, надо сказать, что, по тем временам, это был очень адекватный предприниматель, человек, умевший быть последовательным. В итоге я построил заново структуру журнала, позвал на работу подходящих людей, и дело пошло. Года полтора все шло прекрасно. А затем наступил дефолт 1998 года, который привел к совершенно аварийным последствиям.

– Для таких изданий, как наше, это была катастрофа. Все сократили расходы на рекламу, и ее объемы сразу же упали. Вся реклама шла через агентства, а каждое из них было заинтересованo в своих определенных партнерах среди многочисленных изданий. В итоге мы подошли к новогодним каникулам 1999 года не только без прибыли, но с долгами типографии за несколько месяцев работы.

Как я понимал, в этих условиях мы должны были свернуться. Что делать? Но тут подоспели новогодние каникулы, у меня образовалось достаточно времени подумать. И я придумал, что можно было бы попробовать. Идея оказалась самой простой, но никто ее почему-то не использовал, кроме нас. Я взял наш журнал: там печаталась реклама, и фирмы помещали свои телефоны. И стал сам звонить руководителям фирм и предлагать размещение рекламы в «Товарах со склада». Причем мы договаривались о тех условиях, которые прежде всего устраивали рекламодателей. Я задавал прямой вопрос: «Почему вы больше не размещаете у нас рекламу?» И мне отвечали, что агентства предлагали другие издания на более выгодных условиях. Тогда я делал предложение, от которого, как сказано в известном фильме, «невозможно отказаться». К тому же был еще такой «стимулирующий» момент – я всем представлялся: звонит главный редактор такой-то. Это был абсолютно непривычный знак внимания.

Не могу сказать, что вернулись все. Но вернулись очень многие, и работали мы теперь с ними напрямую. Стали приходить новые фирмы, привлеченные таким же образом. И буквально за месяц мы расплатились со всеми долгами за типографию, за следующий месяц мы вновь вышли на рентабельность, а затем стали работать с еще большей прибылью, чем раньше.

– Да, но ты не говоришь о том, чего стоило лично тебе. Я помню такую работу уже в редакции «Информпространства» в первой половине 2000-х, где тогда было похожее привлечение рекламы. Я, например, очень немногих людей могу себе представить в этой роли. Ведь всё было на нервах, ты каждый день звонил и звонил, а на том конце провода оказывались самые разные люди, и их реакция не всегда была адекватной.

– Издержки бывают в любом деле. Да, мне целыми днями приходилось сидеть на телефоне, звонить, договариваться, а затем один-два человека ездили и встречались с руководителями предприятий. И журнал «Товары со склада» выходил до июля 2001 года, а вполне мог бы продолжаться и дольше, например, до 2008 года.

– Но вы, как я понимаю, в начале 2000-х разошлись с Раевым.

– Вопрос в том, как понимать слово «разошлись» – с одной стороны, мы и сейчас в хороших отношениях, но тогда я понял, что если моя издательская деятельность будет продолжаться в журнале «Товары со склада», то я навсегда останусь работником рекламных изданий.

В те годы я почти перестал писать и вообще, можно так сказать, вышел из культурного процесса. Но, опираясь на приобретенный опыт, я решил: а почему не впрячь в одну телегу коня и трепетную лань? Почему не совместить под одной обложкой культурологическое издание и рекламное СМИ? Причем я сразу решил, что это будет не журнал, а газета, следовательно, расходы на полиграфию будут меньше, и я смогу увеличить тираж. Я предложил этот проект Раеву. Он согласился, что надо пробовать идти дальше. И я такую газету сделал, и все заработало. Но очень скоро стало очевидно, что такое литературно-рекламное издание (оно называлось тогда «Новое» и было прямым предшественником газеты «Информпространство») может обеспечивать зарплаты своим сотрудникам и необходимое развитие. Но приносить прибыль владельцу, как рекламный журнал, работающий в промышленно-строительном сегменте (а именно туда я вывел «Товары со склада»), учитывая, что сегментарный журнал способен приносить большую прибыль, оно не будет никогда. Естественно, сотрудничать с Раевым стало сложно. Но я не хотел возвращаться на прежние рельсы. В итоге внутри компании ИНТРД мог встать вопрос о прекращении выпуска газеты и возвращении к прежнему журналу. Тогда я зарегистрировал газету «Информпространство». В «Информпространстве» в разное время печатались Римма Казакова, Лев Аннинский, Кирилл Ковальджи, Василий Аксенов, Евгений Евтушенко, Алексей Варламов – всех не перечислишь…

В 2005-м году по предложению тогдашнего зама главного редактора Игоря Ильича Дудинского рекламная версия и литературная версия стали выходить раздельно. После начала кризиса 2008 года рекламная версия продержалась год. К осени 2009 года стало ясно: чтобы обе версии выходили, нужно было потратить в несколько раз больше сил и времени, чем раньше, а приносило это средств в несколько раз меньше, что сказывалось на сотрудниках. Но когда в 2009 году дело стало совсем плохо, у литературной версии газеты существовало уже приложение в Израиле. Оно выходило ежемесячно еще четыре с половиной года в крупнейшей местной русскоязычной газете «Новости недели». А сейчас в российской столице при творческом участии Союза писателей Москвы издается толстый ежеквартальный альманах «Информпространство» исключительно культурологической направленности.

– И, наверное, стоит сказать и о том, что ты, а с твоей подачи и я, приняли участие в издании газеты «Московский корреспондент».

– Понимаешь, мне всегда хотелось развиваться дальше. В 2007 году журналист Григорий Иванович Нехорошев неоднократно говорил, что может возникнуть новое периодическое издание. Речь шла о том, что издавать его хочет банкир Александр Евгеньевич Лебедев, который до этого принимал участие в выборах мэра Москвы. И вот мы с Нехорошевым встретились с помощником Лебедева – пришло время что-то начинать. Договорились, что Нехорошев будет главным редактором, я – директором. Но неожиданно Нехорошев отказался быть главным редактором, и я один возглавил издание, как впоследствии получилось, на несколько месяцев – до выпуска его первого номера на бумаге. Мы пришли в дом на Знаменке небольшой командой «Информпространства» и занялись созданием электронной версии, техническим обеспечением, будущим распространением, формированием штата и т.д. И мы это дело наладили. Вовсю заработала электронная версия газеты, которую читали десятки тысяч пользователей.

Но тут выяснилось, что я, в отличие от Лебедева и некоторых моих коллег, не видел острой необходимости вступать в систематическое противоборство с тогдашним мэром Москвы. Я не видел в нем врага и считал, что вообще моделирование и нагнетание постоянного накала страстей всегда чревато обернуться непредсказуемыми гримасами. К тому же, Лебедев хотел видеть желто-острый таблоид, я же больше тяготел к информационно-аналитической многопрофильной газете. В связи с этим аппарат владельца настоял на рокировке: Нехорошев – главный редактор, отвечающий за политическую часть, я – директор. Я эту рокировку не принял и ушел вместе с той же командой «Информпространства». Я не понимал, во имя чего мне нужно отказаться от своего «Информпространства» и вступить на путь бескомпромиссной борьбы за чьи-то интересы.

Для простоты я бы объяснил ситуацию так: у тебя много лет есть однокомнатная квартира на Рязанском проспекте. А тебе предлагают взамен шестикомнатную квартиру на Знаменке, но еще с тремя хозяевами. Да к тому же непонятно: эту квартиру могут не тронуть, а могут и взорвать в любой момент. Зато престижно и в центре. И я решил остаться при своем. И до сих пор не сомневаюсь в правильности этого решения.

– Может быть, мне так только кажется, но сейчас не осталось независимых самоокупаемых газет. Все успешные издания кто-то поддерживает. Только крупные издательские дома могут сами продержаться на плаву. И то не всегда.

– Я думаю, что такое положение – не только у нас. Мне кажется, что вообще возникает новая система координат. Когда какое-то издание существует много лет, оно обрастает инвесторами, спонсорами, постоянными рекламодателями... И, на самом деле, это означает, что данное издание состоялось, что оно нужно, востребовано. Не бывает так, чтобы люди систематически выделяли средства какому-нибудь ненужному и не интересному им изданию. Если говорить о Москве, то нужно учесть, что, кроме некоторых изданий, у СМИ нет результата от продаж на лотках и в киосках. И когда мы говорим, что нашим изданиям помогают, то надо учитывать, что это – такая форма жизни.

