ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" | ||||||||
АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА |
ГЛАВНАЯ | АРХИВ АНТОЛОГИИ ЖИВОГО СЛОВА | АВТОРЫ № 173 2012г. | ПУЛЬС | РЕЗОНАНС | ИУДАИКА | ЗЕМЛЯ | СУДЬБА | ПОРТРЕТЫ |
ДАР | ПРОГУЛКИ | МИНИАТЮРЫ | СОСТОЯНИЕ | ЭГО | ПАРОДИЯ | ПАМЯТЬ | P.S. |
|
Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"Copyright © 2012 |
Публикация миниатюр А. Менделевича, подготовленная С. Шумихиным, уже выходила более семи лет назад в «Информпространстве» – 2005, №9 (76). Мы сочли возможным вновь обратиться к ним в связи с тем, что за эти годы принципиально изменилась и география читательской аудитории нашего издания, и само издание.
Автор публикуемой «коллекции» баек – Александр Абрамович Менделевич (1886–1958). До революции – актер знаменитого театра Н.Ф. Балиева «Летучая мышь», театров Ф.А. Корша, оперетты Е.В. Потопчиной. В 1920-е г. – премьер множества эстрадных театриков: «Аквариум», «Веселые маски», «Эрмитаж», «Альказар»; в 1930-е г. – знаменитый конферансье, неподражаемый рассказчик бесчисленных историй из жизни актерской братии – и реальных, и придуманных, и где-то вычитанных... На склоне жизни Менделевич попытался создать книгу «Воспоминания старого москвича», надиктовывая ее машинистке. Однако воспоминаний не получилось: эстрадный рассказчик все время сбивался на репризы, вроде перечисления курьезных надгробных надписей. Например, в первой же главе своих «Воспоминаний»:
«Только, дорогие читатели, не подумайте, что я тут что-нибудь выдумываю. Уверяю, что эпитафии эти я сам видел, да и придумать это невозможно, ибо такие вещи не могут придти в голову. Например: «Здесь лежит Иван Григорьевич Селезнев. Трагически погиб. От жены и детей». Или: «Ты умерла во цвете лет, не испытав житейских бед. Твоя душа на небеси. Скажи Создателю «мерси». Или: «Здесь лежит Парфен Семенович Сизов. Прожил на свете 72 года без перерыва». Или: «Здесь похоронена жена моя, Олимпиада Николаевна Груздева. Ей бы жить и наслаждаться, а она изволила скончаться». Или: «Помяни, Господи, рабу твою Аграфену Митрофановну Санникову, купчиху второй гильдии, торговавшую железным и скобяным товаром, во царствие Твоем». Или: «Здесь полковник лежит. Честь ему и слава! И из гроба он кричит: “Равнение направо!”». Конечно, тема эта невеселая и, может быть, не стоило бы ее трогать, но, право, были такие нелепости, что хочется о них рассказать. Родственники одного умершего зубного врача, видно, решили сэкономить и не тратить денег на могильную надпись, а разрешили вопрос весьма простым способом. Они сняли дощечку, которая при жизни висела на двери этого зубного врача и прибили ее к могиле. И вот, что получилось: «Зубной врач такой-то. Прием от 11-ти до 4-х». Кажется анекдотом, что на нынешней улице Горького, недалеко от Пушкинской площади, было похоронное бюро под названием “Жизнь”».
«Я считаю, что если я вспомню что-либо интересное, но уже где-то напечатанное, тут нет большого греха и не будет большого конфуза, потому что где-то кто-то напечатал, и это, конечно, забылось, а молодежи, несмотря на это, будет интересно», – говорил Менделевич. На деле же, из 93 листов плотной машинописи, которые составляют «Воспоминания старого москвича», наибольший интерес представляют не бородатые анекдоты, а те случаи, непосредственным свидетелем которых был сам автор, или о чем ему рассказывали свидетели и участники событий. Рукопись хранится в архиве РГАЛИ (ф. 2993. Оп. 1. Д. 5).
