Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2010

Менахем Мендл Шнеерсон

Ицхак Коган

Смотрящий на мир сверху

– Реб Ицхак, что означают эти события?

– Наши мудрецы сказали: в каждом поколении есть свой Моисей. Я думаю, в нашем поколении наставником, пастырем всего еврейского народа стал Ребе Менахем Мендл Шнеерсон. При этом очевидно, что с деятельностью Ребе хорошо соотносится сама идея праздника Пейсах.

В Торе для Пейсаха имеется несколько названий: «хаг а-мацот» – праздник мацы, «хаг а-авив» – праздник весны и «зман херутейну» – время нашего освобождения. И все эти названия отвечают сути праздника, каждое указывает на какой-то его аспект. Еврейский календарь построен на основе принципа добавочного месяца, – и только для того, чтобы этот праздник приходился на весну. Маца – хлеб веры. Мы едим эту квинтэссенцию хлеба, предварительно благословив ее, – и еда укрепляет нас в вере. Мы свидетельствуем о том, что вышли из Египта. Пасхальная Агада начинается словами: «Мы были рабами в Египте». Вдумаемся, были рабами! Ощущение выхода на свободу – время нашего освобождения – должно быть реализовано благодаря тому, что ты рассказываешь, как это происходило. В этот вечер мы повторяем наш Исход. И также, как в том Исходе, нам нужно лидерство Моисея. Смысл сочетание двух дней – 11 нисана – дня рождения Ребе – и Песаха в том и состоит, что у нашего поколения есть лидер, который ведет нас к окончательному освобождению – приходу Машиаха. Семь дней праздника в Израиле и восемь в странах рассеяния мы едим мацу, – и это укрепляет нас в вере на целый год. Если Пурим и Симхат Тора дают нам радость веры, то крепость веры усиливается потому, что мы отказываемся от квасного в дни Пейсаха.

С середины прошлого века в еврейской жизни произошли кардинальные изменения.

Сегодня на земном шаре нет уголка, где не работали бы посланники Любавичского Ребе. Они зажигают свет Торы там, где находятся, приближают евреев, и не только евреев, к служению Всевышнему.

Зачастую посланник сам создает еврейскую общину – там, где есть десять евреев. А если и десяти евреев не набирается, он работает с туристами, привлекая их для молитвы.

Важная роль Ребе еще и в том, что он соединил общеобразовательные институты с еврейским движением. Сегодня практически во всех больших университетах и колледжах США и Европы работают с молодежью посланники Ребе. Ведь после Второй мировой войны еврейское движение находилось в очень тяжелом положении: было столько потерь, что люди и сами зачастую «терялись» в отношении к своей вере. И вот обрести заново эту веру в жизнь, в будущее народа помог Ребе.

– Ваше семейное воспитание в традиционном еврейском духе как-то связано с идеями Ребе?

– О Любавичском Ребе я слышал с детства от родителей как о человеке, который заботится о каждом и с каждым чувствует нерасторжимую связь. Но поскольку я рос в советской школе, а дома – в закрытом еврейском мире – для меня слова о Любавиче воспринимались тогда как легенда. Религиозная жизнь нашей семьи, все наше еврейское бытие проходило под лозунгом: «В следующем году в Иерусалиме» – слова, которыми заканчивается Пасхальная Агада. Это была клятва верности поколениям, которые жили до нас.

Пейсах вообще был для нас особым праздником: мой дедушка отдал жизнь за то, чтобы у евреев Ленинграда была маца, когда в 1949 году Сталин запретил ее выпечку. В 1950 году дедушку фактически замучили на допросах в следственных органах, куда его регулярно вызывали, чтобы выяснить, как он организовал подпольную мацепекарню. Ему было 54 года…

Накануне трагического дня он стоял в синагоге у Арон Кодеша, шкафа, где хранятся свитки Торы, молился и говорил: «Всевышний, забери меня, я не могу выдержать все эти мучения…» На следующий день, выйдя на улицу после допроса, он упал замертво. И это был его особый удел, потому что, если бы он умер в застенках, его невозможно было бы нормально похоронить. А так в последний путь его провожал весь еврейский Ленинград.

И все эти годы я не забывал девиз «В будущем году в Иерусалиме». Я вырос, женился, у нас сложилась религиозная еврейская семья. Но перед тем, как жениться, я спросил у своей будущей жены Софы: поедет ли она со мной в Израиль, если вдруг представиться такая возможность? Она, не раздумывая, согласилась. В 1967-м мы поженились, а в 1972-м подали документы на выезд. Выехали мы, правда, только в 1986-м…

– Когда, при каких обстоятельствах у Вас возникли первые контакты с Ребе?

– Когда мы стали отказниками, появилась связь с Ребе через его посланников.

…Община обязала меня заниматься шхитой, ритуальным забоем скота, потому что в Советском Союзе просто не было кошерного мяса, трудно было кормить детей. Я спросил Ребе, имею ли я право заниматься этим делом, я же специально иешиву не заканчивал. Ребе ответил мне, чтобы я взял, как он выразился, «министерство шхиты» в свои руки. Я чувствовал себя ребенком, которого бросили в воду, чтобы он учился плавать. Но уже через год у меня была подпольная иешива с учениками со всего СССР – молодыми людьми, которые понимали, что должны помочь своим общинам.