– И последнее. Речь у нас шла о последних 26-и годах твоей жизни и работы. Упоминались люди, с которыми ты сотрудничал. А есть ли те, кого ты назвал бы своими учителями? Кто оказал на тебя наибольшее влияние?

– У меня никогда не было учителей в том, что касалось издательского дела, периодики, редактуры. Да и в литературе их не было. Однако я встречал людей, которые в молодые мои годы упорно напрашивались мне в учителя. Этих людей я не хочу называть.

И были люди, которые не являлись учителями, но открыли мне разные стороны жизни СМИ. Во-первых, это Владимир Петрович Енишерлов, который для меня открыл таинство делания периодического издания. Во-вторых, это заместитель главного редактора журнала «Наше наследие» Дмитрий Константинович Иванов, учивший меня редактировать так, чтобы дальше уже не нужен был ни корректор, ни кто другой – полная самодостаточная редактура. Неоднократно уже упоминавшийся Михаил Наумович Раев открыл для меня издательское дело как бизнес. С этими людьми я очень плотно работал.

Но был еще один человек, с которым я очень мало контактировал. Но за час общения и за час работы над текстом он научил меня тому, как писать живой текст, как не в литературном, а в журналистском жанре лист бумаги соединить с душой. Это – уже покойный главный редактор газеты «Первое сентября» Симон Львович Соловейчик. Мы не были с ним ни друзьями, ни знакомыми, я недолго сотрудничал с его газетой. Мы были с ним совершенно разные люди с разным мировоззрением.

– Я понимаю, поскольку немного знал Симона Львовича, правда, еще до эпохи «Первого сентября».

– И при всех наших различиях именно он неожиданно открыл мне то пространство журналистики, где руку ведет сердце.

Вот, наверное, на такой ноте мы и завершим нашу беседу.

Диалог из глубины

В Москве возобновился выход «Информпространства» – в прошлом представленного «на бумаге» в ежемесячном газетном формате, а теперь, начиная с 183-го номера, издаваемого одноименным 174-полосным ежеквартальным альманахом в полноцветной ламинированной обложке. О периодическом издании размышляет его главный редактор – писатель Евгений Бень.

«Информпространству» в августе 2013 года исполнилось 12 лет. Когда-то оно возникло в Москве как парадоксальное сочетание «под одной обложкой» высокой культуры и промышленной рекламы – трепетной лани и коня, «впряженных в одну телегу». В конце 2005 года культурологическая и деловая версии газеты стали издаваться по отдельности.

В последние же четыре с половиной года «Информпространство» 55 раз печаталось и в качестве приложения к израильской газете «Новости недели». С осени 2009 года в свет выходила только газета живого слова «Информпространство», посвященная истории, традиции, духовному наследию, литературе, современной культуре. С нашей газетой в свое время были тесно связаны Римма Казакова, Юрий Александров, Георгий Балл, Виктор Кузнецов, Михаил Письменный. Они уже покинули этот мир, но навсегда остались в моей памяти.

И вот теперь «Информпространство», возвратившись в Москву, стало альманахом не только по характеру публикуемых материалов, как это было в последние годы, но и по самой структуре. При этом сохранилось и название, и общая нумерация выпусков, а в появившемся на титульном листе подзаголовке «Альманах-газета» одновременно просматриваются и новый внешний вид издания, вмещающего под обложкой ряд объемных материалов разных жанров, и многолетняя преемственность выпусков одноименной газеты.

Русская культура всегда будет объектом живого и закономерного интереса со стороны людей, которые родились и находятся в неповторимой могучей стихии русского языка. Наши читатели (имея в виду интернет-версию) разбросаны по всему миру. Многие сейчас живущие в Израиле, США, Германии амбициозные носители русского языка – инженеры, бухгалтеры, экономисты, мелиораторы, массовики-затейники – выходцы из разных уголков СССР – начали писать во всех жанрах, выпускать всяческие СМИ. Скажем прямо: в ряде случаев это у них получается неуклюже и по-дилетантски. Отчасти и потому, что вдали от центра языкового развития любой язык подвержен оскудению. А богатейший русский язык, в котором то или иное понятие может обозначаться множеством слов, – тем более. «Информпространство» же публикует оригинальные материалы оригинальных мастеров слова из разных стран, написанные сочным, переливающимся всеми цветами радуги, от мига к мигу развивающимся, соответствующим времени русским языком, столица которого – Москва. Неслучайно, что издание давно уже выходит при неформальном творческом участии Союза писателей Москвы.

В «Информпространстве» печатаются материалы по философии и традиции, прозаические произведения, поэзия, воспоминания, публицистика, эссе, исследования по широкому спектру гуманитарных вопросов. И при всей многоликости у читателя, надеюсь, не возникает ощущения «разорванности» и диссонанса. Отправные точки здесь – гуманизм и толерантность, сопряженные с представлениями о традиции и преемственности. В свежем 183-м номере помещены воспоминания Макса Койфмана и Бориса Кобринского, трактаты Менахема Мендла Шнеерсона и Танхума Авраама Бусина, очерки Якова Басина и Леонида Гомберга, эссе Льва Аннинского, Татьяны Кузовлевой, Ариэлы Меламед и Ольги Потемкиной, публицистика Сергея Филатова, проза Кирилла Ковальджи, Николая Пропирного и Игоря Харичева, поэзия Сергея Белорусца и Галины Нерпиной…

И, наверное, о самом главном. Мы являемся очевидцами сложной трансформации современной России. Процесса, сопряженного с противостоянием сепаратизму. Процесса, который развивается на фоне повсеместно болезненных межэтнических и межрелигиозных противоречий общецивилизационного масштаба. И в этом смысле опыт русско-еврейского (имея в виду европейских евреев России) духовного диалога последних десятилетий представляется важным. И нынешний диалог во многом стал возможен благодаря взаимопроникновению вопреки негативным факторам двух культур в XIX–XX веках, благодаря глубинной и особенной метафизической связи восточного христианства и иудаизма. «Информпространство», в которое за много лет органично «вписался» самый широкий круг авторов, образно говоря, – от Савелия Дудакова до Савелия Ямщикова, – представляется реальным тому показателем.

В жизни все и всегда пора

В начале двухтысячных годов я познакомился с Риммой Федоровной Казаковой. Обратился к ней с предложением напечатать подборку стихов в моей газете «Информпространство». Мы встретились – сразу и навсегда возникла наша дружба. О ней Римма Федоровна сказала на титуле экземпляра книги «Ты меня любишь» (2006), подаренного мне: «Жене – на долгую счастливую дружбу! Римма Казакова. 4.06.2006.»

Большие поэты жаждут слова-отклика, слова-соучастия. Римма Казакова, которая обладала редким даром неистощимой любви к людям и участия в их жизни, неизменно испытывала невероятной силы потребность понимания ее как Человека и Поэта. Тридцать лет назад Анастасия Цветаева написала ей: «Марину Вы не можете не любить как поэта… Кажется мне, Вы русский язык очень чуете. Редкость…».

7 августа 2006 года мы вместе ездили на машине на День памяти столь любимого нами Александра Блока в подмосковное Шахматово. Там, как и ежегодно в этот день, собралось много почитателей Блока. Приехал и Евгений Евтушенко, с которым у Риммы Федоровны была давняя размолвка. И по этому поводу она иной раз переживала. Они «выясняли отношения», оказавшись рядом за столом. Почему-то я плохо помню предмет их эмоционального разговора. Но прекрасно помню, что они к взаимному удовольствию нашли общий язык. Всю достаточно долгую обратную дорогу Римма Федоровна время от времени задумчиво повторяла мне: «Как хорошо, что мы помирились с Женей…»

В нашем общении было и веселье, случались шумные застолья и споры до хрипоты. На ее кухне в квартире на улице Чаянова обитало множество статуэток – целое поселение собачек, лошадок, коров, медведей, свинок… Однажды навеселе я сказал Римме Федоровне, что одна из ее элегантных лошадок напоминает мне мою знакомую и ей незнакомую даму. Римма Федоровна почему-то шутейно рассердилась и запустила в меня той лошадкой, велев забрать ее себе. Так она переселилась на книжную полку рядом с моим письменным столом, где «проживает» до сих пор.

