ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"
АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА
| ГЛАВНАЯ | АРХИВ АНТОЛОГИИ ЖИВОГО СЛОВА | АВТОРЫ № 7 (108) 2008г. | ПУЛЬС | ПОЛИТОЛОГИЯ | ПУТЕШЕСТВИЕ | ЛИЦА | ГОРИЗОНТЫ |
| СВЕТ | ВЗГЛЯД | ИНТЕРПРЕТАЦИЯ | ВОЙНА | ЮМОР | КНИГА | СЛОВО |
 |
Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"Copyright © 2008 |
Виктор Кузнецов
В продаже имеются пиявки!
Студенты-ифлийцы шутят
Студент Института философии, литературы и истории (ИФЛИ) имени Н.Г.Чернышевского Лев Адлер в 1941 году вместе с однокурсниками ушел на фронт. Заканчивать образование демобилизованному и израненному на войне старшему сержанту пришлось на историческом факультете МГУ. Потом судьба забросила его в Альметьевск, где он более сорока лет преподавал философию… В памяти этого удивительного человека, встречу и многолетнюю дружбу с которым мне подарила судьба, сохранилось множество студенческих баек довоенного, послевоенного и не столь уж давнего времени. Ветеран любезно разрешил мне записать его воспоминания и подготовить к публикации.
В общежитии и библиотеке
 |
| Семен Гудзенко («Cарик») |
У Давида Самойлова был друг — известный экономист Яков Кронрод. Который открыто ухаживал за женой Давида красавицей Лялькой.
Комментарий поэта был афористичен: «В семье не без Кронрода».
***
Давид Самойлов сочинил душераздирающий романс о соблазненной девушке Ляле, за которую потом отомстил блатной любовник. Там были такие строки: «Обещал он на Ляле жениться, говорил, что он техник зубной». И еще: «И горячая кровь покатилась по его дорогому пальту».
***
Семен Гудзенко, Адик Галинский и Лев Адлер видят в аптеке надпись: «Здесь имеются в продаже медицинские пиявки». Лев Адлер: «Звучит как стихи». После минутного молчания (друзья уже продолжают променад на улице) Семен произносит:
Стой здоровия на страже,
Подавай с утра заявки.
Здесь имеются в продаже
Медицинские пиявки.
И дальше (на мотив «Кукарачи»):
Ах, вы пиявки, ах вы, пиявки!
До, ре, ми, фа, соль, ля, си.
И у Маньки, и у Клавки
Кровь дурную отсоси.
***
 |
| Лев Адлер |
Старенькая мама Сарика (так друзья в своем кругу называли Семена Гудзенко; Самойлов был «Дезиком», Илья Зверев — «Иолькой», Наум Коржавин — «Эмкой») за столом жалуется на жизненные трудности. Комментарий поэта (в 1947 году еще не отменены карточки): «Перебиваемся с черного хлеба на белое масло, с белого хлеба на черную икру».
***
Юра Левитанский предлагал площадь Свободы переименовать в площадь Осознанной Необходимости.
***
На поточных лекциях по ОМЛ (Основам марксизма-ленинизма) доморощенные поэты ИФЛИ сочиняли эпиграммы. Многие из которых бывали несправедливыми — «ради красного словца». Льву Адлеру запомнились следующие…
О философе Арсении Гулыге:
Пришла в ИФЛИ бумага,
Бумага-прощелыга:
«Из лагерей Гулага
Сбежал мудрец Гулыга».
На однокурсницу Китти Страустель, которой (страшно сказать!) было целых двадцать два года да еще неровные зубы:
Шло дело, видно, к старости,
И юность шла на убыль.
Ночами снилась Страустель…
И выпадали зубы.
Ходила по институту и убийственная эпиграмма на профессора-лингвиста Галкину-Федорук — жену ректора МГУ профессора М. С. Галкина:
Свой жалкий ум вперив во звуки,
Она наукой занята.
Ее труды нужны науке,
Как русской азбуке фита.
***
Ифлийские поэтические мэтры Павел Коган, Сергей Наровчатов и Давид Самойлов («Большая тройка») ежегодно устраивали среди первокурсников смотр молодых дарований, которые нередко выдавали и такие «перлы»:
Пока хожу, пока брожу
По толстой морде Ленинграда,
Вас убедительно прошу:
«Иронизировать не надо».
