Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2010

Эфраим Баух

Напоминание и предупреждение

Я вернулся с мамой и бабушкой из эвакуации в город моего рождения на берегу Днестра в 1946 году. Отец мой погиб под Сталинградом в 1943-м. Наш дом уцелел, и мы в нем прожили 31 год, до того, как его снесли в 1977 году, посадив на его месте парк. В 2003 году, в столетие кишиневского погрома я, приехав с израильской делегацией, как обычно, посетил место, где когда-то стоял наш дом. Приближаясь к этому месту, я уже издалека заметил нечто новое – огромный камень возвышался точно в том месте, где была стена нашего дома, обращенная к Днестру, и окно из спальни моих родителей. Еще не понимая, в чем дело, я ощутил сильную тревогу. Камень вырастал на моих глазах по мере приближения к нему. На камне было начертано: в этом месте в 1941 году были расстреляны все евреи города.Тридцать один год своей жизни я прожил бок о бок с Катастрофой, не подозревая об этом.

И сапожник Яшка Софронов, наш сосед, тотчас после того, как мы покинули дом, взломавший замок, поселившийся в наших комнатах, благодушно разлегся в папином адвокатском кресле, попивая водку под сухой треск выстрелов и придушенные стеной стоны. С уходом расстрельщиков он поглядывает свысока в окно, через которое я впервые осмысленно увидел Б-жий мир, поглядывает с видом человека, удостоившегося дожить до осуществления, пусть и чужими руками, своей давней мечты: убийства ненавистных жидов. Над горой трупов уже вьется рой мух. Пока трупы уберут, этот ничтожный человечишка чувствует себя воистину повелителем мух. И непереносима боль, что и через глаза этого негодяя устанавливается, изводя душу, мой взгляд на Холокост.

Наше неведение, да и всего мира, который ленив и нелюбопытен, и вообще не любит, мягко говоря, трагедии, наше неведение – отличнейшая среда для прошедших и будущих преступлений. Камень этот не свалился с моих с плеч.

Он всей своей тяжестью лежит на моих плечах по сей день. Он стал толчком и лег в основание моей книги, которую многие в этом зале держат в руках, книги «Иск Истории», по сути, посвященной теме нашей конференции – «Уроки Второй мировой войны и Холокоста».

Человек, вспоминая о прошлом, держит в уме будущее. Фальсификация прошлого – преступление перед будущим. Тема нашей конференции – «Уроки Второй мировой войны и Холокоста». Уроки даются новым поколениям молодежи, ибо старики это прошлое прошли как практические занятия, но сказать, что это прошлое их чему-то научило, было бы большим преувеличением.

Мы мало, а, по сути, нехотя, изучаем довольно простой механизм превращения у молодежи поисков национального достоинства в агрессивность, клаустрофобию, шовинизм, фашизм, нацизм.

Взрослые дяди, возомнившие себя философами, учителями жизни, идеологами, явно не задумываясь о результатах своих прозрений, возбуждают молодежь, на плечи которой во все времена ложится тяжесть войн и гибели целых поколений, перемолотых в мясорубке войны.

Погоня за национальным достоинством у немецкой молодежи 30-х годов привела ее к потере собственного достоинства, обернулось спесью и высокомерием ко всем другим нациям, и в первую очередь, к евреям. Ее ослепление идеями подавления слабых принесло ей собственную гибель в мясорубке Второй мировой войны – и Холокост, который она несла миру, превратился и в ее собственную Катастрофу, ибо, согласно ТАНАХу (Библия. Второзаконие) – «Мне отмщение и аз воздам».

Молодежь со слепым восторгом, присущим ее возрасту, воспринимает любой «изм» как «великую концепцию». В начале своего пути «великая концепция», выстраивающая по себе всю мировую Историю, будь то гегельянство, ницшеанство, марксизм, провозглашает свое возникновение из «свободы мышления». Однако весьма быстро, благодаря заложенным в ней ядовитым семенам, прорастающим идеологией, сбрасывает c себя бремя логических законов мышления, сомнения, скепсиса, взывает к мифу, не подлежащему обсуждению, требующему безоговорочного приятия и беспрерывного восхваления в своей непогрешимости, а не то: пуля в затылок.

Когда приходит горькое похмелье, все «научные концепции», проверенные на практике великой кровью и гибелью сотен миллионов, оказываются абсолютно псевдонаучными.