В Харькове жил концертный администратор Уточкин. Этот Уточкин как-то несколько раз приходил к Ф.И. Шаляпину и все уговаривал его поехать с ним на гастроли по Украине, причем главным козырем своего предложения он выдвигал обещание достать для Шаляпина отдельный вагон первого класса. В конце концов, он Шаляпина уговорил, и Шаляпин подписал бумагу в Министерстве путей сообщения с просьбой предоставить ему вагон для гастролей. Дело было во времена первой империалистической войны. Получить вагон тогда было трудно. Все же Уточкину удалось получить вагон, но не первого, а третьего класса. Прошло месяца три. Ни Уточкина, ни вагона. Шаляпин ждал, ждал, принял другое предложение и куда-то уехал, ругая Уточкина. Я был в курсе этих переговоров. Как-то на улице встречаю Уточкина и говорю ему: «Что же вы так подвели Федора Ивановича?» Уточкин сказал: «Ничего подобного. Я не получил вагона первого класса, а получил третьего. Я знаю, что Шаляпин в третьем классе не поедет, но раз вагон был в моем распоряжении, то не воспользоваться им было глупо. Я вместо Шаляпина погрузил вагон колбасы, отвез его в Саратов, а оттуда привез вагон муки. Проделал я это два раза, заработал приличную сумму, и это гораздо выгоднее, чем возить Шаляпина».
В Колонном Зале Дома Союзов был концерт. Вышла Нежданова, тогда она была молодая и не имела никакого успеха. Затем вышел Качалов и тоже не имел никакого успеха. За ними вышла какая-то второстепенная балетная пара – оглушительный успех! Оказалось, что в зале сидит полторы тысячи глухонемых.
К.С. Станиславский как-то позвонил в Малый театр и попросил к телефону кого-нибудь из дирекции и на вопрос, кто спрашивает, сказал: «Станиславский». «Брось трепаться», – ответил ему подошедший к телефону какой-то актер театра.
Как-то в концерте, в котором участвовал И.С. Козловский, который, по обыкновению, пел «Колыбельную», «Сурка» и другие мелочи, устроитель концерта подошел ко мне и сказал: «Скажите Козловскому, чтобы громче пел. Большие деньги платим»...
К Антону Рубинштейну, знаменитому пианисту, как-то пришла девушка, окончившая консерваторию, и попросила Рубинштейна ее прослушать. Рубинштейн согласился. Она сыграла. «Что мне делать?» – спросила девушка. «Выходите замуж», – был ответ Рубинштейна.
Тенор Викторов как-то подарил мне фотографию, на которой он был снят в костюме Элеазара в опере Галеви «Дочь кардинала», но с бородой в руке! Когда я его спросил, почему он не наклеил бороду, он сказал: «Но если я снимусь в бороде, то меня не узнают на улице».
Знаменитый сахарозаводчик Бродский, хотя и меценатствовал, но не знал самых элементарных вещей. В разговоре с Н.П. Рощиным-Инсаровым он, между прочим, сказал: «Я вас видел играющим Чацкого в “Ревизоре”». – «Я играл Чацкого, но не в «Ревизоре», а в «Горе от ума». – «Ну, это неважно. Ведь обе пьесы Островского».
В голодную зиму 1918 года один из зрителей Художественного театра, рабочий-охотник, пришел в театр, вызвал А.Л.Вишневецкого, дал ему двух уток и сказал: «Это тебе за «Дядю Ваню». Ты там много страдаешь!»
Когда великий князь Константин Константинович сыграл Гамлета, было сказано Суворину, что великий князь был бы рад прочесть рецензию о своей игре. Суворин сказал: «Он этого не дождется, ибо в “Новом времени” нет обыкновения ругать членов царской семьи».
В Киевской опере, в сцене дуэли, когда Онегин поднял пистолет, была осечка, выстрела не было, но артист, игравший Ленского, упал. Когда же Онегин спросил Зарецкого: «Убит?», артист, игравший Зарецкого, не растерялся и пропел: «Нет, умер от разрыва сердца».