Когда я опубликовал в газете «Информпространство» (2006, №8, стр. 1) миниэссе о сборнике ее стихов «Ты меня любишь», Римма Федоровна тут же откликнулась: «Вы – первый, кто так по-настоящему понял мои стихи. Спасибо». Во время наших посиделок на ее кухне она время от времени вспоминала ту рецензию.

Возможно, воспоминания Риммы Казаковой о войне («Информпространство», 2008, №5, стр. 2-3) стали ее последней прижизненной публикацией в периодике.

Римма Федоровна была настоящим другом. Через неделю после того, как в октябре 2005 года я проводил в последний путь маму, она пригласила меня к себе домой, полдня выслушивала про мою беду и откликалась душевной теплотой и добрым словом. Теперь на Ваганьковском кладбище она упокоена в полутора минутах ходьбы от могил моих родных.

Она мыслила себя человеком русского слова и русской культуры. При этом любила свои корни: и русские, и еврейские. С пониманием относилась к религиозным устремлениям других.

В последние месяцы Римма Федоровна часто жаловалась на самочувствие, но силой неистощимой жизненной энергии преодолевала болезни и была полна бесконечных идей и планов. Примерно за неделю до своего внезапного ухода Римма Федоровна позвонила из санатория в подмосковном Перхушково. «Вы можете написать о моей новой книжке «Пора…»? Напишите поскорее, лучше вас вряд ли кто о ней скажет…» Я немного удивился, потому что эта книга вышла, по крайней мере, не вчера или позавчера, а некоторое время назад, и ответил, что этому ее предложению признателен особенно.

В предпоследний день жизни Риммы Казаковой я позвонил ей в санаторий сообщить, что «Пора…» уже лежит у меня дома на письменном столе. И вдруг почему-то сказал: «Александр Блок в агонии перед смертью кричал – «Пора колоть мебель!» Римма Федоровна как-то очень внимательно выслушала эту ремарку: «Мое «Пора…» очень многозначно. В жизни все и всегда пора – и родиться, и жить, и умирать. Все под знаком «Пора…»

Поэта Риммы Казаковой не стало на следующий день – 19 мая 2008 года. Она ушла из жизни мгновенно. Дай Бог, не почувствовала боли.

Евгений Бень

Папа

Для многих из нас День Победы – не абстрактный выделенный день в календаре, как ряд других праздников. День Победы – это день памяти о близких... Это – день преодоления страшной войны, в которой наши фронтовики оказались сильнее гибели, крови и боли, пронеся тяжелый труд военных будней через годы состояния между быть и не быть.

Я силюсь увидеть войну глазами моего отца – офицера-сапера, за плечами которого десятки разминированных полей, каждое из которых осталось позади как преодоленная смерть. «Минер ошибается один раз», – говорил он и показывал быстрый танец кистей рук, нужный при контакте с миной. Одно неверное движение – и ошибка не повторится никогда.

От отца я слышал про окопную жизнь и после его скупых рассказов отношусь ко многим повествованиям о ней с недоверчивостью. Он говорил, что постоянно благодарил судьбу за каждый прожитый день, а к смерти были готовы на передовой каждую минуту той войны, особенно на Сталинградском фронте. Там, в Сталинградской мясорубке, на глазах отца у его фронтового друга Вани Рыкова оторвало голову, там у станции Воропоново на разминировании полегла половина его взвода, а сам взводный чудом выполз с того поля смерти, но боевая задача была выполнена. Всю оставшуюся жизнь после войны отец вечерами перебинтовывал полотенцем голову после последствий тяжелой контузии. Были еще два ранения. В автобиографиях мирного времени он писал одну и ту же емкую формулировку: «В боях за Родину дважды ранен, контужен». Боевых наград было столько же, сколько увечий – три. Зато какие: орден Красной Звезды – знак окопников, медали «За оборону Сталинграда» и «За победу над Германией». Представляли к Александру Невскому – да позабыли... Отец говорил, что на фронте никогда не высовывался. Когда «желающим умереть» предлагали выйти из строя, он рокового шага не делал... Работал на войне изо дня в день ответственно и основательно, последовательно доводил дело до искомого результата, при этом не забывая о необходимости бороться за жизнь.

От него можно было услышать, что много сил на фронте уходило не только на саму войну, но на обустройство солдатских будней. Отец рассказывал, как в любую погоду они раздевались догола и с головы до пяток растирали друг друга бензином, чтобы вывести вшей. Когда не хватало махорки, набивал трубку ватой или паклей. Такое непотребное курево оказалось врагом организма в одной упряжке со злым фашистом. Отец всю жизнь хранил кисет с вышитой надписью «на память М. Беню от двух Валентин», подаренный ему в казачьей станице сестрами Валентинами. Он был для него не только чем-то вроде талисмана, но и атрибутом какой-то вдохновенной молодой радости. После войны в том кисете он держал свои окопные награды.

В Польше, если не ошибаюсь, рядом с Краковом, наши освободили концлагерь. Эта встреча со страшной машиной смерти произвела на него невероятное впечатление. Он смотрел на освобожденных узников и плакал. Среди них оказались и чудом выжившие польские евреи. По-видимому, поняв, что старший лейтенант одной с ними крови, они притащили к нему еврея-предателя, служившего в концлагере надсмотрщиком в еврейских бараках. Отец не выдержал и наотмашь сильно ударил его по лицу. Война унесла жизни его родителей. Его родного дядю Сендера Тверского немцы замучили с женой и двумя маленькими детьми в Бабьем Яре. Не вернулся с фронта сердечный друг детства, земляк из подмосковных Химок Федя по прозвищу Большая голова. До конца жизни отец не мог слышать даже по радио немецкую речь и немецкие песни. Тяжелые сны о войне не оставляли его всю жизнь. Помню, как меня, маленького, он убаюкивал песней «Вставай, страна огромная».

Два его младших родных брата – Изя и Додик – стремились походить на него и внешне, и внутренне. И все-таки отец как-то выделялся какой-то безмерностью, особенной чувствительностью к радости и боли, горячей отзывчивостью. Иной раз бывал непомерно вспыльчив и… моментально отходчив. Сразу после войны он женился на моей маме – Тае Шицгал – человеке с высокими душевными устремлениями, с которой они неизменно пребывали в особенном взаимопонимании. На шумных и хлебосольных днях рождения у его многочисленных родственников он всегда негласно воспринимался главным гостем. Думаю, и в силу его жизненного опыта, и из-за того, что он был самым старшим внуком чернобыльского раввина из династии Тверских, к тому же названным в его память.

9 мая папа любил, наверное, больше своего дня рождения. Заранее созванивался с фронтовым товарищем Николаем Данильченко (у меня хранится их фотография, сделанная под Берлином в конце войны). В День Победы вставал ни свет – ни заря, гладился, чистил до блеска ботинки и ехал в Парк культуры искать немногих выживших однополчан, ряды которых редели год от года. К вечеру возвращался задумчивым и грустным. Даже случайные его встречи с незнакомыми фронтовиками отличались пронзительной теплотой. Не припомню, чтобы хоть раз я слышал от него слова «подвиг», «героизм» или «патриотизм» по отношению к кому бы то ни было. Эти слова не очень вписывались в саму манеру его разговора об ушедших десятилетиях.

Для меня День Победы – это день моего папы, моего Мейшеле, а ее шестидесятипятилетие – это вехи и его судьбы, дата и его памяти.

Всю жизнь отец строил. Всегда трудился ответственно: и десятником на Дальнем Востоке, и на месте руководителя республиканского объединения. Он возводил дороги, мосты, заводы, комбинаты, МТС. Его трудовая биография обширна: Дальний Восток, Ахтуба, Гусь-Хрустальный, Кустанай, Кострома, юг России...

