ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА

Информпространство

Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Copyright © 2012

 

Максим Магидсон
Из архива Д. Магидсона и Т. Магидсон-Школьник

Анна Килимник



Свой ключ к реальности

В этом году исполнилось бы 40 лет москвичу Максиму Магидсону. Жизнь одаренного мальчика-художника трагически оборвалась в тринадцать лет, но остались его разножанровые работы, ставшие достоянием специалистов и любителей в последние десятилетия. В 2002-м году в Москве вышла книга-альбом «Максим Магидсон. 1972-1985». Работы Максима и очерк о нем его мамы Т. Магидсон-Школьник были опубликованы в газете «Информпространство» (№160, 2011), фильм о его творчестве «Весенний листопад» размещен на www.youtube.com... Приводим фрагменты из эссе искусствоведа Анны Килимник, недавно покинувшей этот мир вследствие несчастного случая.

К сказке А.С. Пушкина «О спящей царевне и семи богатырях». Уголь.1984
Из архива Д. Магидсона и Т. Магидсон-Школьник

Его фантазии на темы пушкинских парафразов русских народных сказок звонки и лукавы, как лубки. Но декоративная смелость, живая пестрота соседствуют в них с тонким чувством меры, а порой и высоким, «гладким» слогом «ученого искусства» Горькой зрелостью отличаются иллюстрации Максима Магидсона, такие «ломкие», холодные и хрупкие, к весенней сказке Островского «Снегурочка».

Герои российской словесности, будь то бессмертные персонажи пушкинского «Попа и работника его...» или «простые советские люди» из «Стального колечка» К. Паустовского предстают перед нами в графике мальчика вполне осязаемыми, они погружены в щемяще знакомый, как бы печально-бесформенный, расползающийся пейзаж-среду. Недетская грусть и «точность попадания» при выборе красноречивых деталей и скорбно-беззащитных поз для «описания» людей и строений отличает трактовки, предложенные Максимом для русских литературных сюжетов.

Персонажи же Уильяма Шекспира или Шарля Перро движутся легко и изящно, их жесты исполнены чувства собственного достоинства, отточенности.

Мальчик то в нервной, то в утонченно-элегической манере повествует об их разнообразных настроениях с исторической достоверностью воссозданных костюмов. Линии в этом мире отвлеченно изысканны, а краски нарядны и прозрачны. Здесь нет изб, а есть домики («Сказочный город»), улицы освещает не луна, а фонарики. Но это не «другая» – пусть «иностранная» – реальность, это вообще не реальность, как бы говорит нам Максим Магидсон. Это сказочная действительность, которой, возможно, нет нигде, кроме пространства нашего воображения, и потому она так бесплотна и чуть игрушечна.

Игрушки, игра – детские занятия... Николай Евреинов называл волшебный мир театра «детской игрой взрослых людей». Он писал в 1921 году: «Источник театрального искусства в ваших душах, дети! В вас самих... потому что с малых лет вы верным чутьем понимаете, что наша жизнь не верх совершенства, и хотите заменить ее, не вами созданную, жизнью, созданной вашей неистощимой фантазией».

Родители Максима, типичные «шестидесятники», киноманы и театралы, физики, грезившие «лирикой», сооружали для себя и своего сына свой частный мир из скромно изданных, но хороших книг, из заслушанных пластинок с музыкой Моцарта, Рахманинова, Штрауса, из культпоходов в Большой театр, московские и ленинградские музеи и выставки.

Пастернак и Ахматова, стоя на невидимых радиоподмостках, читают свои стихи. «Незримый рой гостей» входит в дом с голосами Николая Литвинова, Марии Бабановой, Игоря Ильинского, Валентины Сперантовой и изо дня в день «искушает» воображение Максима Магидсона. Литература и театр рука об руку стоят у колыбели художника.

Николай Попов, выдающийся мастер книги, заметил: «Роль иллюстратора в книге, пожалуй, больше всего напоминает работу режиссера. Существующий текст – тема для импровизаций. Какую из них он откроет и начнет разрабатывать? Профессионализм иллюстратора заключается не столько в его умении рисовать, сколько в его умении подобрать ключ к любой рукописи… В этом смысле чувство зрителей – качество, необходимое для иллюстратора также, кстати, как и для режиссера... И какими бы идеями художник ни увлекался в работе над той или иной книгой, прекрасно, если он умеет быть чисто зрелищно интересным».

Литературная и театральная стихия чревата событийностью, захватывающей сменой сюжетов, декораций, путешествием по временам и нравам, землям и культурам.

Эскиз к декорации балета И.Х. Гертеля «Тщетная предосторожность». Акварель. 1984
Из архива Д. Магидсона и Т. Магидсон-Школьник

Вызывая к жизни образы литературных героев, Максим не только штудирует различные художественные и индивидуальные стили и овладевает композиционными играми. Важнее всего, что он тем самым примыкает к традиции книжного иллюстрирования.

А она, в свою очередь, генетически связана с другим ярчайшим направлением художественных поисков – с искусством оформления спектакля.

Приведем слова А.Т. Троянкера, прекрасного мастера-оформителя, возглавлявшего некогда издательство «Книга»: «Сегодня книга готова вобрать в себя и реализовать самые разные, почти любые подходы: и станковую иллюстрацию, и традиционную иллюстрацию-декор, и режиссерский замысел, выстраивающий на ее страницах визуальную драму...

Я... говорил о чертах современной иллюстрации, самой привлекательной из которых могу назвать стремление художников осознать книгу как некую сложную многоструктурную пьесу. Художники творят своеобразные версии, книжные постановки или драматические произведения».

Впрочем, культуру и ее пространство мальчик Максим воспринимал как нечто абсолютно «свое», кем-то щедро и безраздельно ему дарованное. Есть что-то трогательное и вместе с тем очень значимое в том, что, упоенно рассказывая окружающим о людях искусства, будь то Н.А. Римский-Корсаков или любимый сценограф Максима Валерий Левенталь, он всегда называл их не по фамилии, а по имени-отчеству. Они были для него не «бронзовыми» кумирами, но старшими собратьями по цеху, в который он мысленно уже вступил.

Эрудит и меломан, Максим решил, что станет театральным художником, а жизнь музыкального театра и возможность одевать именно его сцену и персонажей влекли его больше всего. Не случайно, его фантазии на темы литературных произведений и драм, натюрморты и даже бытовые зарисовки отличает точно найденная интонация. Линии и штрихи рисунков складываются в неповторимую грациозную мелодию, а цвета сливаются то в глубокие, сочные, то в просветленные созвучия, в ласкающие глаз и, кажется даже слух, аккорды. Врожденный вкус надежно защищал гармонию созданной мальчиком реальности от фальши.

Модель мира, оставленная нам на память Максимом, – это реальность, где живут хрупкие, тонкие люди, где красота и благородная мощь театрального действия всегда сильнее противодействующих им рока и быта, это реальность, которая могущественнее террора времени и беспамятства.