Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2009

Николай Пропирный

Смирные люди

Вообще говоря, чего бы тетушке и не считать Файнкихов смирными, если у нее сорок с лишним лет перед глазами был пример ее отца, моего деда. Он и в самом деле был человеком довольно тихим, и кличка в семье была у него соответствующая — «Штиммер», молчун. Смирный был человек, ну, так он и мог себе это позволить — со своими плечами бывшего портового грузчика. Мой двоюродный брат до сих пор вспоминает, как дед на даче с удовольствием демонстрировал нам свою удаль, поднимая одной вытянутой рукой до уровня плеча купленный у деревенских мешок с картошкой. А ведь ему было уже за семьдесят. И уже после дедовской смерти мы нашли в кармане его любимого дачного плаща тугой кистевой эспандер, нам, тринадцатилетним, поддававшийся с трудом…

Кстати сказать, именно благодаря этим двум своим качествам — смирности и силе, дед Шура, собственно, и оказался моим дедом. А дело было так: волей случая бабушкин брат, сбежав (как он напрасно надеялся) от женитьбы из Москвы, оказался в Одесском институте связи, где неожиданно для окружающих близко сошелся со здоровенным молчаливым студентом-евреем двенадцатью годами старше его. Они являли полную противоположность друг другу. Один — столичный балагур, прирожденный лидер (не зря потом дослужился до генерала), энергичный организатор всего, от студенческой пирушки до митинга, любимец романтических и не слишком девушек; другой — уроженец местечка, хотя и недурен собой, в тридцать с лишним еще не женат и в общении с противоположным полом до смешного застенчив, несколько замкнут, мрачно упорен в поздней своей учебе… Но, как бы то ни было, они умудрились сделаться приятелями, причем младший как бы даже взял тихоню старшего под опеку. Правда, потом потребовал ответной услуги, — когда в Одессу навестить старшего брата, а заодно и отдохнуть у моря приехала сестра-студентка, он, отрадовавшись короткое время, сбагрил ее на широкие плечи товарища и вновь предался радостям приморской жизни. Будущий генерал мог быть спокоен: когда рядом с его симпатичной сестрой на пляже располагался беззвучной скалой Шмерель Файнких, у разбитных молодых одесситов моментально отпадала охота пофлиртовать. Моя будущая бабушка злилась на своего немого телохранителя — что же это такое, в самом деле, ни себе, ни людям?! Но в Москву она вернулась уже вместе с ним. А еще спустя некоторое время они стали мужем и женой — но это совсем другая история…

Но вот уж кого даже с натяжкой нельзя было назвать смирным, это дедовского старшего брата Гришу, Гедалия. Когда сделалась революция, он сразу принял ее и с живостью вошел в ее плоть. Ближе всего — и идейно, и территориально оказалась ему полувольница Котовского.

Однажды его родную Кодыму захватили петлюровцы. Согнали всех обнаруженных евреев в яр и собирались расстрелять, но отвлеклись на пьянство и грабеж. Одному пареньку — дедовскому двоюродному брату — удалось выбраться из небрежно окруженного оврага и добежать до соседнего местечка, занятого котовцами. И первым, кто ему попался на глаза, был Гедалий.

На нескольких тачанках котовцы во главе с Гришей влетели в городок. Петлюровцы частью были перебиты, частью бежали. Спасенные евреи выбирались по узенькой тропинке из яра. Среди них был и владелец местного магазинчика обуви-одежды. Заметив его, Гедалий потребовал незамедлительно и, разумеется, даром одеть-обуть героических пролетарских бойцов. Присутствующих и не только. «Гриша, — взмолился спасенный торговец, — те грабят, эти грабят, теперь вы грабите. Своих же грабите!» «Я тебе не свой, буржуй!» — отвечал Гриша. И приказал расстрелять земляка. После экзекуции пролетарские герои забрали все, что им требовалось, и ускакали навстречу новым подвигам.

Кончил жизнь Гриша, как и многие подобные ему пассионарии, в тридцать седьмом. История — так или сяк — за все платит сполна…

Стоят (слева направо): Шура, Сема, Муня. Сидит в центре — Валька

Кстати, и младший дедовский брат — Сема, хотя и далек был от жутковатой лихости Гедалия, смирным человеком отнюдь не был, правда, в своем роде. Он сам мне рассказывал, как, еще не сняв после войны офицерскую форму, с успехом продавал попавшие к нему один Бог ведает как куньи шкурки… А когда ему было без малого восемьдесят, он, овдовев, не побоялся покинуть Одессу, перебрался в Израиль.