Он никогда и никого не боялся. В шестидесятилетнем возрасте мог схватиться с несколькими хулиганами на улице и «раскидать» их в неравной схватке. Неизменно кому-то помогал, очень любил людей, и они отвечали ему тем же. Отец очень любил пасмурное небо и дождь. Он готов был ходить в своей неизменной шляпе под дождем часами и при этом говорил мне: «Не сахарные – не растаем».

Когда в 1983 году папа скончался, лишь несколько лет успев побыть на пенсии, попрощаться с ним пришли сотни знавших его.

Обстоятельства сложились так, что безграничная любовь к сыну, возможно, ускорила его уход. В 1982 году я поехал на четырехмесячные военные сборы после института в Федулово Ковровского района Владимирской области с опозданием на несколько дней – неожиданно мне потребовалась тогда срочная операция в гортани. В лагере начальник военной кафедры – служака (из вереницы неудачливых советских военных инструкторов на Ближнем Востоке) вволю начал измываться над мальчишкой «за дезертирство». Я нашел способ дать телеграмму родителям, в которой просил их срочно приехать. Мама и папа ехали на владимирской электричке в жуткой давке и духоте. По дороге у отца остановилось сердце. Чудом тогда он остался жив. Родители добрались до лагеря в Федулове. Не знаю, о чем отец недолго один на один разговаривал с тем полковником. Только тот сразу же отстал от меня. Но папа после этой поездки так и не оправился от тяжелой стенокардии.

Чувство вины перед ушедшими родителями, наверное, не искупить ничем…

Письмо нашло сына спустя 67 лет

После ухода моей мамы Таи Шицгал (1921–2005) я время от времени упоминаю ее в своих размышлениях и воспоминаниях. Боль не утихает, и писать о ней тяжело. Иногда смотрю, как индексируются мои упоминания мамы и папы – Моисея Беня (1916–1983) – в поисковиках интернета. Недавно вдруг я увидел не мою, еще одну, запись о моей маме и факсимильную копию ее письма на фронт 1942 года разведчику Семену Когану. Увидел сразу на нескольких сайтах. Это письмо было отправлено из Куйбышева, где мама, находясь со своими родителями в эвакуации, работала корреспондентом в газете «Строитель Приволжья». Мамин почерк не менялся до ее последних дней. Она всегда оставалась человеком последовательным, искренним, с высокими устремлениями.

С папой мама познакомилась в Москве в 1945 году, после войны, в гостях у родной тети отца. Вскоре они поженились. В 1946 году родился мой брат Александр (скончался в 1958), а в 1960 году родился я. В конце 1942 года, когда написано письмо, мой папа был взводным сапером на передовой в Сталинграде.

Спустя 67 лет мамино письмо на фронт, адресованное разведчику Когану, нашло меня. Чудесным образом оно не затерялось среди миллионов писем миллионам фронтовиков для того, чтобы ее сын в означенный час не просто прочитал эту весточку, но увидел своими глазами живой мамин почерк на пожелтевшем от времени листе из тетради, услышал светлые мамины слова.

Вот отрывок из воспоминаний, сопровождающий публикацию этого письма в интернете:

«Я храню письмо одно. Знаете сколько ему лет? Я его получил в конце 1942 г. на Воронежском фронте. Как-то к Новому году на передовую пришли небольшие посылочки из тыла. Тогда так было принято, вязали варежки, кисеты и посылали на передовую. Я получил небольшую посылочку. Там был кисет для махорки с вышивкой «дорогому бойцу Красной Армии», пара теплых шерстяных носок и письмо (стилистика автора сохранена):

Не знаю вашего имени, поэтому обращаюсь несколько официально. Да и Вас я не знаю. Одно лишь мне известно, что Вы сражаетесь с германским фашизмом, что отстаивает наше счастье, нашу свободу! И я решила написать Вам, бойцу нашей родины! Привет мой, быть может, долетит до Вас, когда вы будете в сраженьи, но, вернувшись Вы прочтете его и вспомните о нас, девушках, которые ни на минуту не забывают о дорогих фронтовиках. Знайте, каждый наш шаг, каждая мысль связаны с Вами, боевыми друзьями.

И там, в этом кисете, было вот это письмо и ее адрес. Тогда не только я, несколько человек, нас, написали ей письмо. Мы так поняли, что и письмо, и кисет, и теплые носки относятся не только ко мне, это был подарок всем нам, фронтовикам. Это письмо я храню все годы, вот уже шестьдесят шесть лет».

Как я пришел в XVIII век

Многому жизнь учит. Из года в год. Вот и меня кое-чему за пять десятков лет обучила. Никак не могу научиться мириться со смертью. Потому что умерли родители: папа в 1983-м, мама — в 2005-м. Пока была мама, казалось, они оба рядом со мной. И она, всепонимающая, рассудительная и безрассудно любящая сына и внуков. Наша с папой Таечка, Таюля. И он, сильный, мощный, открытый и простодушный. Иногда, как ребенок. Папа ушел мужественно. Когда скорая увозила его в последний раз в больницу, отдал мне свои «командирские» часы и сказал: «Береги маму, без нее тебе плохо будет» В последний год жизни мучался тяжелой стенокардией и говорил мне: «Скоро отдам Богу душу». Сталинградский фронт, три года саперских будней, тяжелая контузия и два ранения не прошли даром.

Мой папа — Моисей Зусевич Бень — несколько отличался от большинства других евреев, которых я знал с детства. Всегда был готов постоять за справедливость. Даже на улице. И у него это получалось легко и непринужденно. И неведомая сила помогала, и занятия боксом в ранней юности. При этом меня он почему-то никогда не учил драться. Отзывчив был невероятно: неизменно помогал кому-то. Жили мы достаточно скромно. Но это не мешало папе оказывать друзьям и родственникам всевозможную помощь. Он был внешне удалой, а в сущности какой-то безмерный: если веселился, то радости не было предела. И не только его радости. Помню: несколько раз он плакал. Причины тому бывали веские, и его боль была безграничной.

Очень любил показывать мне старинный альбом с фотографиями его ушедших из жизни папы и мамы и ее родни, которую называл «Тверской мешпухой».

Про то, что дедом отца по его маме Саре Нехаме был раввин из Чернобыля и Белой Церкви Мовша Бер Тверский, я знал от папы. В другие подробности рода Тверских, согласно законам советского времени, он меня не посвящал. Среди бумаг Сары Нехамы Мовша Беровой Тверской сохранилось свидетельство о ее хупе 1913 года в Киеве с моим дедом Зусем Исраэлевым Бенем. Зусь Бень был художником, учился в киевском отделении Императорской академии художеств. Вместе с женой в 1910-е годы они имели небольшую фотомастерскую в Киеве на Львовской улице.

Последние четыре года, узнав о легендарном роде чернобыльских раввинов, я стал выяснять, каким образом с ним связан мой прадед. Выяснил по известным источникам, что у сына первого чернобыльского адмура Менахема Нахума (1730-1797) — адмура Мордехая Тверского (1770-1837) было восемь сыновей, старший из которых Аарон (1787-1872) всю жизнь провел в Чернобыле. И я пришел к выводу, что мой прадед — один из внуков Аарона. Написал об этом в журнале «Алеф» (№972, 2008).

С тем и приехал в Бней-Брак. Там констатировали, что в обширном своде данных о потомках Мордехая Тверского, сына Менахема Нахума, никаких сведений о моем прадеде Мовше Бере Тверском и его отце Сендере (к тому времени я уже знал наверняка от родственников и это имя) не содержится. В Бней-Браке меня адресовали в Нью-Йорк к знатоку рода, составителю фундаментального альбома «Великие раввины чернобыльской династии» (2003) Ицхаку Мееру Тверскому. Ицхак Меер по телефону подтвердил услышанное мной в Бней-Браке. Но при этом он напомнил о том, что, по преданиям, у первого чернобыльского ребе, кроме Мордехая, был еще старший сын Моше, возможно, умерший при жизни отца. И про детей Моше пока ничего неизвестно. Ицхак Меер вывел меня на киевского архивиста-исследователя Сергея Кутнего…

Так началось выявление документов. Первые недели не везло: «ускользали» даже мой прадедушка Мовша Бер и три его младших брата. Я почувствовал, что через некоторое время коллега из Киева может счесть меня за «генеалогически помешанного», а их, как известно, в наше время на свете хватает. По моей инициативе С. Кутний «переключился» на 1870-е годы и раньше. В Киевском государственном областном архиве начался просмотр так называемых ревизских сказок, в которых велся учет населения Российской империи для уплаты налогов. Результаты не заставили себя ждать.

