Мы познакомились с Николаем Пропирным в 1997 году — больше десяти лет назад. В наше время это огромный срок — целая эпоха. Он был тогда еще совсем молодым человеком, но уже весьма опытным журналистом, главным редактором газеты. Поэтическая муза Пропирного, казалось, рождалась на обочине его творческих интересов: стихи были тогда, по преимуществу, песенными текстами. Однако со временем поэзия становится неотъемлемой частью его творческой работы. Он выпустил три сборника стихов, каждый из которых свидетельствует о становлении поэтического мастерства их автора, о все более серьезном взгляде на мир. Подборка новых стихов Николая Пропирного — по форме путевой дневник на дороге потерь и обретений. И в то же время — очередной этап в неустанных попытках осмысления неисчерпаемых тем человечества: вечного и преходящего, веры и безверия, животворной памяти и рокового забвения…

Леонид Гомберг

* * *

Плачь, Джульетта, брат убит любимым,
Утвердилась древняя вражда.
В мире, где отцы неумолимы,
Детям уготована беда.
Что тебе полночные объятья,
Юношеских слов пьянящий дым,
Если станет свадебное платье
Погребальным саваном твоим?..

Плачь, старик, подумают, от дыма
очага роняет слезы Лир.
В мире, где отцы неумолимы,
Дети сохранить не смогут мир.
Что тебе надменные вопросы,
Что тебе надуманный покой,
Если станет королевский посох
Странника расколотой клюкой?..

Плачь, мой принц, утопленницу мимо
чувств и мыслей слуги пронесут.
В мире, где отцы неумолимы,
Грозны дети, правящие суд.
Что тебе отмщенное коварство,
Что фантомом вырванный обет,
Если месть твоя обрушит царство,
Если род прервется на тебе?..

Истра

Окраину венчает монастырь,
Дитя эрзянской пастырской гордыни,
У стен его болотистый пустырь
И речка, коей город прозван ныне.

Бюст Чехова — решительно спиной
К культуре, воплощенной в желтом доме.
И странно ждать реакции иной,
Коль все разрушено до основанья, кроме

Больницы, где провел унылый год,
Быв ординатором, и та — почти руина.
Зато, в наличии лекарственный завод
И странная скульптура Св. Мартына.

Что ни забор — сидит суровый кот,
А может, кошка — черт их разберет…

Киев

Украшена плеядой мастеров
От византийцев до Кавалеридзе,
Руси исконной древняя столица
Взмывает из днепровских берегов.

Нет, не рассеял магию волхвов
Горящий крест в тяжелой княжьей шуйце:
Лишь село солнце — всюду духи вьются —
И живших, и собравшихся из слов.

Шолом-Алейхем, следом Паниковский,
Угрюмый Брут, с ним театрал московский,
Седой Турбин застыл перед мостом,

Вот на восход уходит Голда Меир,
И на брусчатке только пронькин веер
Лежит сухим каштановым листом…

* * *

Жизнь — только повод для стихов,
Любовь — лишь оправданье текста
(а равно оправданье секса
и всех прощаемых грехов).
Всему всегда начало — слово,
Оно же и венец всего.
Без слова действие наго,
А старое лишь в слове ново…

Константинополь

Царьград, Константинополь — не Стамбул!
Что нам за дело до османской метки?
Когда попутный ветер в спину дул,
К Византию стремились наши предки.

Мне ржавый след Олегова щита,
Славянской крови след на лицах турок
Видней, чем шкурных рынков суета,
Чем радуги дворцовых штукатурок.

Покуда здесь в слиянье пестрых вод
Луны обмылок смотрит оком Вия,
Пусть минареты держат небосвод
Над опустевшим куполом Софии.

Мы знаем имя города, но час
Преображенья скрыт еще от нас…

Прага

Коль на сегодня праздный пыл иссяк,
Пойдем на Старе Место к «Радегасту»,
В корчму, где пиво оттеняют яства:
Утопенцы, секана, брамборяк…

А ночью загрохочет голос адский:
«Тонзура где?!» И снящийся кулак
Ударит в темя. Видно, пару фляг
Напрасно мы… той… травяной, карлсбадской…

Но утром, хохоча, гусит суровый
Нам с Жижкова махнет рукой и новый
Поход за старыми знакомствами начнем:

«У Калиха» мы Швейка повстречаем,
А с мастером Пернатом выпьем чая
На вилле за последним фонарем.