Умение взывать к темным инстинктам, простым, но вызывающим слепой подъем животной силы, замешанной на страхе, переходящем в восторг, обеспечивает «великой концепции» быструю, ошеломляющую победу и не менее ошеломляющий верный крах в будущем.

«Великие концепции» обладают одним постоянным свойством: в реальности они осуществляются в наихудшем варианте, опять и опять оправдывая пословицу, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Наступает потрясение, отрезвление, повязка падает с глаз. Оказывается, «великие концепции» после всего, что натворили, обнаруживают невероятную алогичность, банальные провалы, псевдонаучные утверждения, заставляя человечество раз за разом «впадать в разум». Длительная потеря сознания навевала «человечеству сон золотой». Но вот разум очнулся от сна и – о, ужас – не во сне, а в реальности породил чудовищ.

В значительной степени возникновение постмодернизма – реакция на катастрофические провалы «великих концепций” ХIХ и двух третей XX веков.

К примеру, миф об “арийцах”, принеся столько гибели миру, оказался абсолютно псевдонаучным и несостоятельным, но живучим по сей день. Непересыхающий родник антисемитизма питает этот миф. Если бы евреев не было, их бы надо было выдумать. Антисемитизм во всем мире скуден на выдумки: пара кровавых наветов, которая безотказно работает вот уже тысячелетия. И это столь же удивительно, как и вошедшее в сущность евреев за эти тысячелетия умение смиряться с унижением, издевательством, избиением и, главное, убиением, строить снова свою жизнь на пепелище и еще петь «песни благодарности», душевно переживать за судьбы своих «несчастных» притеснителей.

Немецкие евреи 30-х годов усердно пресмыкались перед нацистами и с отвращением говорили о восточных евреях – ост-юде, пархатых, провинциальных. Их запаха не переносило еврейско-немецкое обоняние. В конце концов, все вместе выстроились в одну очередь в крематорий.

В массах миф всегда побеждает реальность. Молодые евреи в СССР плечом к плечу с ровесниками других национальностей встали на защиту страны от нашествия гитлеровских полчищ. По числу героев, относительно к проценту еврейского населения, они занимают третье место. Тем не менее, массы по сей день убеждены, что евреи воевали в Ташкенте. Даже после того, как 70-е годы прошедшего века мир облетела поговорка «Евреи воюют, немцы борются за мир».

В 90-е годы прошедшего века на востоке Европы подули новые ветры. Перед тем восток Европы жил погруженным в чудовищный сон, под гнетом тоталитаризма, когда масса (ее нельзя назвать «народом») была одновременно возбуждена и подавлена. И оправдывала заменивший духовные потребности страх неведением.

Главные ворота концлагеря Аушвиц

Такие затяжные приступы исторической амнезии не проходят даром, легко и бесследно. Естественно, что, очнувшись, никто не смог узнать ни самих себя, ни соседей. Попытки диалога пока еще выглядят разговором глухих. А между тем речь идет об осмыслении общей европейской судьбы, которая за последние два века столько раз подводила.

И тут именно философия вторично за прошедший век обнаруживает самую большую чувствительность к Истории, выступая одновременно в трех лицах – обвинителя, защитника и судьи.

Выходит, что только она, современная философия, после провала в бездну, вправе предъявить иск Истории.

Речь идет о современной французской и немецкой философии и взаимоотношении между ними.

Французские постмодернисты берутся за исследование «нацистского мифа», ибо сами испытали влияние Канта, Гегеля, Ницше, Маркса, Хайдеггера. Они берутся за это, чтобы понять, как эти «великие концепции» привели к такому страшному результату.

Если мир этот – упорядоченный, уравновешенный, классически рассчитанный, просвещенный, освещенный, освященный, просвеченный разумом, – мир этот может выдать из недр своих такой чудовищный взрыв, разинуть пасть такой бездны, как «Холокост и ГУЛаг», то его, этот мир, следует деструктировать до основания, чтобы понять, как это случилось.

«Холокост и ГУЛаг» – два всеохватных абсолютных преступления XX века. И объяснения им надо искать в конкретном историческом характере конвенций, условностей, слепых сил инстинкта, уверенного в себе интеллекта, по сути впавшего в безумие и оказавшегося не в силах сойти с пути заблуждений и прямого преступления. Это и легло в фундамент обоснования и оправдания своих поступков как отдельным человеком, так и целым народом.