В 1874 году «нашлись» мой прапрадедушка Сендер 26-ти лет и его отец Иось (Иосиф) Хаимович Тверский 46-ти лет. По соседству с ними записан другой мой прадедушка Исраэль Бень, сын которого Зусь через 39 лет женится на моей бабушке — внучке Сендера Тверского (ф. 280, оп. 2, д. 1572, л. 759об.-760). В «сказках» за 1850 год был «выявлен» Хаим Иосиович Тверский со всей его семьей, включая уже «нашедшегося» сына Иося (ф. 280, оп. 2, д. 1000, л. 582об.-583). В 1834 году содержатся сведения об Иоселе (Иосифе) Мееровиче Краснощеком, умершем в 1827-м, и семьях его трех сыновей Нухима (Нахума) Тверского 33-х лет, Хаима 27-ми лет и Мовши 23-х лет (ф. 280, оп. 2, д. 641, л. 198об.-199). При этом в записи 1834-го помечено, что во время предыдущей «переписи» 1815 года Иоселю Мееровичу было 45 лет, то есть, он родился в 1770 году. Тут я остановил взгляд на перекличке отчества «Меерович» с известной в иудаике книгой (Славут, 1798) Менахема Нахума «Меор эйнаим» («Светоч глаз»). И самого Нахума в литературе иной раз называют по имени этого труда. В то время в Киеве находится запись 1815 года, где мой предок Иосель имеет два отчества: Шрагович Меерович (ф. 280, оп. 2, д. 353, л. 112об.-113). И я понимаю, что Иосель Шрагович Меерович — не сын Менахема Нахума.

При этом Сергей Кутний рассказывает, что во всех документах по истории чернобыльской общины он не встречал имя Шрага ни разу, кроме указанного случая. Я делаю вывод, что двойное имя Шрага Меер («Свеча того, кто светит») имеет сакральный характер и предполагаю, что кому-то были нужны веские основания, чтобы так назвать сына. Когда-то совсем другой Шрага Меер являлся сподвижником легендарного рабби Акивы.

Ревизская сказка 1818 года подтверждает наличие в Чернобыле трех братьев: Нухима, Хаима и Мовши Тверских (ф. 280, оп. 2, д. 375, л. 756).

Интрига поиска достигает кульминации. Остаются только «сказки» за 1795 год, в которых записи на русском языке дублируют предшествовавшие им записи на польском. Если предыдущие переписи и велись, то польскими властями, и на Украине не сохранились.

И 1795 год приносит удачу. Есть запись о Нохиме Гершовиче (Менахеме Нахуме) и его жене Фейге Юдковичевне, сыне чернобыльского ребе — Мордухе (Мордехае) и его жене Соре (Саре) Аграновичевне (ф. 280, оп. 2, д. 52, л. 405об.-406). С тем, что давно известно, одно расхождение: жена Менахема Нахума здесь названа Фейгой при том, что по неархивным авторитетным источникам имя его жены — Сара. Жена Менахема Нахума — Сара была внучкой рава Ицхака Шапиро из Ковна и Люблина, потомка РИБаМ, РаШИ и Раббанов Гамлиелей и их великих предков царского рода соответственно. Два вероятных объяснения: или Фейга — второе имя Сары (два имени одного лица, характерные в хасидских семьях, в записях 1795 года ни разу не фиксировали), или Фейга — вторая жена Нахума, а его первой жены Сары к тому времени не было в живых.

Неподалеку от Нохима Гершовича и Мордуха в Чернобыле в 1795 жил Меер Нохимович 40 лет со своей женой Малкой Янкелевичевной (ф. 280, оп. 2, д. 52, л. 390об.-391). При этом в ревизских сказках именно Чернобыля за 1795 год отчество Нохимович (Нохемович, Нухимович, Нахумович) встречается только у Мордуха и Меера. Имя же Нохим — в 1795 году есть только у Менахема Нахума. В ревизских сказках 1815 года Меера Нохимовича уже в Чернобыле нет. Зато в 1795 году в Чернобыле был Иосель Шрагович (ф. 280, оп. 2, д. 52, л. 416об.-417) при том, что, согласно записи 1815, он перед 1814 годом на какое-то время покидал Чернобыль. И последняя находка: в 1818 году в Чернобыле проживал Айзик (Ицхак) Меерович Тверский 22-х лет (ф. 280, оп. 2, д. 375, л. 768).

Итак, в 1795 году в Чернобыле проживал Меер Нохимович. Один из двух мужчин с таким отчеством. Кто его отец? Если единственный в городе Нохим (Менахем Нахум), тогда позднее в чернобыльских реестрах должны быть Тверские — сыновья и внуки Меера (сына Менахема Нахума). И они есть.

Становится очевидным, что Меер — сын Нохима; Шрага Меер — дедушка Нухима, Хаима, Мовши Тверских; Меер — отец Ицхака Тверского — это одно лицо. И это лицо — Шрага Меер — еще один сын первого чернобыльского ребе Менахема Нахума (в местном еврейском обиходе ребе Нохема). Праправнука легендарного мистика Адама Баал Шема из Ропшиц (ск. 1712).

Мне же доводится быть потомком первого чернобыльского ребе Менахема Нахума (1730-1797) в десятом колене, его семь раз правнуком.

Согласно Положению о евреях 1804 года еврейское население Российской империи должно было носить фамилии. До того фамилий не было. Судя по всему, первым «официально» фамилию Тверский взял младший сын Нахума адмур Мордехай Тверский, сыгравший огромную роль в укреплении духовного влияния своего рода. Он стал отцом восьми сыновей, распространивших чернобыльский хасидизм по Украине и Белорусии. Разумеется, фамилия образована от города Тверия (Израиль), где когда-то шла работа по созданию Талмуда, в которой, по преданию, принимали прямое участие предки жены ребе Нохема — Сары. К тому же жена Мордехая — другая Сара — дочь карлинского адмура Аарона Великого (1736-1772) имела старшего брата Янкеля (ск. 1787), который во второй половине 1770-х годов переселился в Эрец (не исключено, что в Тверию) и основал там хасидскую общину. Это могло стать дополнительным аргументом для использования фамилии «Тверские».

Мой предок Иосель, внук Менахема Нахума, дважды (при жизни и после смерти) был записан Краснощеким, очевидно, по его внешним признакам. Своим же трем сыновьям он дал фамилию Тверские, в том числе старшему Нухиму (Нахуму), родившемуся в 1801 году — всего через четыре года после смерти прадедушки.

Спустя еще несколько дней Сергей Кутний обнаружил в том же Киевоблархиве в первой общероссийской переписи населения 1897 года подробную информацию о семье моего прадеда Мовши Бера Тверского (1864, Чернобыль — около 1910, Белая Церковь) и семье его мамы Брохи (родилась в 1842), жившей с тремя младшими братьями прадедушки (ф. 384, оп. 9, д. 527, л. 118, 122). Все они проживали в одном доме на Завальной улице в Чернобыле. Отец Мовши Бера — Сендер Тверский к тому времени уже умер, и его вдова Броха была хозяйкой небольшого заезжего дома. В реестре 1897 года присутствуют четыре дочери Мовши Бера. Вторая из них Сура (Сара) Нехама Тверская восьми лет — и есть мама моего отца. Среди документов моей бабушки сохранилось изображение Большой Синагоги в Белой Церкви с ее пометкой на идише: «Община». Папа рассказывал мне, что его дед р. Мовше Бер Тверский в последние годы своей короткой жизни был раввином в Белой Церкви. Теперь я надеюсь, что подтверждение этого факта найдется в архивах.

В архивах есть и потенциальное поле для поиска еще одного сына Менахема Нахума, которого звали Моше. По записям 1818 года в Чернобыле находилось еще несколько семей с фамилией Тверские. Возможно, у Моше было какое-то второе имя.