Возвращение Живаго

Под весну Морозко стал ленив —
Не взбивал пуховую перину…
Снег вскипел, обуглился и сгинул,
Серым пеплом город замостив.

Пепел всюду — ветры-времена
Беспощадны к очагам московским.
Я ловлю в далеком отголоске,
Что сулит мне вещая весна.

Все быстрей хлопочут шестерни,
Задники меняя беспрестанно...
В темноту, как баржи каравана,
Уплывают скомканные дни.

Скоро Пасха. С чистого листа
Жизнь начнется даже на задворках.
У людей пред праздником уборка,
У меня — предчувствие креста.

Посохом Твоим храним (гоним?),
В смертной тени я ищу дорогу…
Задан путь. Не соглашаться с Богом
Можно. Но не стоит спорить с ним.

Дорога к Табе

Холмы, шоссе, дорожных знаков
Мгновенный блеск, а надо всем —
Сверкают цепи зодиака,
Сияет сеть иных систем.

Машина мчится по Синаю,
Что, в сущности, конечно, бред:
Здесь следует брести, сминая
Седую пыль. Но мчаться? — Нет!

Тем паче в ночь. Об эту пору
Пристало, разложив костер,
С собой вести о вечном споры,
Лишь на любовь сменяя спор.

Здесь, в мире черном и бескрайнем,
Цепями движим и влеком
Сетями, разум ищет тайный
Великий замысел во всем.

Предгорья нового завета
Мукой сомненья замело…
Добро — всегда ли сущность света?
Всегда ли тьма — рождает зло?

Всегда ли мрак — пособник кражи?
Как небосвод беззвездный сир!..
Светает, сепия пейзажа
Замкнула бесконечный мир.

Дорога наклонилась к морю,
Стал четче ломкий контур гор.
Я побеждаю в древнем споре…
Я позабыл, о чем был спор.

Петра

Имя твое — скала
средь имен пустых.
Ветра
песчаный хлыст срывает людей дела
с камней твоих,
Петра.

Призрачный караван
сойдет со стены
в небыль
древних столиц, обращенных в туман,
в пустынные сны
неба.

Время не знает драм.
Догорят у твоих границ
свечи
желтых колонн. Но ты — и без храма храм,
и без гордых гробниц —
вечность.

Охра, как свет, светла,
и живей смоковниц стальных
камень.
Имя твое — навеки скала
средь имен иных.
Амен.

Осенние стансы

Все — вода, и воздух, и дорога.
Плед и плащ — сгущенная вода.
Стон возницы: «Трогай, милый, трогай!..»
Ливень с губ смывает без следа.

Тащится возок по вязкой жиже,
Вымокший конек едва бредет.
Комья серых туч все ниже, ниже,
Все страшней сгибают небосвод.

Коль собрался в путь своею волей,
На погоду нечего ворчать.
Но веселья было бы поболе,
Будь в кармане красная печать…

Подкатиться к станции почтовой,
Рявкнуть: «По казенной! Лошадей!..
А покуда стопочку столовой…
И еще, пожалуй, можно щей…»

Ну, ничто, еще в заветной фляге
Есть запас французского огня.
Приложусь и эдак вот прилягу…
— Слышь-ка, братец, не хлещи коня!

Что спешить, коль принято решенье,
Как там… больше некого любить…
Ну, не грех простуде в устрашенье
И еще маленько пригубить.

Позади остался город древний,
Карты, флирт и прочие грехи.
Впереди — родимая деревня,
Банька, девки… И стихи, стихи!

Впереди — зима, а с ней — охота!
Гулкий лай, тревожный зов рожка,
Скачка по замерзшему болоту,
По лесу, по вымершим лужкам…

Дождь-упрямец верх возка промочит,
Скатится за шиворот, проснусь…
— Слышь ты, черт, гони же, нету мочи!
Осень. Вечер. Поле. Слякоть. Русь.