Как-то я сидел в Клубе работников искусств, и со мной сидел за столом Э.Т. Кренкель, знаменитый радист с Северного полюса, Герой Советского Союза. Меня отозвал [артист] Плинер. «Познакомь меня с Кренкелем», – просил он. – «Зачем тебе?» – «У меня радио испортилось, – сказал Плинер, – может быть, Кренкель его сможет починить».
Известный академик И.П. Павлов был очень религиозный человек. Он как-то встретил похороны и перекрестился. Стоявший рядом милиционер сказал: «Эх, темнота!».
Во время первой мировой войны в одном из лазаретов был концерт. Футурист Бурлюк читал какие-то свои стихи, читал очень много и долго. Никто ничего не понимал. Я подошел к одному раненому и спросил, как ему понравилось. Он ответил: «Ничего, потерпим-с».
В 1920-м году в Москве из-за отсутствия топлива было очень холодно, мы замерзали. Служил я в Театре оперетты Потопчиной. Три девушки, поклонницы Радошанского, поднесли ему три полена дров. Интересно, что полена эти были перевязаны белой, красной и голубой ленточками.
Как-то Льву Никулину позвонили по телефону и сказали, что его жена родила двойню. Он сказал: «Нищета стучится у ворот моего дома».
Мне рассказывал А.Н. Толстой, что в Петербурге в одном из комиссионных магазинов один человек забыл свою трость. Когда он на другой день пришел за нею, она уже висела на стене с надписью: «Посох царя Ивана Васильевича».
И.М. Москвин рассказывал, что К.С. Станиславский на одной из репетиций, следя за актером, восклицал: «Вот именно, вот именно!» Репетиция кончилась, артист решил, что он хорошо играл и ждал похвалы. И вдруг К.С. говорит: «Вот именно так не надо играть».
Владимир Немирович-Данченко |
Когда Станиславский умер, около могилы осталось несколько человек своих. В.И. Немирович-Данченко, которому тогда было больше 80 лет, сказал громко: «Смерть Константина Сергеевича так на меня повлияла, что я оправлюсь только через десять лет».
Тифлис. Съезд писателей. Тамада – Дадиани, рядом с которым сидит Корнейчук. Дадиани предлагает тост: «Я предлагаю выпить за солнце украинской литературы, за писателя, который сидит рядом со мной, за человека, которого грузинский народ очень любит, за писателя, произведениями которого мы зачитываемся, знаем наизусть, за здоровье товарища...» (обращается к Корнейчуку): «Извините, я забыл, как ваша фамилия?». Про этот случай мне рассказывал А.Н.Толстой, который был свидетелем этого тоста.
Мне рассказывал А.А. Фадеев, что он встречал А.И. Куприна, когда тот после двадцатилетней эмиграции вернулся в Москву. Когда он увидел много строящихся домов, он был поражен и сказал: «Замечательные люди эти большевики! Только одного я не понимаю: откуда они берут столько денег?».
В.П. Шкафер рассказывал, что какой-то оперный провинциальный баритон, певший Онегина, спросил у режиссера, кто такой Гименей. Тот, не задумываясь, сказал: «Гименей – это садовник у Лариных, потому что Онегин поет: «Какие розы нам заготовит Гименей».
Я как-то спросил у Ю.К. Олеши, где он живет. Он сказал: «Я живу наискосок Художественного театра. У меня чудный вид на похороны артистов этого театра».
В каком-то городе, в драматическом театре, где были очень плохие сборы, для поднятия оных висело такое объявление: «Каждый, купивший билет на спектакль «Гамлет» Шекспира, имеет право получить в буфете рюмку водки с малосольным огурцом».
Мне рассказывала А.М. Балашова, что про знаменитую балерину Леньяни говорили так: «Она необычайно воздушна и касается земли только оттого, чтобы не обидеть своих подруг».
В Кисловодске один «больной» узбек очень долго не выходил из ванны. Когда удивленная врачиха зашла к нему, она застала его одетым. Он сказал: «Извините. Пью, пью, еле-еле четверт ванны осилил!»