Потом, уже живя в Израиле, я удостоился аудиенции Ребе вместе с супругой. Меньше чем через три недели после приезда нам предложили отправиться в Нью-Йорк. С самого начала встречи не покидало ощущение, что я приехал к очень близкому человеку, такому, каким может быть только отец. Первый вопрос, который он нам задал: «Почему вы не взяли с собой своих детей?» Те, кто помнит, как приезжали тогда из Советского Союза, понимают, что у нас не было денег на поездку в Нью-Йорк даже на себя, – нам покупали билеты…

Ребе интересовался, как проходил наш выезд из Советского Союза. Потом, я помню, он сказал на идиш: «Власти хотят меняться, не надо им мешать». Уже тогда в 1986 году он почувствовал, что в Союзе грядут перемены. Через некоторое время он послал меня обратно в СССР. Я не понимал, почему. После многих лет «отказа»! Потом он сказал мне, что нельзя принимать никакого решения относительно этой страны, если там не находишься. И я понял, что мне надо ехать обратно и жить в России.

Когда я вернулся в Россию, он благословил меня. Мы приехали вчетвером, – как представительство Ребе. Сегодня я остался один. Получается, что миссия теперь лежит в основном на мне.

– Вот Вы говорите – «лидер поколения», как Моисей… Но Моисей или Авраам – титаны духа, которые разговаривали с Самим Всевышним…

– Перед первой встречей с Ребе я ужасно волновался… Нас с женой привезли в «Севен севанти», дом Ребе в Нью-Йорке, на утреннюю молитву. Мне сказали, что я должен встать впереди. Когда Ребе выйдет из своего кабинета, необходимо сказать благословение… У меня сердце просто выпрыгивало из груди. Наконец Ребе вышел, мы встретились глазами, и я произнес благословение. Мне показалось, что в этот момент я стал другим. Причем перемены не происходили постепенно, мало по малу, как это обычно бывает, – все изменилось прямо здесь, в этот момент… Ребе дал мне возможность смотреть на этот мир сверху. У нас, евреев, которые жили религиозной жизнью в России, всегда был комплекс подполья: мы скрывались и смотрели на этот мир снизу, из-под пола. В фильме Галины Евтушенко «Раввин» я сравнил ситуацию с подводной лодкой, которая ходит под перископом. А тут вдруг понимаешь, что находишься на палубе корабля, когда все видно вокруг, и все видят тебя. Это состояние мне и, наверное, многим другим подарил Ребе после встречи: ты причастен к переустройству мира сверху. Это и есть публичная декларация веры, добра, милосердия, которую Ребе принес в этот мир.

– Обращался ли к вам Ребе с конкретными поручениями? Думаю, правы те, кто считает, что только реальное дело ведет к живой связи с идеями учителя…

– Это правда. Когда исполняешь указание Ребе, испытываешь особую радость. На моей памяти несколько случаев, когда Ребе говорил конкретно, что надо делать. Получив разрешение на выезд, я не был уверен, что должен уезжать из Советского Союза, поскольку на мне был определенный участок еврейской работы. И я спросил Ребе, могу ли я уехать. Он сказал, что это выше природного порядка вещей, и чтобы я ехал. Поэтому мне было очень трудно через короткое время воспринять его указание возвратиться обратно.

После чернобыльской катастрофы ко мне пришло обращение из организации «Ноев Ковчег» в Голландии с предложением оказать содействие по доставке еврейских детей из пораженной зоны в Израиль. Ребе сказал: «Берите всю ответственность на себя». Он послал мне благословение на это дело.

По приезде в Минск мы поняли, что никто не заинтересован в том, чтобы чернобыльские дети были переправлены в безопасное место: самолетам, стоявшим в Бухаресте, не давали разрешения приземлиться в минском аэропорту, чтобы забрать детей и следовать в Израиль. Я полагал, что наши шансы были равны нулю, ибо хорошо знал, кому мы противостоим. Весь этот кошмар продолжался 48 часов. Спали на полу, питания практически не было, все буфеты в аэропорту закрылись. Но мы все-таки улетели! И дали нам разрешение, потому что Ребе обратился к известным международным магнатам Роберту Максвеллу и Арманду Хаммеру, считавшимся «друзьями СССР». Эти люди обратились к Горбачеву, и он разрешил пропустить самолеты. Это было чудо. Всего за несколько лет из района Чернобыля в Израиль было вывезено больше трех тысяч детей. И здесь – немалая заслуга Ребе. Ведь это тоже Исход. Исход состоит из двух этапов: на первом нужно уйти от себя, на втором – вывести других.

Так вот Ребе не был подвержен внутреннему изгнанию, поэтому и помогал другим. Он помогает и сегодня.

Беседу вел Леонид Гомберг