Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2013

Из домашнего архива Александра Бахнара

Александр Ступников

Последний командир

Александр Бахнар – последний командир еврейских партизанских отрядов в Европе. И единственный в Словакии. Это тот человек, который на вопрос «Были ли вы когда-нибудь свободны?», когда-то мне ответил: «В партизанском отряде. С пистолетом в кармане...»

Когда мы встретились впервые, ему было 90 лет. Он удивил меня не только своим спокойствием, но и телефонным звонком, который прозвучал в его квартире в центре Братиславы минут через десять после начала интервью. – Подружка звонила, – извинился он и, видимо, поймав недоумение на моем лице, объяснил: – А как же без подружки?

Через три года, возвращаясь на машине из Белграда, где я встречался с тремя последними бойцами тоже единственного в бывшей Югославии еврейского партизанского отряда, то не мог не заскочить к нему снова. Повидаться с дедушкой – умницей, отдать, наконец, ему диск с фильмом и дописать интервью – уже для другой работы, более подробной. – Наш отряд был интернациональным. В смысле евреи из разных стран, да и не только евреи. Были словенские, двое французских, бельгийский еврей, девять ветеранов рабочей военной службы из Словакии. Был одни венгр. Не знаю, кто из них сейчас еще жив, а кто – нет.

Я вывел в лес отряд – более двухсот человек – в самом начале Словацкого восстания. Красная армия приближалась, и было принято решение помочь ей. До этого времени мы работали в трудовом лагере, доставали оружие и готовились. Женщин и детей нацисты ранее отправляли в Польшу в лагеря уничтожения. Поэтому первое, что мы сделали, восстав, так это судили и казнили еврея – начальника канцелярии, правую руку коменданта, из еврейского совета, который составлял списки на депортацию.

В моем отряде погибло 58 бойцов. Больше, чем в других подразделениях партизан. И не потому, что плохо воевали, а потому, что оказывались в самых опасных боевых участках.

У нас была ударная рота с артиллерией. Но до этого две недели мы отбивали танковые атаки немцев гранатами. Тогда наш боец девятнадцатилетний Питер Гирш взорвал себя под танком. Один наш инженер пустил под откос два поезда с немецкой техникой, и он же построил в лесу партизанский аэродром. Таких людей надо помнить. Но после войны о них замолчали.

Конечно, существовало партизанское братство. Все были едины в борьбе с нацистами, независимо от национальности. Но один из руководителей Словацкого восстания, ставший потом президентом Чехословакии, Густав Гусак как-то, выступая, сказал, что там было мало евреев. Это было очень обидно. Конечно, мало. Но к концу войны, к восстанию, девяносто тысяч словацких евреев было уничтожено. Осталось 20 тысяч, включая женщин и детей. И все-таки, полторы тысячи еврейских бойцов принимали участие в восстании. Пошли воевать, а не разбежались.

Когда в августе 1944 года началось Словацкое восстание, мы его еще не ожидали. Вообще восстание планировали зимой, когда немцам будет трудно передвигаться с техникой, особенно их танкам в горах. Выйдя на свободу, отряд сразу начал действовать. Вооруженные одним советским автоматом, вдвоем, мы остановили поезд, в котором из Румынии ехали несколько генералов. Они пытались бежать в Германию, узнав, что и Словакия больше не с ними. Ребята осмотрели состав. Немцев мы расстреляли там же. Потом мы узнали, что их солдаты направляются на базу, где им доставили несколько десятков пушек. Мы взорвали дорогу, перекрыли и не дали забрать технику. Разоружили без единого выстрела два словацких военных отряда.

К нам забросили советского парашютиста. Это был замечательный человек, майор Зорич. Он и в горах ходил в зеленой фуражке. Среди партизан тогда было немало советских парашютистов. Первые три дня они с нами маялись, учили партизанской тактике. Я тогда освоил пулемет. Но вскоре у нас появилась и противотанковая пушка. Никогда не забуду, как сразу после восстания я впервые встретился с русским парашютистом в лесу. Мы провели переговоры, и я увидел у него автомат ППШ. Попросил его. У нас ведь с оружием было поначалу плохо. Но русский отказался отдавать оружие, а потом согласился. В обмен на... 200 сигарет. Пистолет оставил.

В моем отряде не было предателей. Были минуты малодушия, когда кто-то отступал или даже убегал. Но никто не переходил на сторону врага. Никто. В войне нет ничего героического. Я потерял много товарищей, особенно когда мы уничтожали немецкую дивизию. И у каждого до войны были мать, жена или ребенок. Их убили. И нам ничего не оставалось делать, как убивать немцев. Пленных мы не брали. Не жалели ни себя, но и врагов тоже. Так что нет в войне никакой героики.

Уже в мирное время я как-то получил весточку от друга, который попал в лагерь и выжил в Равенсбрюке. Он во многом выжил, потому что постоянно повторял себе: Не хочу бояться жить. Я думаю, это очень верная установка.

Человек-то в основе всегда свободен. Но, если он этого хочет. Один бельгийский писатель, который вернулся из Освенцима, написал о том, что пережил и потом покончил с собой. Он как-то сказал, что, если тебя один раз избили, то будут бить всю жизнь. Вот этого просто так свободный человек не допустит, а если уже случилось, не простит.

Чему научила война? Ненавидеть войну. Когда после Победы мы сдавали оружие, то мне сказали, что свой пистолет можешь оставить себе. Я отказался и сдал все. Не хочу больше оружия. Война учит бороться за мир. Хотя на войне в чем-то легче: знаешь, кто именно и где враг.

После войны, когда я хотел стать коммунистом, после того как Советский Союз разбил фашизм, возникли проблемы. Власти закрывали глаза на то, что я был командиром партизан, но обращали внимание на то, что я еврей, и до войны состоял в еврейской организации «Хашомер хацаир». А я гордился этим и даже тем, что знаю идиш. Но, в конце концов, в партию вступил. Однако уже в начале пятидесятых годов министр безопасности страны заявил, что «евреи нас разочаровали». Я тогда был молодым редактором газеты, и меня вместе с пятнадцатью другими журналистами Словакии уволили и исключили из партии. Сионисты, мол.

После смерти Сталина я нашел работу в прессе, но в 1968 году, когда в страну пришли русские танки, меня опять уволили. Даже не скрывали – потому что еврей. Я три года был без работы. В Чехословакии нельзя было публично говорить, что евреи воевали с фашистами. Мол, их только убивали. Только Холокост. Но вот ко мне приехали из словацкого телевидения и сделали получасовой фильм. Наконец. Хотите посмотреть? И, уже глядя на экран, подумал, что несколько лет назад чешские друзья обращались на словацкое телевидение, предлагая им мой фильм о еврейских партизанских отрядах, где есть и эпизод с «их» Александром Бахнаром. На него и указывали. Словаки, как это сегодня делается, поехали и сделали сами. Теперь никто не упрекнет, что проморгали или замалчивают еврейских партизан своей страны, как это было раньше.

Подумал об этом, но ничего не сказал. Пусть дед верит и хоть на старости лет порадуется, что о них вдруг вспоминают и рассказывают...