Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2009

Владислав Корякин

Тайна полярных рубежей

– Лоцман, капитан дальнего плавания Карельский.

– Лоцман, капитан дальнего плавания Сергиевский.

Иностранец чуть задержал ладонь у козырька мягкой фуражки:

– Капитан 1-го ранга Эйссен. Прошу господ лоцманов в мою каюту…

Позднее немецкий моряк в своей книге написал, что его гости «производили очень хорошее впечатление. Оба были прекрасно обеспечены теплой формой: кожаными пальто и фетровыми сапогами. Сергиевский, который говорил только по-русски, был, вероятно, старшим по должности; Карельский, тот, что помоложе, свободно владел английским». Кстати, Сергиевский тоже знал английский превосходно.

Германский эсминец в Заполярье

«Господа лоцманы» уже знали, что в прошлом это судно сменило несколько названий. Когда-то в регистре Ллойда оно числилось как «Эмс», причем под немецким флагом. (Другие данные – тоннаж 7500 тонн, мощность машин 4 тысячи лошадиных сил и скорость хода до 14 узлов). На тот момент судно называлось «Комет». С началом войны оно получило № 45, а с ним шесть пушек калибра 152 мм, десять зениток калибра от 20 до 37 мм, пять торпедных аппаратов, 400 якорных мин в трюмы. Все перечисленное дополнялось мощными радиостанциями, позволявшими держать связь с фатерляндом из любой точки мирового океана, устройствами для подавления радиосвязи противника и постановки дымовых завес. Еще одна особенность этого «сухогруза» – с наличным запасом топлива он мог дважды обойти вокруг света, с целями, которые оставались за пределами прерогатив наших лоцманов.

Обе стороны были отчетливо представляли кто есть кто, но как воспитанные люди, не подавали вида и не проявляли ненужных чувств. «То, что на корабле был военный экипаж, – вспоминал много лет спустя Эйссен, – скрыть было невозможно, но вооружение было достаточно замаскировано». Помимо названия, судно меняло флаг на корме в зависимости от обстановки многократно – от португальского до японского, включая и советский. В историю Второй мировой войны этот таинственный корабль попал под названием «Комет» – так его будем называть в дальнейшем и мы.

Что касается его командира, то в наших изданиях капитан 1-го ранга Роберт Эйссен получил следующую аттестацию: «В годы Первой мировой войны он проходил службу на вспомогательном крейсере «Метеор», осуществившем в июле 1915 года успешные минные постановки в Горле Белого моря, что серьезно нарушило движение союзных конвоев в Архангельск. Между мировыми войнами Эйссен служил сначала старшим офицером, а затем командиром нового «Метеора», занимавшегося в 30-е годы исследовательскими работами в Атлантике и в Арктике вплоть до кромки дрейфующих льдов у берегов Гренландии, Исландии и Шпицбергена». Таким образом, командир «Комет» соединял в себе качества опытного морского офицера, исследователя и разведчика – все эти способности (наряду с дипломатическими) ему предстояло проявить в походе по Северному морскому пути. Ни наша, ни союзная разведка в своих донесениях (по крайней мере, в опубликованных после войны) об этом походе не упоминали ни разу.

По характеру вопросов Эйссен уяснил, что его гости также не лыком шиты, и он временами думал, что русские подыскивают повод, чтобы отказаться от проводки. Однако он ошибался и плавание по Маточкину Шару, напоминавшему ему хорошо знакомые норвежские фиорды, к удивлению немецкого моряка, проходило практически без помех. Лед отсутствовал, а береговая обстановка – многочисленные маяки и створные знаки – не оставляла желать лучшего. Лоцманы продемонстрировали хорошую работу и высокий профессиональный уровень, хотя все сообщения о сложной ледовой обстановке и занятости ледоколов Эйссен воспринимал с точки зрения возможных задержек своего похода, но вскоре изменил свое мнение, убедившись в достоверности полученной от лоцманов информации. По послевоенным публикациям чувствуется, как немцы и русские не доверяли друг другу. Так, Эйссен убедился, что карты, полученные в Германии из Москвы, были устаревшими, тогда как на мостике Сергиевский и Карельский работали с какими-то своими документами, порой составлеными от руки. Кроме того, несмотря на весь свой морской опыт, Эйссен далеко не всегда был в курсе местных особенностей, из которых складывался опыт моряка-полярника. Например, он не подозревал, что лучшее время для плавания по Севморпути – не июль – август, как он думал, а август – сентябрь. Не умел пользоваться такими признаками состояния льдов как «ледяное» и «водяное» небо и т.д. В других случаях он не мог понять действий советского руководства, особенно тогда, когда русские решали какие-то свои проблемы, не ставя немцев в известность. Так ему не стали объяснять причин с задержкой ледокола «Сталин» при проводке его судна проливом Матисена, который в то время «обслуживал» подводную лодку Щ-423, о перегоне которой с запада на Тихоокеанский флот немцам не надо было знать и т.д. Одним словом, Северный морской путь жил своей обычной жизнью, в детали которой немецких моряков не посвящали, но которые они могли наблюдать – и наблюдали...