Ревизские сказки 1795, 1815, 1834 годов свидетельствуют о чрезвычайно высокой смертности у евреев Российской империи. Например, евреи старше 40 лет в ревизских сказках за 1815 год Радомысльского уезда, в который входил Чернобыль, встречаются очень редко. Люди разных возрастов бесследно исчезают из записей, промежуток между которыми составляет пятнадцать-двадцать лет. Уровень жизни евреев в полосе оседлости в конце XVIII века — первой четверти XIX века был на уровне жизни крепостных из неблагополучных губерний. Кстати, возраст до конца XIX века определялся ревизорами приблизительно и «на глаз», написание одних и тех же еврейских имен постоянно варьировалось, особенно из десятилетия в десятилетие.

По хасидскому преданию, когда ребе Нохем впервые приехал к Баал Шем Тову, тот весь шабэс смотрел на гостя с неприязнью. Когда супруга БеШТа спросила о причине этой неприязни, БеШТ сказал, чтобы она опасалась этого человека. Ребецн хорошо разбиралась в людях и возразила, что она видит Менахема Нахума праведником. На что Баал Шем Тов ответил: «Да, он хочет своими добрыми делами украсть весь Ган Эйден и Будущий Мир».

Уточнения от 26.02.2017 к очерку «Как я пришел в XVIII век» («Информпространство», №128, 2009)

Принимая во внимание данные генетической экспертизы потомков по мужской линии, организованной Ицхаком Меером Тверским в 2015-16 гг. в Нью-Йорке, Шрага Меер (дед моего прямого предка Хаима Тверского) не являлся родным братом Мордехая Тверского – сына видного чернобыльского религиозного деятеля второй половины XVIII века Менахема Нахума.

При этом, как со ссылками на архивные источники мной изложено в названном очерке, три внука Шраги Меера – Нухим, Хаим и Мовша – носили фамилию Тверские.

С определенностью можно полагать, что мой предок Хаим Тверский, как и его родные братья, родились от брака сына Шраги Меера – Иоселя – с внучкой Менахема Нахума (дочерью его старшего сына Моше). По архивным данным за 1815 год, жену Иоселя звали Басей (Киевоблархив, ф. 280, оп. 2, д. 353, л. 112об.-113). Иосель умер в 1827 году, о чем свидетельствует запись 1834 года (Киевоблархив, ф. 280, оп. 2, д. 641, л. 198-199об.), и, скорее всего, позже, чем Бася.

Как известно, в то время у евреев было принято, состоя в браке с дочерью авторитетного раввина, давать детям фамилию отца жены. Кстати, и имена родных братьев моего предка Хаима Тверского – Нахум (Нухим, Нохим, Наум) и Моше (Мовша, Моисей) – не случайно повторяются и в последующих поколениях нашего древа. В том числе еще раз назову своего прадедушку Мовшу Бера Тверского – чернобыльского раввина рубежа XIX-XX веков и его родного брата – киевского адвоката Наума (Нохима) Тверского.

По уточненным данным, мой прадед Мовша Бер Сендерович Тверский скончался 17 января 1913 года по ст. стилю в возрасте 52-х лет (об этом по архивным источникам содержится сообщение на форуме «Еврейские корни» – forum.j-roots.info). Таким образом, скорее всего, раввин Мовша Бер Тверский родился в Чернобыле в 1860 году, а не в 1864-м, как следует из приведенных в моем очерке предшествующих по времени архивных документов.

О родных и о корнях

Первые двадцать лет моей жизни прошли в Тихвинском переулке в районе метро Новослободская. В моей семье, как я понял много позже, жили во многом в соответствии с традицией и в нравственном, и в бытовом смыслах. Мама Генриета (в повседневности – Таисия) Марковна Шицгал и папа Моисей Зюсевич (в повседневности – Михаил Зиновьевич) Бень самим ходом своей жизни были, можно сказать, традиционалистами. Перечислю некоторые из представлений нашего «дома» в Тихвинском переулке. Полное отсутствие культа денег и тяги к роскоши. Неизменная готовность помогать людям. Чрезвычайно ответственное отношение к труду и к каждому конкретному делу. Отрицание поступков, направленных «только в свою утробу» (папины слова). Главенство мужчины при полном взаимопонимании в доме. Самоотверженная любовь к детям – вплоть до самопожертвования. С этими представлениями, как говорится, я родился.

Кто-то из советских евреев рассказывает, что он узнал о своем еврействе в детстве в каком-то определенном возрасте и в определенных обстоятельствах. Мне представляется, что я ощущал его всегда, едва ли не с самого рождения. Другое дело, связанное с этим понимание, что быть евреем… непросто. Я был толстяком, у которого волосы на голове стояли ежиком, плюс евреем. Не надо объяснять, что, начиная лет с шести-семи, пришлось хлебнуть предостаточно.

Иосиф Бродский рассказывал, что само слово «еврей» в брежневское время было довольно редким и в массе воспринималось вроде названия венерической болезни. Не знаю про болезнь, но как ругательное слово «еврей» воспринималось точно. Когда кто-то во дворе «обозвал» меня евреем, ближайший школьный друг «заступился»: «Он же не виноват, что еврей».

Во втором классе одно время я сидел за партой с высоким педантичным мальчиком, отец которого при Брежневе был на дипломатической работе. От соседа по парте я смутно чувствовал нечто вроде смеси высокомерия с легкой неприязнью. Эту смесь, как я понял позже, он приносил из своего «аппаратного» дома. Как-то этот мальчик пренебрежительно сказал: «Вы, евреи, маленький народ и разбросаны по всему миру». Я представления не имел о еврейской истории, но вдруг кто-то изнутри меня ответил: «Очень давно у нас была большая и сильная страна под названием «Еврея», она побеждала многих врагов. Но как-то враги сумели одолеть «Еврею», и с той поры ее потомки разбросаны по свету». Когда я говорил, мне казалось, что это – фантазия, но от произнесенных слов вдруг возникла неожиданная легкость. Сказанное мной каким-то чудом оказалось правдой. Ведь слово «Еврея» почти что Иудея.

На следующий день папа-дипломат пришел в школу, о чем-то поговорил с учительницей. Меня немедленно отсадили от «оппонента», объясняя это тем, что я отвлекал его от учебы. Таким оказалось мое нежданное первое заочное знакомство с древней Иудеей.

Занесло к нам в школу на год то ли в четвертый, то ли в третий класс Сережу Ермолинского – большеголового, черноволосого, с острым носиком, украшенным рыжими веснушками. Словом, как сейчас понимаю, ребенка, внешне похожего на нынешних детей из иерусалимского Рамота. В первые же дни своей учебы в нашем классе он подошел ко мне: «Ты еврей?» Теперь думаю, его детская душа искала на новом месте родственную душу. Но, видно, я уже так и ждал чего-то обидного. В «ответ» рассказал маме, что Ермолинский «обозвал» меня евреем. Мама пошла в школу – Ермолинского учительница отчитала. А мне не по себе до сих пор.

Наша семья жила по адресу: Тихвинский переулок, дом 10/12, корпус 1, квартира 29. На втором этаже пятиэтажки, построенной для работников Наркомпроса в 1920-е годы. В нашем доме жили во взаимопонимании, согласии и доверительной теплоте русские, евреи, грузины, татары… Только однажды мужик с верхнего этажа сказал моему маленькому старшему брату Сашеньке (ушел из жизни в одиннадцать лет): «Жиденок, езжай в свой Израиль». Когда отец встретил соседа на лестнице – ударил его по лбу курительной трубкой. Через несколько дней сосед извинился, а потом десятилетиями обходил нашу семью за версту.

Увы, испытываю неизбывные муки совести по поводу ухода из жизни моих замечательных родителей: мамы – в 2005 году, папы – в 1983-м. Страдаю от того, что сделал не все и не так для продления их жизней.

