ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА

Информпространство

Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Copyright © 2008

 


Кирилл Ковальджи

 


Моя мозаика

Мини-эссе, заметки, зарисовки, наблюдения,
«сопутствующие литературным будням автора»

* * *

Логика действия, деятельности, упорного дела с виду ведет вперед, а, по сути, замыкает на себя, пожирает себя. Процесс вытесняет все остальное, становясь самодостаточным. Например, Шухов Иван Денисович так увлекается стройкой, что забывает себя, забывает для кого и что строит. И это убедительно. Ну, Шухов — маленький человек…

Возьмем «большого». Гитлер, напав «по логике» на Советский Союз, тут же становится заложником действия как такового. И не способен выйти из собственной ловушки. Выбирая из двух зол большее, он становится одержимым иллюзией, что кроме логики борьбы (победы во что бы то ни стало) другого пути нет. О таких говорят: зашел слишком далеко. Тогда надо убивать одержимого. Что, к сожалению, не удалось Штауффенбергу. Редкий случай прорыва, попытки вырваться из сферы «логического» тяготения — это, например, уход (пусть слишком поздний) Льва Толстого…

* * *

Попалась на глаза книга «Выдающиеся произведения советской литературы 1950 года» (по Сталинским премиям). Редкая убогость. Издано в 1952 году в «Совписе». Тогдашний студент Литинститута, я «текущей» литературой не интересовался и правильно делал. Надо сказать, что и впоследствии журнальная советская литература для меня как бы не существовала, я следил только за некоторыми поэтами и спорными вещами…

Попробовал читать «бестселлер» Сидни Шелтона «Ты боишься темноты?» — не пошло. Сухое ремесло. А на обложке: «Писатель, которому нет равных!» Попробовал Устинову — «Гений пустого места». Тоже «несъедобно».

Зато с любопытством прочитал «Разгром» Фадеева. Каюсь, в школьные годы целиком не читал, достаточно было школьной хрестоматии.

Ну, да, талантливый молодой писатель. Но вещь какая-то неосмысленная и странная. Эти партизаны — красные? Погибают, а во имя чего? Скорей, похоже на нечто стихийное. И жутковатый вопрос: какой новый мир построят Левинсон, Морозко, Метелица, если победят? Думаю, Фадееву это в голову не приходило. Опять же странно, что эта вещь широко пропагандировалась в советское время чуть ли не как образец соцреализма.

* * *

Камю в «Человеке бунтующем», а потом в статье «Бунт и полиция» мучительно определяет свое отношение к терроризму. Ему кажется, что он нашел нравственное ему ограничение: «Пример Каляева и его товарищей привел меня к выводу, что убивать можно лишь при условии, что и сам умрешь, что никто не имеет права покушаться на жизнь какого-либо существа, не соглашаясь в то же время на собственную гибель…»

Прошло всего пятьдесят лет, и эта сугубо европейская формула выглядит жалким лепетом перед восточным фундаментализмом, перед чуть ли не ежедневными «подвигами» шахидов. Что сказал бы Камю, когда 19 самоубийц, не дрогнув, атаковали американские небоскребы и (ценой своей жизни!) погубили разом три тысячи ни в чем не повинных людей?.

 


Елена Евстигнеева

 


Кто сказал, что время медленно течет?

Прозаик и поэт Елена Евстигнеева — коренная москвичка. Публиковаться начала в 2004 году, член Союза писателей Москвы, Союза литераторов России, клуба сатириков и юмористов «Чертова дюжина».

По мнению писателя Юрия Кувалдина, «Елена Евстигнеева остросовременна, энергична и саркастична, насколько ей позволяет сдержанная и серьезная, но, тем не менее, в юмористическом стиле, манера письма, насыщенная правдивыми наблюдениями и изящной деталировкой», она «тонко понимает человеческие слабости, относясь мягкосердечно и сострадательно к своим незадачливым персонажам».

* * *

Кто сказал,

что время медленно течет?

Даже если очень пусто на душе,

К сожаленью,

в нашей жизни все «еще»

Слишком быстро

превращаются в «уже».

Разлучница

Пятница, восемь часов,

Тихо сижу и жду,

Звуки твоих шагов

В небе зажгут звезду.

А женщина в темном окне

Баюкает старую боль,

Тебя отдавая мне,

Аорту сужает в ноль.

 

Я тебя не ревную к ней,

У тебя там растет сын,

Но она живет шесть дней,

Я же — в неделю один.

Ты никак не поймешь одного:

В месяце тридцать дней,

А я проживаю всего

Пять вечеров и ночей.

 

Пусть в доме другом, том,

Есть у тебя жена,

Но если ты в доме моем,

Значит, она одна.

Мне по-бабьи жалко ее,

Но своя обида больней,

Приготовленное белье

Белоснежно скорбит о ней.

 

Снова пятница — кончен день,

Ты мою открываешь дверь,

И вот я уже не тень,

И даже дышу теперь.

Твой голос, такой родной,

Я слышу уже наяву,

И вот, ты уже со мной,

И вот, я уже живу.

 

Мы на сутки теперь — семья.

Нежно трется об ноги кот,

Пропадаю теперь не я,

А та, что сейчас не живет.

И Всевышний, тайну храня,

В небе включает звезду,

За ту, что вместо меня

Живет триста дней в году.

После шторма

Море — великолепно,

Но сегодня оно устало

Дарить нам соленое лето

И просто водою стало.

Качая волнистой рукою

На глади зеленой пену,

Вчера лишь такое шальное,

Сегодня затихло смиренно.

Легло на шершавые камни,

В вечерней прохладе нежась,

Воздух густой вдыхало,

А выдыхало свежесть.

Песчаные замки смывало,

Тонуло в ребячьих колодцах

И тихую песню играло

На струнах закатного солнца…