Генерал А.А. Игнатьев рассказывал такую историю: Киеве, на Крещатике, по случаю коронования Николая II, стояли толпы «крестьян». Они были в свитках, надежные мужики, привезенные полицией, чтобы создать впечатление всенародной встречи царя. Увидев эту толпу, Николай сказал: «Как приятно не видеть полиции».
Когда Б.М. Филиппов был директором Театра народного творчества, он получил из Иркутска такую телеграмму: «Погружено четыре вагона самодеятельности. Встречайте».
Когда некоторые писатели и драматурги стали выводить Ивана Грозного как светлую личность и совсем не упоминали о его жестокостях, кто-то сказал: «Скоро дойдет до того, что откроются детские ясли имени Малюты Скуратова».
Во время войны в эвакуацию в Тбилиси приехал В.И. Немирович-Данченко. На вокзале его встречал управляющий по делам искусств Б.В. Гогуа . Он сказал: «Здравствуйте, т. Немирович. А где же т. Данченко?»
Как-то К.С. Станиславский, увлеченный репетицией, обратился к охотничьим собакам, выведенным по ходу действия на сцену: «Господа собаки! Господа собаки! Вы совсем не то делаете, что нужно!».
Как-то Владимир Хенкин пригласил на концерт свою престарелую мать. Зал грохотал от смеха, а старуха сидела с каменным лицом и даже ни разу не улыбнулась. Когда он спросил о ее впечатлении, она сказала: «Володя! И вот за это тебе платят такие большие деньги?».
А. Серебров рассказывал, что Комиссаржевская любила неожиданные сравнения. Например: «Мережковский скучен, как понедельник. Горький – нечетный, не делится». Белому она сказала: «Вы – синий и невнимательный».
На репетициях «Юлия Цезаря» Станиславский вызывал всех «пугаться грозы». Некоторые делали хорошо, другие плохо. Пожарный в каске стоял истуканом. Он не имел к спектаклю никакого отношения. «Великолепно! – крикнул ему Станиславский. – Лучше всех! Именно так и должен себя вести римский центурион во время грозы! Благодарю вас, Федор Иванович!» Пожарного звали Павел Иванович.
А.И. Южин как-то играл в преферанс с В.М. Дорошевичем. За игрой они сильно поссорились. На другой день А.И. Южин играл премьеру. Ставили «Венецианского купца» Шекспира, причем роль Шейлока играл Южин. Вскоре в «Русском слове» появилась рецензия Дорошевича об этом спектакле. Дорошевич подробно разбирал игру каждого артиста, а о Южине не было ни слова. Только в самом конце рецензии была одна фраза: «У А.И. Южина очень скрипели сапоги».
Был у Корша превосходный артист Иванов-Козельский. Несмотря на то, что он у публики имел огромный успех, пресса его постоянно ругала. У него были весьма неважные отношения с рецензентами. И к этой ругани все, в том числе и сам Иванов-Козельский, привыкли. Как-то в одной пьесе он не был занят и радовался, что у прессы не будет повода его ругать. Каково же было его удивление и досада, когда на другой день вышла рецензия, которая заканчивалась так: «В общем, спектакль прошел очень хорошо, и публика принимала артистов великолепно. Это объясняется просто: в спектакле не был занят Иванов-Козельский».
Ю.П. Солонин рассказывал, как он держал экзамен в МХТ. Было очень много экзаменующихся. В.И. Немирович-Данченко дал всем такую задачу: «Вот вы все люди состоятельные, и вдруг получили известие, что банк, в котором хранятся ваши деньги, лопнул. Прошу вас, сыграйте это». Конечно, все стали играть. Один покончил жизнь самоубийством, другая сошла с ума, третий в отчаянии простирал руки, и только один Солонин стоял очень спокойно. На вопрос Немировича: «Почему вы не реагируете на крах банка?», он ответил: «А у меня деньги в другом банке».
Предисловие и публикация Сергея Шумихина