И еще:
Милая кудрявая головка,
Разметались кудри по плечам.
Мне тебе советовать неловко,
Чтобы ты не шлялась по ночам.
Мораль:
Соблюдай же в теле чистоту,
А в душе — нетронутость бутона.
***
Юрий Левитанский — о своем школьном друге высоком и тощем Лене Лидесе, ставшем в Москве Леонидом Лиходеевым, фельетонистом и писателем:
Леня Лидес — Лиходеев,
По прозванью Лиходей,
Из московских иудеев
Самый тощий иудей.
В учебном корпусе
 |
| Юрий Левитанский («Малец») |
Инвалид Отечественной войны Вася Цегуро сдает профессору Пинскому экзамен по литературе XIX века. Ему достался Оноре де Бальзак. Вася (после челюстного ранения у него был дефект речи) произносит про великого французского писателя единственную фразу: «Сгывал все и всяческие маски».
Профессор спрашивает: «Хорошо. Вы читали Бальзака? Что именно?»
Ответ: «Отец Гогио».
«Ну, расскажите, о чем этот роман».
Вася: «Не помню».
Пинский: «Когда же вы его читали?»
Вася: «Перед войной».
Профессор: «Четыре года, и совсем ничего не сохранилось в памяти?»
Вася, положив на стол протез руки: «Товарищ Пинский! Четыре года. А какая была гепоха!»
Эта фраза стала в МГУ крылатой.
Пинский: «Хорошо. Давайте вашу зачетку».
Вася, выходя из аудитории»: «Гавагыл хогошо, а поставил тгояк».
***
Профессор Александр Иосифович Неусыхин, прозванный за малый рост Пипином Коротким, обладал феноменальной памятью — редкой даже для историков. Лекции он читал без записей, по памяти цитируя тексты и стихи на шести языках.
— Как вы это все помните? — спрашивали студенты. — Целых 100 минут говорите без единой запинки.
«Пипин» подводил студентов к окну, где на троллейбусной остановке беседовали две дамы. «Моя лекция закончилась, а их беседа все еще продолжается без сучки и задоринки, хотя они начали ее раньше. А я ведь еще и готовлюсь».
***
Академик Евгений Викторович Тарле превращал свои лекции в театр одного актера: ему, по всей видимости, подражает (хотя и с перебором) Эдвард Радзинский. Тарле всех императоров российских называл непременно по имени-отчеству: Николай Павлович, Александр Павлович, Екатерина Алексеевна… И не иначе.
Нравы Тарле живописал бесподобно. Запомнился ответ министра пореформенной России дельцу, который за подпись предлагал 50 тысяч рублей и полную тайну. «Давайте 100 тысяч, — сказал министр, — и рассказывайте кому угодно и что угодно».
Из межвузовского фольклора
 |
| Давид Самойлов («Дезик») |
Правительственная телеграмма из Москвы в Ташкент в октябре 1941 года: «Встречайте почетного академика Каблукова».
Начали думать ташкентские мудрецы: «Что за зверь такой — почетный академик?» Посмотрели в БСЭ статью «Академия наук СССР». Читают и глазам своим не верят: «Почетными академиками являются товарищ Сталин, товарищ Молотов и товарищ Каблуков».
Подходит московский поезд к перрону ташкентского вокзала. Преклонных лет академик (физико-химик по специальности) с супругой, еле живые после долгого пути, сидят на своих жестких местах плацкартного вагона.
В проходе появляется майор НКВД с двумя адъютантами: «Вы почетный академик Каблуков?» Академик тихо говорит жене: «Ну, Маша, давай прощаться. Приехали». Энкавэдешник, между тем, берет под козырек и рапортует: «Товарищ почетный академик! Почетный караул для Вашей встречи построен. Докладывает майор Асмагулия».
На перроне гремит оркестр, суета, праздничное настроение. Академическую чету усаживают в лимузин и привозят на дачу генерал-губернатора Туркестана еще царских времен.
И прожил там почетный академик Каблуков до своей кончины в 1942 году, не зная ни забот, ни печали. А обычные академики в том же Ташкенте жили чуть ли не в студенческом общежитии, получая дополнительно к карточке двести граммов хлеба и, один раз в месяц, фунт масла.
Из «портфеля» журнала «Кольцо А»