Осознать это даже главнее, чем возводить мир заново, что и делают политики и власть, строя себя на обломках прошлого, впитавших в себя яд той бездны.

Кто-то должен взять на себя это неблагодарное, но единственно благородное дело.

Здесь процесс важнее, чем результат, ибо движение анализирующей мысли и чувства потрясения не должно, не имеет права погасать, ослабевать, заболевать болезнью Альцгеймера или вызывать оскомину бесконечными приходами в тупик.

Мы просто не имеем на это право.

Через Освенцим (Аушвиц), рассекая не только Европу, а весь мир, проходит непреодолимая пропасть. Такую чудовищность не мог изобрести человеческий разум. Были войны, лагеря, массовые уничтожения. Но только безумие может выпестовать идею уничтожить целый народ в кичащейся своей философской продвинутостью Европе, и совершить это весьма результативно, грубо основываясь на телефонных книгах, проверке обрезания и на статистике Ай-Би-Эм, услужливо представленной Гитлеру, и, главное, на испытанном способе человеческой подлости, смутно обретающейся в сознании европейских народов: доносить на евреев не зазорно.

Сегодня, как никогда раньше, важнейшей проблемой является образование и воспитание молодежи.

По сути, первым, кто занялся всерьез этими двумя понятиями – мифом и логосом, – был великий древнегреческий философ Платон, понимавший, к чему может привести стирание противоположностей между этим двумя понятиями. Платон, можно сказать, яростно требовал исключить мифы и связанные с ними формы искусства – такие как литература, музыка и театр – из воспитания гражданина полиса (государства). Миф – эта откровенная фикция, приписывающая богам все низменное в человеке, – не только яд, проникающий в души молодого поколения, а то демоническое пламя, которое может привести к страшной катастрофе и, в конечном счете, исчезновению Греции в Истории. Более того, Платон сам пытался очистить мифы от убийств, инцестов (убийство Эдипом отца и инцест с матерью), ненависти и лжи.

Платон отлично знал, что миф – это абсолютная фикция, однако весьма пластичная, чтобы втянуть в себя душу, особенно молодую, жаждущую необычного в окружающей ее скуке жизни. Такую душу манит к подражанию, что и является наиопаснейшим инструментом идентификации.

Миф, по Платону, должен быть отделен от Истории, которая обязана строится на основании логоса, чтобы служить истинным компасом для будущих поколений.

Но в 30-е годы прошедшего века идеолог нацизма «интеллектуал» Альфред Розенберг пытается мифически и мистически растолковать «политические» взгляды фюрера. Его вовсе не интересуют старые мифы, будь то греческие или древнегерманские, весь этот отработанный хлам. Его интересует сотворение и внутренняя демоническая энергия нового национал-социалистического мифа.

Его интересует именно то, что так пугало Платона – мифический яд, отравляющий души молодого поколения и действительно стерший Грецию с мировой исторической арены. Немецкая нация мощна и велика. Души немецкой молодежи, дремлющие до сих пор, жаждут этой демонической энергии мифа, способной взорвать и преобразить весь мир на «великий» германский лад. Розенберг не просто надеется, а уверен, с истинно немецкой спесью, что на этот раз, в отличие от древней Греции, кривая вывезет.

Ладонь германского юноши, взметенная в жесте «Хайль Гитлер», подобно ножу, рассечет мягкотелость либеральных народов, главным образом, англичан и американцев. Русских Розенберг «знает» лучше всех: эти рождены быть рабами.

Но, прежде всего, необходимо освободиться от евреев, чтоб германские юноши могли глубоко дышать ставшим свежим – воздухом, справляя свою великую задачу создания нового мира под лозунгом «Дойчланд юбер алес».

Слова «греза» и «образ» не сходят с уст Розенберга при описании силы мифа. Только безоговорочная вера в пригрезившийся образ (фигуру) вынесет в мир внутреннюю энергию мифа, освободив для этой энергии жаждущую душу. «Свобода души – это Gestalt», – произносит Розенберг любимое слово последнего выдающегося немецкого философа Хайдеггера, поддерживавшего Гитлера, слово, которое в русских философских текстах последнего времени переводится как «постав» (образ, форма, фигура). «Постав», по Розенбергу, «всегда пластически ограничен… Это ограничение обусловлено расой». И чем раса более велика, тем ее «постав» более гениален, грандиозен. Ясно, что речь идет о расе германской – высшем достижении арийцев.