Не знал Эйссен, что ледовая обстановка в проливе Вилькицкого сильно меняется год от года, отразив это обстоятельство в своей книге: «25 августа около 13 часов показался ледокол «Ленин». Снялись с якоря и, следуя за ледоколом, начали великолепное плавание по проливу Вилькицого, известному как особенно опасный участок. Пройдя мыс Челюскина, мы 26 августа оставили его за кормой без каких-либо приключений и вошли в море Лаптевых, где вскоре показался ледокол «Сталин».

Эйссен получил от капитана «Сталина» Белоусова приглашение прибыть для встречи. Однако осторожный немец предпочел оставить свое судно на почтительном расстоянии, опасаясь, что русские разглядят детали камуфляжа. По прибытии Белоусов принес от лица Шевелева, начальника операций западного сектора, извинения в связи с невозможностью встретить гостя из-за болезни. («Мне показалось сначала, что это была дипломатическая болезнь, но из дальнейшего разговора, я изменил свое мнение», – прокомментировал позднее это событие немецкий моряк). В штурманской рубке Эйссен оценил, насколько новые русские карты отличаются от тех, которые имелись в Германии. В каюте Белоусова для гостя был накрыт шикарный стол с большим количеством водки и зубровки, которую немецкому моряку пришлось пить из бокалов, по его мнению, более подходящих для минеральной воды. К удивлению Эйсена, русские лоцманы, показавшие себя на борту «Комет» суровыми абстинентами, в привычной обстановке отдали напиткам должное.

В последовавшей непринужденной беседе Эйсен узнал, что впереди его ожидает 200-мильный пояс 8-бальных льдов, для чего и потребовался «Сталин», еще раз убедившись в том, насколько русские хорошо владеют обстановкой по пути плавания. Правда, он заблуждался об истинных причинах отсутствия Шевелева – тот после погрома 1937 года в Главсевморпути оставался одним из немногих уцелевших старых работников и находясь в весьма напряженных отношениях с новым начальником ГУ СМП Папаниным, сменившим Шмидта, старался не давать тому повода для возможных обвинений в излишней дружбе с немцами. Заблуждался Эйссен и в части попытки оставить в неведении русских лоцманов относительно своего корабля – они довольно точно оценили реальные возможности «Комет».

В море Лаптевых Эйссен лишний раз убедился в невозможности плавания своего судна без ледокольной проводки. У русских было не только чему поучиться, но, главное, многое следовало знать на будущее, ибо из союзников они легко могли оказаться противниками. Такую работу немцы наблюдали впервые, и им оставалось делать только свои выводы. Кроме того, немецкие радисты тщательно прослушивали эфир, записывая открытые и шифрованные переговоры русских полярных станций, кораблей и самолетов, постигая бесценность подобной информации на ходу, ибо получить ее иным путем им было просто невозможно. А выводы делать Эйссен умел…

В проливе Санникова «Комет» поджидал «старичок» «Малыгин» с его изношенными машинами, способными дать лишь десятиузловой ход. Поблагодарив его за готовность, Эйссен бросился полным ходом на восток, максимально стараясь использовать благоприятную обстановку, в надежде наверстать время, потерянное во льдах. Обстановка же, судя по переговорам в эфире, грозила измениться к худшему. Опыт исследователя пригодился Эйссену у Медвежьих островов, где он правильно оценил воздействие теплых вод Колымы на морские льды, и, отказавшись от рекомендованных курсов, пошел вперед, полагаясь как на полученный опыт, так и на надежность немецких эхолотов, которые его не подвели.