И еще один Файнких — богатырь Аркадий, сын того самого дедовского двоюродного брата Давида, который смог выбраться из окруженного петлюровцами оврага. Ему, кстати, удивительным образом это удалось и еще раз — когда немцы вошли в Кодыму и устроили первый показательный расстрел евреев все в том же яру. Давид с Аркадием были среди тех, кому предстояло умереть. Когда раздались первые очереди, Аркадий схватил отца за руку и потянул за собой в яму. Сверху их накрыли тела соседей. Ночью они выбрались из заваленного трупами яра и ушли в лес, вскоре пристали к партизанам…

Как-то, вернувшись летом с работы, дед, войдя в квартиру, был встречен странными взглядами соседей по коммуналке. Будучи человеком смирным, ничего не спросил, но быстро все понял. В Москву без предупреждения приехал из Кишинева Аркадий. Соседи впустили его в квартиру, но комната московских родственников оказалась заперта. Аркадий очень устал и очень хотел спать. И он, не долго думая, подцепил пальцами снизу двухметровую двухстворчатую дубовую дверь, потянул вверх и снял с петель… Поставить ее на место сил ему не хватило, он просто прислонил ее к стене и улегся спать.

Ну и, наконец, Валька. Сын еще одного дедовского брата — Муни, отцов кузен. Об этом «смирном» Файнкихе можно рассказывать часами. Мощный, смуглый, чуть похожий на негра, с яркими темными глазами, хриплым прокуренным голосом и истинно одесским чувством юмора. Обаяние его одинаково безотказно действовало и на женщин, и на мужчин.

Как-то раз Валька приехал в гости в Москву. После объятий-поцелуев, раздачи подарков, обмена новостями и семейного застолья, Валька вышел за папиросами. И пропал часа на полтора. Волнение родных достигло критической точки, когда деда позвали к телефону. Звонил Валька.

— Шура, я тут в отделении милиции, в тапках, паспорта нет… Приезжай, вытащи меня отсюда.

— В каком отделении милиции? — спросил ошарашенный дед.

— Ребята, в каком мы отделении? Сержант, слышь, какое это отделение? (На заднем плане слышались смешки и вполне доброжелательные мужские голоса.) В таком-то, — Валька назвал адрес в двух трамвайных остановках от дома.

— Ты как там оказался? — убитым голосом спросил дед.

— Ну, ближайший киоск был закрыт, я спросил, где следующий. Сказали, в двух трамвайных. Решил проехать. А в трамвае один жлоб беременной женщине место не уступил. Раз ему сказал, два… А потом выбросил из трамвая (На заднем плане протестующий вопль, одобрительные смешки).

— Выкинул и выкинул, а в милицию-то как попал?

— (несколько мрачно) На остановке взяли…

— Что ты делал на остановке?!!

— Ну… мы с ним добеседывали…

Валька по молодости вообще был не дурак подраться. За что и поплатился. Из Одесского университета его на пару с ближайшим другом Венькой выгнали «за жестокое избиение команды рыболовецкого траулера в ресторане “Черный дрозд”». Перечитайте формулировку еще раз. Команды. Рыбаков. Вдвоем…

Со временем Валька повзрослел и несколько остепенился. Но не угомонился. Однажды он приехал в Москву в краткосрочную командировку. Уехать ему нужно было кровь из носу в тот же день. Закончив дела, Валька поспешил на вокзал, — до поезда оставалось меньше часа. Провожал его мой отец. Дальше — его свидетельские показания.

К билетной кассе огромная очередь, поезд уже подан на посадку, успеть практически никаких шансов. Валька с полминуты оценивает обстановку, утыкается взглядом в табличку «Герои Советского Союза и полные кавалеры ордена Славы обслуживаются вне очереди», удовлетворенно кивает головой и решительно направляется к кассе. «Мне только спросить!» — твердо говорит Валька, и, поскольку в руках у него ничего нет, и поскольку он излучает искреннюю уверенность в своей правоте, его пропускают к окошку.

— Скажите, только Герои Советского Союза обслуживаются без очереди, а Герои Социалистического Труда — нет?

— Товарищ, не морочьте голову, конечно, да! Давайте скорей деньги, видите же сколько народу. Куда вам билет?

Валька успел на поезд и, заметьте, никого не обманул. Ну, или почти не обманул…

Сам я, кстати, тоже человек смирный. Но иногда что-то такое вдруг прорывается, даже сам изумляюсь, что ж говорить об окружающих. В таких случаях моя тетушка говорит грустно и многозначительно: «Ты все-таки, знаешь, повнимательней… А-то тебе есть в кого…» Словно бы забывая, что сама всегда считала: Файнкихи — смирные…