Жизнь расы, народа, по Розенбергу, «не сводится к логично развивающейся философии или к процессу развития согласно законам природы, это формообразование некоего мистического синтеза». И потому реальное проживание сотворенного мифа должно быть обставлено символами – морем знамен и факелов, униформой, жестами, печатаньем шага в непрекращающемся оргазме парадов и массовых церемоний. Символика не есть лишь знак отличия. Это – осуществление грезы, заложенной в мифе.

Тут, на этой высокой ноте, кликушески вступает Гитлер: может ли эта высшая раса смириться с тем, что рядом существует даже не раса, а низкий тип людей, даже не тип, а антитип, евреи, сами себе подписавшие приговор своей неполноценностью, ибо нет у них своей культуры?

Розенберг расширяет «антропологические» рассуждения Гитлера о евреях: они, евреи, даже не антиподы немцев, они даже не тип, а «отсутствие типа», некое изводящее здоровую немецкую душу «противоречие», черная в ней дыра, ноль, самое ужасное выражение того самого Ничто, о котором с такой глубокомысленностью разглагольствует вся немецкая классическая философия.

По Розенбергу, нацистский миф, раса, народ держатся на крови и почве (Blut und Boden). И тут неожиданно приходят на ум строки Пастернака: «Когда строку диктует чувство, оно на сцену шлет раба, и тут кончается искусство, и дышат почва и судьба».

Почва по Розенбергу, естественно, природа Германии, а кровь немцев – арийская, которую Розенберг возводит к Атлантиде. Ариец – не просто тип среди типов. Это – архетип, который сам себя грезит и сам себя воплощает. Ариец – основоположник цивилизации, обладающий волей к форме, «волением формировать». Начиная с греков, искусство является само по себе религией. И это не «искусство для искусства», а «органическое искусство, порождающее жизнь». Так вступает своим аккомпанементом любимый Гитлером и Розенбергом Вагнер, несущий понимание жизни как искусства – тела народа и государства; как произведения свершившихся форм воли; завершенных идентификаций пригрезившегося образа.

Сама логика нацистского мифа выступает как его самоосуществление, более того – это является якобы самоосуществлением цивилизации вообще, но в строгой форме германского национал-социализма в его истинном и однозначном понимании – «Дойчланд юбер алес». Достоверность этого не подлежит никакому сомнению, никакой критике. У Розенберга сплошь и рядом все «достоверно».

На следующее утро после триумфальной ночи Гитлера, пришедшего к власти, еврей Европы проснулся Грегором Замзой из повести Кафки «Превращение»: «…Проснувшись… после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. Лежа на панцирно-твердой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый, выпуклый, разделенный дугообразными чешуйками живот, на верхушке которого еле держалось готовое вот-вот окончательно сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами. «Что со мной случилось?» – подумал он. Это не было сном…».

Близился конец Третьего рейха, но нацистская машина, уже зависнув над пропастью, продолжала вовсю вертеть своими колесами, ножами, шестеренками – поезда с евреями продолжали катить свои колесе в лагеря смерти, исправно работали крематории, превращая души евреев в дым. Приводящие эти печи в действие с исправным любопытством поглядывали в глазок, следя за тем, как человеческие существа мгновенно и ярко вспыхивали, превращаясь в горсть пепла.

Близился конец самого чудовищного в человечестве преступления, за которое свою немалую долю вины несли европейская философия, филология, биология и, в первую очередь, политическая История.

И уже совсем обезумевший параноик, сам похожий на насекомое Грегора Замзу из повести Кафки, но все еще верящий, что он «великий диктатор», диктовал последнюю страницу этого преступления за день до своего самоубийства – свое завещание: «…Превыше всего я обязываю руководство германской нации и его приверженцев строго охранять расовые законы и противодействовать без жалости отравителю всех народов – мировому еврейству».

К сожалению, на протяжении тысячелетий существования человечества История так и не смогла очиститься от мифологии, которая, как злокачественное заболевание, не раз приводила ту или иную нацию на грань уничтожения, а в середине прошлого века чуть не поставила на эту грань все человечество. Даже сегодня все постулаты Истории заражены мифологией.

Трудно сказать, есть ли вообще надежда заново осмыслить Историю, очистив ее от мифов.

В этом смысле предъявляемый ей иск в большей степени может оказаться «гласом вопиющего в пустыне». Но попытаться хотя бы открыть самому себе глаза человечество обязано.