Тем не менее, арктическая стихия, несмотря на присутствие очередного ледокола «Каганович» (того же типа, что и знакомый уже Эйссену «Сталин») поставила немцев в тяжелое положение при форсировании 60-мильной полосы старого льда, когда вынужденный дрейф грозил унести оба корабля на мелководье в условиях потери видимости при начавшейся пурге. «В кильватере «Кагановича» мы держали курс на восток, – вспоминал он впоследствии. – Ночь во льдах (с 31 августа на 1 сентября. – В. К.), которые уплотнялись, я не забуду. Самым плохим было постоянное опасение за руль и винт; жестокий ветер, снежные заряды, лед в 9 баллов, частые включения прожекторов... Сдало рулевое устройство. Я вынужден был застопорить машину и дрейфовать со льдами…» Забраться так далеко – чтобы затем вернуться, подобное решение было не для Роберта Эйссена, хотя он знал и о несчастной навигации 1937 года, как и о том, что (в отличие от советских ледоколов) его винты не имеют съемных лопастей, позволявших их менять без докования. На исправление руля в этой ситуации понадобилось три часа, после чего началось медленное движение на восток, когда за вахту удавалось одолеть всего две мили.

Практически у самой кромки льда начальник ледовых операций на востоке А.П. Мелехов, находившийся на ледоколе, неожиданно запросил аудиенции для конфиденциального разговора, огорошив немца известием, что Берингов пролив находится под наблюдением американских разведывательных кораблей и не остается ничего другого, как возвращаться на запад – таков приказ Москвы. На это Эйссен заявил, что подчиняется приказам из Берлина и уверен в возможности проскочить незамеченным в Беринговом проливе в полосе советских территориальных вод, причем без лоцманов. Эйссен выдал Мелехову документ, снимающий с последнего всю ответственность за действия командира немецкого корабля, который принимал тем самым весь риск на себя. С тем «Каганович» и «Комет» расстались у чукотского острова Айон и, как известно, «Комет» благополучно (а главное, незамеченным) миновал Берингов пролив в ночь на 5 сентября уже под японским флагом, чтобы на протяжении полутора лет «хозяйничать» на коммуникациях союзников в Тихом океане.

Во время беспрепятственного плавания по Севморпути в 1940 году немцы провели запись всех переговоров в эфире, что помогало им стратегически в начале войны. Они, если не изучили, то получили отчетливое представление о тактике ледовой проводки – осталось только применить эти знания в тактике боевых действий на море. Таким образом, они достаточно освоили Северный морской путь в качестве будущего театра военных действий. Результаты гидрологических наблюдений пригодились немецким подводникам в военные годы. Этот позорный перечень, который, скорее всего, на совести Сталина, и за него уплачено сотнями жизней наших людей и тысячами тонн груза от союзников, можно продолжать и продолжать…

Виктор Кузнецов

Сталин – двойка пик, Эйнштейн – туз бубен

Пару лет назад в подарок из Брюсселя мне привезли колоду карт под названием «Миллениум». Бельгийская фирма, выпустившая эту колоду, предложила своеобразную версию мирового рейтинга. Каждая масть представляет гениев одной из областей – живопись (трефы), музыка (черви), политика (пики) и наука (бубны). Чертову дюжину персонажей составители дерзнули даже расположить в порядке старшинства – судите сами, насколько им это удалось.

Итак, великие от двойки до туза.

Художники: Рембрандт, Рафаэль, Пикассо, Моне, Матисс, Гойя, Дюрер, Дега, Сезанн, Ван Гог, Микеланджело, Рубенс, Леонардо.

Музыканты: Вагнер, Верди, Чайковский, Синатра, Шуберт, Моцарт, Лист, Шопен, Брамс, Пресли, Бах, Стравинский, Бетховен.

