Евгений Бень. Персональная страница Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2007

Евгений БЕНЬ

Разговор с Лениным

Ленин глазами Энди Уорхола

7 ноября исполняется 90 лет со дня октябрьских событий 1917 года, повлиявших на ход российской и всей мировой истории. Вихрь перемен девяностолетней давности взял свой отсчет с прибытия Ленина в пломбированном вагоне и его экспрессивной речи, произнесенной с броневика на Финляндском вокзале Петрограда. С юности мое личное отношение к Владимиру Ульянову было окрашено самыми негативными тонами. Я презирал его за истребление русской интеллигенции, за махровый воинствующий атеизм, за беспощадность к врагам марксовой доктрины. Сам облик этого низкорослого пузатенького человека с сальной бородкой и в мятом костюме был мерзок мне еще в брежневское время.

Но в последние годы внутренняя жажда понять его все время нарастала. И вместе с попытками проникновения в логику действий Ленина усложняется и само мое отношение к этому человеку, одолеваемому глобальным переустройством мира.

Случилось так, что в последние дни я веду что-то наподобие диалога с ним и, замечу, собеседник охотно отвечает на мои вопросы, как, впрочем, он открыт и для иного подобного общения с теми, кто сейчас находится в нашем бренном состоянии.

Приведу фрагмент из наших бесед.

– С 1913 года Россия переживала экономический подъем и в промышленности, и в сельском хозяйстве. Февраль 1917-го освободил ее от самодержавия. Страна находилась в состоянии войны с Германией и ее союзниками. Как же можно было с учетом этих обстоятельств стимулировать события октября 1917 года?

– Для российской власти начала ХХI века предреволюционная Россия стала предметом для подражания. На самом же деле накануне I мировой войны бурно развивались крупные промышленные монополии в разных отраслях. Шло срастание госаппарата с финансовой олигархией. Горстка крепостников-помещиков, возглавляемая Николаем II, была у власти в теснейшем союзе с магнатами финансового капитала… В 1913 году в русском экспорте сельхозпродукты и энергоресурсы составляли 94,4%, а готовые изделия – лишь 5,6%. Отсталость России усугублялась засильем иностранного капитала.

Пролетарии трудились на ряде предприятий по 12-16 часов в сутки. Кроме того, в Европе не было ни одной, кроме России, такой дикой страны, в которой бы массы были настолько ограблены в смысле образования, света и знания. В России 76% населения было неграмотным; неграмотность среди женщин достигала 87%. В 1913 году стачечное движение поднялось на новую высоту. По официальным данным бастовала 861 тысяча рабочих.

После февральской революции 1917 года Временное правительство вело страну к хаосу: повсеместно останавливалось производство, народ устал от неудач на фронтах I мировой войны, от бесконечной и бессмысленной межпартийной чехарды. Все это грозило реставрацией самодержавия в самом реакционном антинародном виде. Таким образом, мы, большевики, были поставлены перед необходимостью немедленно брать власть.

– Вы стали идеологом «продразверстки» и «красного террора». На вашей ответственности миллионы погибших на Гражданской войне, расстрелянных и замученных в застенках ЧК.

– Но выбора у нас уже не было: или идти до конца в преобразовании империи в СССР, или сдаться на растерзание белогвардейским генералам, и тогда страна откатилась бы уже не в 1913 год, а в тьму столетий крепостничества.

– Однако марксовы идеи оказались недееспособны… Где мировая революция? Где торжество пролетариата над всемирной буржуазией? Где в конце концов сам революционный пролетариат?

– Мы, российские большевики, наследники Маркса и Энгельса, не учли один из факторов. И это стало роковой ошибкой, приведшей РКП(б) к кризису. Этим фактором был ответ властьимущих в США и Европе на нашу революцию. Они ответили нам тотальным техническим прогрессом и индустриализацией, мощнейшим совершенствованием средств производства. Тем самым за несколько десятилетий эксплуатация рабочего класса в разных странах была нивелирована, а впоследствии и сам рабочий класс утерял свою революционную природу.

– Как вы оцениваете сталинский ГУЛАГ, судьбы миллионов, ставших рабами непосильного труда в лагерях?

– Без сталинских трудовых лагерей крушение социализма в России случилось бы на шесть десятилетий раньше. Бесплатная рабочая сила обеспечила успех экономики. У Сталина не было другого варианта удерживать власть. И он сделал для Советской России очень много. Но его грубейшая ошибка – поиск врагов внутри самой партии – уничтожение преданных большевизму Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Пятакова, Рыкова, уничтожение накануне войны верхов Красной армии. Тем самым Сталин не очищал партию, а подрывал ее единство.

– Все, что вы говорите, имеет причинно-следственную мотивацию, подчинено внешнему историзму. Как же быть с миллионами загубленных жизней? С муками вашей совести?

– Совесть – это принадлежность религиозного сознания. Я – наследственный атеист. Мой дед и прадед по матери отреклись от иудаизма соответственно в 1820-м и 1835-м годах и приняли православие. В ХIХ веке переход евреев в православие, как правило, означал подпись под собственным атеизмом. Он был продиктован стремлением иметь права большинства. В советское же время отдельные евреи начали обращаться к православию, не зная веры своих предков. Они приходили туда уже из советского атеизма.

Отец, Илья Николаевич, полурусский-полукалмык, тоже не тяготел к вере. Самодержавие, представлявшее себя властью от Бога, лишило жизни моего родного брата за подготовку покушения на Александра III. Эта цепь обстоятельств и заставляла видеть ход истории через исторический материализм.

– Есть ли у вас какое-то важное пожелание?

– Хотелось бы, чтобы мой прах, наконец, был похоронен в землю. При жизни я не был египетским фараоном, коего мумифицируют после кончины. Не случилось мне быть и праведным монахом православного монастыря, мощи которого могут упокоить в пещере над поверхностью почвы.