Моя единственная еврейская «школа» была дома – в Тихвинском переулке, дом 10/12, корпус 1, квартира 29. На втором этаже пятиэтажки, построенной для работников Наркомпроса в 1920-е годы. В нашем доме жили во взаимопонимании, согласии и доверительной теплоте русские, евреи и татары. Только однажды зрелый мужик с верхнего этажа сказал моему маленькому старшему брату Сашеньке (ушел из жизни в одиннадцать лет): «Жиденок, езжай в свой Израиль». Когда отец встретил соседа на лестнице – ударил его по лбу курительной трубкой. Через несколько дней сосед извинился, а потом десятилетиями обходил нашу семью за версту.

Мама (1921, Москва – 2005, Москва) закончила исторический факультет МГУ. Во время войны трудилась литературным работником газеты «Строитель Приволжья» Приволжского окружного военно-строительного управления (1942-1943). После войны работала редактором в ТАСС и библиографом в МГИМО (1948-1978). Она учила меня быть самим собой от рождения до своего последнего вздоха. Учила не специально, а своей одержимой, невероятной любовью к сыну, а позже – и к моим детям.

Эта любовь была содержанием всей ее жизни. Родители потеряли своего старшего сына Сашеньку за два года до моего рождения. Помнится, когда мне было где-то под тридцать, моя семья, как всегда, жила летом в Красково, а я после работы оставался в Москве. С нашей дачей соседствовало общежитие с телефоном, и мама, беспокоясь обо мне, попросила тамошнюю вахтершу разрешения позвонить в Москву. А в ответ услышала: «Иди отсюда, жидовское отродье». За всю свою многотрудную долготерпеливую жизнь мама никогда никого не обидела: просто не умела этого делать. Не единожды я слышал от нее: «Я еврейка и этим горжусь», «я еврейка и никогда от этого не откажусь».

За два с половиной месяца до ухода из жизни она поздравила меня с днем рождения открыткой, ставшей ее последним напутствием: «Поздравляю с 45-летием, дорогой сын. Желаю тебе дальнейших творческих успехов. В этот раз ты нам всем подарил свою новую книжку. Это здорово!

Очень тебя прошу: следи за своим здоровьем. Береги свои нервы. Не трать их неадекватно на пустяки. Пусть тебя радуют твои славные красивые дети. Будь здоров и счастлив. Крепко целую. МАМА».

Она рассказывала в детстве мне, а потом моему сыну, что, будучи маленькой девочкой, видела, как в медицинскую машину несли на стуле по лестнице больного старика. «Когда-нибудь так понесут меня в последний раз», – грустно улыбалась она. Ее предсказание оказалось точным. Она ушла из жизни в один день (по григорианскому календарю) со своим отцом, пережив его на 25 лет.

Дома, бывало, мы слушали с ней, уже старенькой, клезмерскую музыку, и она, когда я заходил в синагогу, с интересом расспрашивала, что там и как… До самого конца переживала за людей, и не только за близких. И мы с ней были как одно целое. Уход мамы мне помогли пережить поддержкой, сердечной и духовной, раввины Давид Карпов и Адольф Шаевич. При маминой жизни я посвятил ей первое издание своей книжки «Не весь реестр» (2000). И все, что после ее ухода случается сделать, как мне кажется, нужного, мысленно посвящаю памяти моей мамы.

Папа (1916, Киев – 1983, Москва) прошел войну окопным старлеем от Сталинграда до предместья Берлина. Он был минером, про таких говорили: больше недели на фронте не живут. В РККА с января 1942 года. Военный билет за № 43489. За время войны был дважды ранен и один раз контужен. Участник обороны Сталинграда, освобождения Украины, Белоруссии, Польши, Германии. Ему довелось участвовать в боях Сталинградского, Южного, Донского, 1-го Украинского фронтов. Был награжден орденом Красной звезды, медалями «За оборону Сталинграда» и «За победу над Германией».

Трудовую жизнь М.З. Бень начал с 1932 года. Был рабочим, десятником, техником и сменным инженером в системе Мостотреста НКПС. Участвовал в строительстве крупнейших железнодорожных мостов – Химкинского, Ахтубинского, Бирюсинского, Воскресенского. Выступал автором-разработчиком передовых технологий на этих объектах.

В 1938 году по комсомольской путевке был направлен на Дальний Восток, где трудился на возводимом заводе № 116 Наркомата авиационной промышленности СССР начальником строительства. Стал одним из первых строителей, принимавших участие в закладке города Арсеньева в трудных условиях Уссурийской тайги. В конце 1940 года его вызвали в Приморский крайком партии и назначили начальником управления строек № 2/307 Владнефтестроя, законсервированных из-за начала войны.

С 1946 года – на руководящей работе по строительству гражданских, промышленных и гидротехнических сооружений: возглавлял «Военстандартбетон», был заместителем управляющего городского дорожного треста Москвы, начальником СМУ, принимая участие в реконструкции центральных магистралей столицы.

С начала 1954 года – начальник Главка строительства совхозов и МТС на целинных землях в пяти западных областях Казахстана и на всех территориях, подведомственных Мингорсельстрою республики. При его личном участии в короткие сроки построили 94 новых совхоза. С 1960 года – заместитель управляющего Мостостроительного треста Минавтодора РСФСР. В 1963 году заочно окончил Московский автомобильно-дорожный институт по специальности «мосты и тоннели». С 1967 года – начальник Главверхневолжсксельстроя. С 1968 по 1981 год заместитель начальника республиканских объединений Росдорстрой и Главдорюг. В этот период при его непосредственном руководстве в России построено более 350 больших и средних мостов, а только за одну 9-ю пятилетку введено в эксплуатацию 16 тыс. километров дорог с твердым покрытием. Имел 49 лет трудового стажа. Награжден рядом государственных и ведомственных наград. Почетный дорожник РСФСР – удостоверение №348 от 03.09.1976.

В папе точно также, как в маме, еврейское самосознание органично и искренно сочетались с преданной любовью к России. Между тем запомнилось, например, как мой отец, с которым у меня – и тогда, и теперь – кажется, невероятное внешнее сходство, вечерами на огромном древнем радиоприемнике «Рекорд», «жившем» десятки лет у нас на даче, ловил «Коль Исраэль» в июне 1967-го, когда сквозь помехи «глушилки» доносились репортажи о Шестидневной войне.

Папа приобщал меня к корням при помощи толстого коричневого старинного альбома фотографий (и сейчас этот альбом у меня дома). Просмотр этого альбома производился со мной не часто. Но этот периодически повторяющийся просмотр был для меня чем-то вроде ритуального праздника. Начинали с фронтовых и других фотографий отца, потом обращались к фото его папы – художника Зуся Беня (1886, Чернобыль – 1919, Киев) Он учился в Киевском отделении Петербургской академии художеств. Умер от брюшного тифа, когда отцу было три года. Потом смотрели фотографии его мамы Сары Нехамы, урожденной Тверской (1888, Чернобыль – 1942, Магнитогорск) и ее многочисленных родственников. Папа показывал мне их записи и письма.

С щемящей грустью он вспоминал, как его отец ходил с ним, малышом, в лавку за ирисками, и мама называла его Мейшеле-бомчик (Мишуля-медвежонок). Второй муж Сары – инженер Израиль Воллис знал еврейскую традицию и был знаком с русской культурой Серебряного века, о чем говорят его записи. Тетрадку с этими записями я передал своей двоюродной сестре – его родной внучке, теперь живущей в Нью-Йорке. «Дядю Воллиса» мой папа любил и уважал.

Особенное впечатление возникало от фотографии раввина синагоги Бродского в Чернобыле и Большой синагоги в Белой Церкви – Мовши Бера Тверского (1860-1913) – родного деда отца, снятого в облачении с открытой Книгой в руках. Папина мама до конца жизни хранила среди своих документов вырезку с изображением белоцерковской Большой синагоги (эта иллюстрация находится у меня до сих пор). Отец, конечно, знал о том, что он – потомок древа чернобыльских раввинов Тверских. Но внимание на том не заострял: боялся за меня, а причины тому в те времена были.

По преданиям, чернобыльские раввины Тверские отличались ярко выраженной широтой, открытостью натуры и горячей отзывчивостью. Мой папа сполна унаследовал эти качества.