Политики: Сталин, Ришелье, Петр I, Наполеон, Мао Цзэдун, Ленин, Чингисхан, Изабелла I, Генрих IV, Вашингтон, Жанна д’Арк, Людовик XIV, Ганди.

Ученые: Рентген, Пастер, Марко Поло, Ньютон, Галилей, Форд, Эдисон, Коперник, Белл, Колумб, Мария Кюри, Нобель, Эйнштейн.

Любая масть вызывает недоуменные вопросы и протесты, но согласитесь, своя логика в этом выборе есть. Все карты отданы фигурам действительно первоклассным, а уж если многие не менее достойных остались за бортом – на то и отбор. И если кому-то обидно, что его любимец оказался младшим в масти, то стоит вспомнить, что в одной из самых популярных карточных игр меньшая карта бьет туза...

Ну, а тузы в самом деле представительные, особенно в политике. Над всеми монархами, завоевателями и тиранами возвышается апостол ненасилия. Наш отец народов спущен в самый низ, но как бы не ввязаться в ту самую игру... (А, вспомнил – это игра в «пьяницу»!)

Кстати, в пиках ведь в общем соблюден гуманный принцип. Нижние карты – те, кто прославился войнами, деспотизмом и интригами (а также революциями разного рода). Наверху – основатель США, Орлеанская дева, Король-Солнце, Великая душа...

Комплектуя бубновую масть, составители намеренно взяли только позитивные науки, ибо в гуманитарных рейтинг куда более зыбок, к тому же осложнен идейными спорами. По этой же причине, видимо, в колоду не вошли и писатели – уж очень их оценка завязана на языки.

Ценность прикладных наук, если не сказать просто – технологий, подчеркивают портреты Белла, Эдисона, Нобеля, Форда. Но выше всех все-таки автор заумнейшей из теорий!

Лично мне обидно видеть Рембрандта двойкой треф, но признаю, что живописцев ранжировать архитрудно. Было бы проще всего расположить мастеров Возрождения наверху, в середине – импрессионистов, XX век – внизу... Но уж никак не справедливо!

В музыкальную масть дерзко ворвались, растолкав классиков, двое королей американской эстрады. Все прочие могут быть расставлены как угодно, хотя первое место Бетховена, на мой взгляд, совершенно оправдано – пусть побьют меня поклонники Моцарта!

Вы заметили, что в музыке гении тысячелетия в основном из XIX века? В живописном ряду это столетие делит славу с Ренессансом, а вот наука и политика демократично рассредоточены по всему тысячелетию. Что касается географии колоды, то бельгийцев никак не упрекнешь в низкопоклонстве перед Штатами – оттуда всего лишь шесть имен. Да и другие страны представлены в общем равномерно, разве что французов многовато по сравнению с англичанами (у последних всего один, зато Ньютон!).

Всего в колоду «делегировали» своих людей 16 стран, из них три – восточные (Индия, Китай, Монголия). Россиян пятеро – трое политиков и два композитора. Впрочем, во многих случаях персонажи могут тешить гордость сразу двух, а то и трех стран – Пикассо, Ван Гог, Шопен, Стравинский, Колумб, Кюри, Эйнштейн... Скромные бельгийцы дали из своих земляков только Рубенса, зато отвели ему королевскую карту. Почти все персонажи хорошо знакомы россиянам, кроме, пожалуй, испанской королевы Изабеллы. Ее главные заслуги – объединение Испании и отправка экспедиции Колумба. При ней была также учреждена инквизиция.

Не обошлось в колоде и без курьезов – под портретом французского короля Генриха IV Наваррского значатся даты жизни другого Генриха IV – германского императора, жившего пятью веками раньше. Путаница объяснима – у того и другого политика тесно связана с религией. Первый из этих Генрихов известен хождением в Каноссу, где вымаливал прощение у папы римского, второй перешел из гугенотов в католики, заявив: «Париж стоит мессы».

...Наши изготовители сувениров вовремя не подсуетились, да и вообще в России к миллениуму отнеслись куда сдержаннее, чем на Западе. Но вдруг кто-то, прочтя эту заметку, рискнет вложиться и выдаст колоду великих, увиденных из русского угла?