ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" | ||||
АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА |
ГЛАВНАЯ | АРХИВ АНТОЛОГИИ ЖИВОГО СЛОВА | АВТОРЫ № 118 2009г. | ПУЛЬС | РЕЗОНАНС |
СЛОВО | ДЕНЬ ПАМЯТИ | БЫЛОЕ |
|
Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"Copyright © 2008 |
Логика действия, деятельности, упорного дела с виду ведет вперед, а, по сути, замыкает на себя, пожирает себя. Процесс вытесняет все остальное, становясь самодостаточным. Например, Шухов Иван Денисович так увлекается стройкой, что забывает себя, забывает для кого и что строит. И это убедительно. Ну, Шухов — маленький человек…
Возьмем «большого». Гитлер, напав «по логике» на Советский Союз, тут же становится заложником действия как такового. И не способен выйти из собственной ловушки. Выбирая из двух зол большее, он становится одержимым иллюзией, что кроме логики борьбы (победы во что бы то ни стало) другого пути нет. О таких говорят: зашел слишком далеко. Тогда надо убивать одержимого. Что, к сожалению, не удалось Штауффенбергу. Редкий случай прорыва, попытки вырваться из сферы «логического» тяготения — это, например, уход (пусть слишком поздний) Льва Толстого…
Попалась на глаза книга «Выдающиеся произведения советской литературы 1950 года» (по Сталинским премиям). Редкая убогость. Издано в 1952 году в «Совписе». Тогдашний студент Литинститута, я «текущей» литературой не интересовался и правильно делал. Надо сказать, что и впоследствии журнальная советская литература для меня как бы не существовала, я следил только за некоторыми поэтами и спорными вещами…
Попробовал читать «бестселлер» Сидни Шелтона «Ты боишься темноты?» — не пошло. Сухое ремесло. А на обложке: «Писатель, которому нет равных!» Попробовал Устинову — «Гений пустого места». Тоже «несъедобно».
Зато с любопытством прочитал «Разгром» Фадеева. Каюсь, в школьные годы целиком не читал, достаточно было школьной хрестоматии.
Ну, да, талантливый молодой писатель. Но вещь какая-то неосмысленная и странная. Эти партизаны — красные? Погибают, а во имя чего? Скорей, похоже на нечто стихийное. И жутковатый вопрос: какой новый мир построят Левинсон, Морозко, Метелица, если победят? Думаю, Фадееву это в голову не приходило. Опять же странно, что эта вещь широко пропагандировалась в советское время чуть ли не как образец соцреализма.
Камю в «Человеке бунтующем», а потом в статье «Бунт и полиция» мучительно определяет свое отношение к терроризму. Ему кажется, что он нашел нравственное ему ограничение: «Пример Каляева и его товарищей привел меня к выводу, что убивать можно лишь при условии, что и сам умрешь, что никто не имеет права покушаться на жизнь какого-либо существа, не соглашаясь в то же время на собственную гибель…»
Прошло всего пятьдесят лет, и эта сугубо европейская формула выглядит жалким лепетом перед восточным фундаментализмом, перед чуть ли не ежедневными «подвигами» шахидов. Что сказал бы Камю, когда 19 самоубийц, не дрогнув, атаковали американские небоскребы и (ценой своей жизни!) погубили разом три тысячи ни в чем не повинных людей?.
Прозаик и поэт Елена Евстигнеева — коренная москвичка. Публиковаться начала в 2004 году, член Союза писателей Москвы, Союза литераторов России, клуба сатириков и юмористов «Чертова дюжина».
По мнению писателя Юрия Кувалдина, «Елена Евстигнеева остросовременна, энергична и саркастична, насколько ей позволяет сдержанная и серьезная, но, тем не менее, в юмористическом стиле, манера письма, насыщенная правдивыми наблюдениями и изящной деталировкой», она «тонко понимает человеческие слабости, относясь мягкосердечно и сострадательно к своим незадачливым персонажам».
Кто сказал,
что время медленно течет?
Даже если очень пусто на душе,
К сожаленью,
в нашей жизни все «еще»
Слишком быстро
превращаются в «уже».
Пятница, восемь часов,
Тихо сижу и жду,
Звуки твоих шагов
В небе зажгут звезду.
А женщина в темном окне
Баюкает старую боль,
Тебя отдавая мне,
Аорту сужает в ноль.
Я тебя не ревную к ней,
У тебя там растет сын,
Но она живет шесть дней,
Я же — в неделю один.
Ты никак не поймешь одного:
В месяце тридцать дней,
А я проживаю всего
Пять вечеров и ночей.
Пусть в доме другом, том,
Есть у тебя жена,
Но если ты в доме моем,
Значит, она одна.
Мне по-бабьи жалко ее,
Но своя обида больней,
Приготовленное белье
Белоснежно скорбит о ней.
Снова пятница — кончен день,
Ты мою открываешь дверь,
И вот я уже не тень,
И даже дышу теперь.
Твой голос, такой родной,
Я слышу уже наяву,
И вот, ты уже со мной,
И вот, я уже живу.
Мы на сутки теперь — семья.
Нежно трется об ноги кот,
Пропадаю теперь не я,
А та, что сейчас не живет.
И Всевышний, тайну храня,
В небе включает звезду,
За ту, что вместо меня
Живет триста дней в году.
Море — великолепно,
Но сегодня оно устало
Дарить нам соленое лето
И просто водою стало.
Качая волнистой рукою
На глади зеленой пену,
Вчера лишь такое шальное,
Сегодня затихло смиренно.
Легло на шершавые камни,
В вечерней прохладе нежась,
Воздух густой вдыхало,
А выдыхало свежесть.
Песчаные замки смывало,
Тонуло в ребячьих колодцах
И тихую песню играло
На струнах закатного солнца…