Уже после ухода из жизни моей мамы я нашел в многочисленных папках с отцовскими документами и записями возмущенные письма начальника Казахстанского Главзападстроя М.З. Беня секретарю ЦК КП Казахстана Брежневу и в газету «Казахстанская правда» по поводу фельетона в этой газете «Щедрый Бень» (10 июля 1955), сводившегося к тому, что якобы Бень вошел во вредительский сговор с руководителем подчиненного ему Демьяновскстроя А.Д. Каганом и к тому же растрачивает средства на незаслуженное премирование Кагана. Отец писал: «Фельетон имел определенный резонанс в районах освоения целинных и залежных земель. Среди отсталых элементов фельетон был использован для разжигания национальных предрассудков и недоверия к некоторым руководителям».

Каким-то неведомым образом случилось так, что моим родственникам «повезло» не оказаться на лесоповалах, в лагерях и ссылках. Четыре двоюродных сестры маминой мамы были расстреляны по обвинению в шпионаже в пользу Японии: одну из них – Дору – угораздило полюбить сотрудника японского посольства. Был расстрелян Соломон Либман – сын тети Мани, родной сестры дедушки Марка (маминого отца), а один из его родных братьев – Яков Шицгал, переводчик ГПУ, в конце 1920-х годов из-за увиденного и услышанного сошел с ума и был направлен на Канатчикову дачу (психиатрическая больница), где скоропостижно умер. Мои прабабушка и прадедушки по маме погибли в Белоруссии во время фашистской оккупации. Семья родного дяди моего папы – Сендера Тверского (он, его жена и двое их маленьких детей) была уничтожена немцами в Бабьем Яру. Только мамин родственник Яков Горелик много лет «отдыхал» на нарах в сталинских лагерях. Двадцатый век катком проехал по нашей родне: многих нет на свете, другие из в советское еще время уехали из Союза.

Дедушка, мамин папа, Марк Григорьевич Шицгал (1897, Слоним – 1980, Москва) был идейным коммунистом. Он окончил реальное училище, а потом учился в Рижском политехническом институте, с которым в 1915 году был эвакуирован в Москву. В 1917-1922 годах работал в Моссовете и Наркомпроде под руководством Н.А. Семашко и А.Д. Цюрупы, в 1918 году лично встречался с Лениным (В.И. Ленин. Биографическая хроника. Т.6. М., 1975, с. 21). В 1935-1938 годах – в Наркомпросе РСФСР в Управлении школьного
строительства под руководством А.С. Бубнова, где неоднократно участвовал в заседаниях Совнаркома РСФСР как представитель Наркомпроса по вопросам школьного строительства. С 1938 по 1948 годы был на ответственной работе в военно-строительных органах по возведению объектов. Во время войны трудился начальником Куйбышевского отделения Военстройснаба Главвоенстроя при СНК СССР (1942-1943) и на другой ответственной работе. С 1949 по 1956 годы – на руководящей работе в Главстрое Министерства промышленности стройматериалов СССР в должности управляющего Всесоюзной конторой материально-технического обеспечения строек ГСУ и в других строительных организациях.

При этом рассказывал, что в детстве и юности его называли Моткой, помнил несколько молитв на иврите, почему-то иногда читал мне поминальную молитву – кадиш, который называл «кадышем». Когда его, совсем старенького и тяжелобольного, кто-то спросил в булочной – «что это вы, евреи, все французские булки покупаете, а русским хлебом брезгуете?» – дедушка угрожающе пошел на обидчика с палкой наперевес. Французскими булками тогда в обиходе называли маленькие мягкие батоны.

Мамина мама, Берта Григорьевна (урожденная Пинхасик; 1897, Жлобин – 1976, Москва), человек очень тонкий, ее сестры и брат в детстве похоронили свою маму – красавицу Тайбу (урожденную Козовскую). Детям Тайбы всю оставшуюся жизнь было присуще огромной силы беспокойство за близких. Можно сказать, характерная еврейская тревога за родных, которая, возникнув, передается из поколения в поколение.

Особенно тесно с нашим домом были связаны папины младшие родные братья – Изя (на фронте он лишился одного легкого) и осиротевший в двенадцать лет Додик; бессемейные родные сестры бабушки Берты – Циля и Шифра, их родной брат Мордух (в повседневности – Лев) – солдат-окопник, кавалер ордена Славы. Много общались с родными племянниками дедушки Марка – Таней и Генрихом. Еще отец крепко дружил со своей двоюродной сестрой – хлебосольной и мудрой Сашей Буфф (урожденной Тверской)… Все они давно лежат на погостах Москвы, Воронежа, Владимира, а верная и сердечная подруга мамы, детский врач Мара Кочман завершила свою жизнь за океаном.

У папы было немало друзей, но особенные отношения сложились с соседом по даче, экономистом и полиглотом, сосланным в Сибирь после войны, Марком Юльевичем Каганом и с соседом по двору на Тихвинке Наумом Михайловичем Соломоном, который прошел две мировых войны и остался без ноги. Оба были старше отца и весьма сведущи в сущностных вопросах. Часами отец вел с ними уединенные разговоры, иногда и того, и другого называл «рэб-идом».

Именно мама и папа и жившие вместе с нами мамины родители – дедушка Марк и бабушка Берта, еще помнившие идиш, именно они невольно и естественно заложили основы моему еврейскому мировосприятию. Любовь же к русской литературе я унаследовал, наверное, в первую очередь от маминой мамы, которая особо жаловала Тургенева и Достоевского. И добрейшая няня – тетя Паша, Прасковья Ивановна Людина (1894-1981), крестьянка родом из Юрьева-Польского, прожившая у нас в доме около 60-и лет, рассказывала мне русские народные сказки и пела забытые лирические песни.

Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Евгений Бень. Персональный сайт

Евгений Бень. Из статей и эссе разных лет

Георгий Каменев, мыслитель, священник, ученый, поэт

Психоз коронавирусного «обмана» трудно излечить

Русская симфония всеобщего бессмертия
(К 100-летию первой публикации поэмы «Двенадцать»)

Пишется как дышится. Дневник 2017-2018 года

2018

2017

Слушай Америка, мир стал другим!

Мой бессмертный полк

Разойтись, чтобы найти взаимопонимание

Русский язык как столп и ответственность

Путь на стыке

Без права на поражение

Футбол, театр абсурда или пурга?

«Паранормальные» явления

Настоящий уровень настоящего провала

Совпадение безмерных крайностей

Когда ответы превращаются в вопросы

Если не с Капелло, то как?

И классовое чутье может подвести

Русская идея как реальность

Отмотав время

«Образ мира, в слове явленный»

Диалог из глубины

В жизни все и всегда пора

Евгений Бень

Папа

Письмо нашло сына спустя 67 лет

Как я пришел в XVIII век

Уточнения от 26.02.2017 к очерку «Как я пришел в XVIII век» («Информпространство», №128, 2009)

О родных и о корнях

Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Евгений Бень. Персональный сайт

Евгений Бень. Из статей и эссе разных лет

Георгий Каменев, мыслитель, священник, ученый, поэт

Психоз коронавирусного «обмана» трудно излечить

Русская симфония всеобщего бессмертия (К 100-летию первой публикации поэмы «Двенадцать»)

Пишется как дышится. Дневник 2017-2018 года

2018

2017

Слушай Америка, мир стал другим!

Мой бессмертный полк

Разойтись, чтобы найти взаимопонимание

Русский язык как столп и ответственность

Путь на стыке

Без права на поражение

Футбол, театр абсурда или пурга?

«Паранормальные» явления

Настоящий уровень настоящего провала

Совпадение безмерных крайностей

Когда ответы превращаются в вопросы

Если не с Капелло, то как?

И классовое чутье может подвести

Русская идея как реальность

Отмотав время

«Образ мира, в слове явленный»

Диалог из глубины

В жизни все и всегда пора

Евгений Бень

Папа

Письмо нашло сына спустя 67 лет

Как я пришел в XVIII век

Уточнения от 26.02.2017 к очерку «Как я пришел в XVIII век» («Информпространство», №128, 2009)

О родных и о корнях

Русская симфония всеобщего бессмертия
(К 100-летию первой публикации поэмы «Двенадцать»)