Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2008

Юрий Александров

Соловьёвская переправа

Обстановка под Смоленском становилась критической. 15 июля фашистские танки перерезали автомагистраль Москва-Минск. Возникла опасность окружения. Прекратился подвоз боеприпасов и продуктов. Войска, вступая в бои местного значения с наседающим врагом, устремились на левый берег Днепра.

На войне

Наиболее удобной была так называемая Соловьевская переправа, с которой связана одна из самых кровавых трагедий войны. Именно здесь завязалась ожесточенная битва с применением «катюш», которые нанесли серьезный урон немецким войскам. Ответом стали массированные удары немецкой авиации.

Наши машины подъехали к переправе к вечеру. Смеркалось. На пологом правом берегу Днепра скопилось множество людей, лошадей, подвод, автомашин, различной боевой техники, артиллерийские орудия-«сорокопятки», которые солдаты тащили на руках, 76-миллиметровые полковые пушки на прицепах и конной тяге, какой-то старый броневик - стальной гроб для экипажа.

Несколько в стороне виднелась заботливо укрытая брезентом и хорошо замаскированная «катюша» - гроза для гитлеровцев. Об этом секретном оружии уже ходили легенды.

Воздух был пропитан порохом и гарью. Кое-где еще тлели какие-то обломки, освещая горы трупов. В течение ряда дней фашистская авиация, в условиях абсолютного господства в воздухе, совершала регулярные бомбежки и обстрел переправы, превращая в кровавое месиво все, что скопилось здесь. Последний налет, видимо, был недавно.

Решено было дождаться темноты, когда налеты были менее вероятны. Однако танки могли показаться каждую минуту. Все, кто умел плавать, должны были добираться на высокий холмистый левый берег самостоятельно.

Я подошел к воде. Из нее торчали какие-то обломки. Решив, что плыть здесь рискованно, поднялся выше по течению. Здесь глубину счел достаточной.

Ночь была лунная. И в этот момент на воде мелькнула большая черная тень. Подняв голову, заметил «мессер», который, низко планируя с выключенным мотором, высматривал добычу. Не обнаружив ничего достойного, с ревом круто взмыл в воздух.

Для меня, волгаря, переплыть Днепр, здесь довольно узкий, не представляло большого труда. Взяв в левую руку узел с одеждой и карабин, работая правой, как веслом, быстро достиг берега. Спустя некоторое время позади послышались пушечные выстрелы, треск пулеметов, рев танковых моторов.

Днепр разделил нас на живых и мертвых!

* * *

Памятник на месте Соловьевской переправы

Едва переплыв Днепр и одевшись, я уже стоял в строю, к счастью, среди своих «монголов». Называли их так потому, что наша часть в мае 1941-го прибыла из Монголии, где она участвовала в боях на реке Халхин-гол. Офицеры формировали из оставшихся новые воинские части. Рядом шли масштабные земляные работы с участием гражданского населения. Вдоль верхнего течения Днепра и Десны возводилась новая оборонительная линия - внешнее кольцо системы, прикрывавшей Москву.

Передышка, необходимая для восстановления боеспособности частей, вырвавшихся из окружения, совпала с ослаблением натиска немцев, которые стали вести оборонительные бои восточнее Рославля и Ельни и к западу от Дорогобужа.

Причина этого мне стала ясна значительно позднее, после знакомства с мемуарами штабного генерала Гюнтера Блюментрита, который писал: «В начале июля и начале августа... наше верховное командование размышляло о том, какой стратегии лучше всего придерживаться... Гитлер стремился к достижению экономических целей: он хотел захватить Украину, Донецкий бассейн и, наконец, Кавказ. Главнокомандующий сухопутными силами фельдмаршал Браухич, начальник штаба генерал Гальдер, фельдмаршал фон Бок и штаб группы армий «Центр» считали целью кампании захват Москвы. Принятие окончательного решения задержалось на несколько недель».

Сам Блюментрит считал, что с политической точки зрения самым роковым было решение напасть на эту страну.

В сложившейся обстановке командование предоставило мне отпуск на сутки для поездки в Вязьму, чтобы повидаться с матерью.

Она сняла номер в гостинице в центре города, неподалеку от старинного собора. Здесь и произошла до сих пор щемящая сердце встреча. Ведь мы не виделись почти два года, и какие это были годы!

Всегда великолепно владеющая собой, волевая и казавшаяся иногда сухой, мать со слезами на глазах обняла меня, покрывая поцелуями, оставляющими запах табака (она курила). Я тоже едва удерживался от слез. Проговорили, конечно, всю ночь. Утром, когда нужно было уезжать, мать попросила меня сфотографироваться. Эту фотокарточку берегли дома как реликвию, поскольку последующие два года я считался пропавшим без вести.

Вернувшись назад, я обнаружил, что моя часть перебазировалась. Новое место, на мой взгляд, было выбрано неудачно. Спасти положение могла только хорошая маскировка. Работа уже кипела. Машины мы укрыли ветвями, выкопали окопы полного профиля - и вовремя. На закате в темнеющей синеве появилась «рама» - двухфюзеляжный самолет-наблюдатель - верный предвестник авианалета.

Утром следующего дня над нами промчалась четверка «юнкерсов». Пикирующие бомбардировщики устроили так называемую «карусель». Они поочередно, один за другим, с воем входили в пике, сбрасывая бомбы и поливая свинцом нашу защитницу-рощицу. Затем круто набирали высоту, уступая место следующим. Работали высококлассные профессионалы!

Окоп ходил ходуном, меня контузило (правда, легко) и засыпало землей. Бомба угодила прямым попаданием в стоявшую рядом под деревом машину. Она пылала, распространяя едкий запах горящего масла. Наконец огненный ад закончился. Воцарилась тишина.

После этого мы вновь сменили дислокацию.

Памятный авианалет, как оказалось, ознаменовал начало немецкого наступления 2 октября 1941 года, явившегося одной из самых черных дат в истории Великой Отечественной войны. Силами трех танковых групп, при поддержке авиации и артиллерии, бросив в бой лучших гренадеров-пехотинцев, немцы неожиданно нанесли мощный удар по нашим войскам, прорвав Ржевско-Вяземский оборонительный рубеж, созданный героическим трудом сотен тысяч москвичей. Путь на Москву был открыт!

Но мы ничего не знали, могли только догадываться. Отсутствие информации нагнетало нарастающее беспокойство и зловещие предчувствия…

* * *

Я - человек прозы, и никогда в жизни не писал стихов. А в 87 лет рискнул написать эти строки, которые знатоки вряд ли назовут стихотворением, но я хотел ими особо подчеркнуть значение боя у Соловьевской переправы в моей жизни: ведь именно там состоялось мое второе рождение.