Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2008

Ольга Любимова

Элегия

Тем же вечером молодой граф после обычных музыкальных занятий, у себя в кабинете при свечах сидя, начертал размашисто на листе: «Средства для художественного развития природы талантов (крестьян) на разнообразных поприщах» и, глядя в вечереющее небо за окном, задумался.

Портрет графа Н. П. Шереметева. Художник Николай Аргунов. 1800-е годы

«Выдать деушке Анне Буяновой-Изумрудовой на шубу, обувь и прочая двадцать пять рублев и отдать ей в руки, также выдать чулки, пудры и помады из Парижа».

«Сказать от меня Кузьме, чтоб бранитца и дратца впредь остерегался, а не то выкину вон».

«Касательно деушки Параши Ковалевой просить батюшку переговорить с сестрицею о переводе оной в театральный флигель и на верховую дачу. Обучать также к тому по французски и по италиански, клавикордам и арфе, пению, танцам, дикции и разным манерам».

Таким вот неожиданным образом разъяснился бывший с молодым графом престранный случай, и началась в то же самое время восходящая ветвь судьбы крестьянской девушки Прасковьи Ковалевой, судьбы, увы, столь рано оборвавшейся.

Поистине она стала перлом кусковской сцены. Она получила сценическое имя Жемчугова. Когда Прасковье Ивановне исполнилось семнадцать лет, в день ее рожденья, а также подоспело девять лет пребывания в барском доме Шереметевых, — то дарено ей было, к тому времени уже примадонне, множество подарков и цветов, устроили также праздничный обед для актеров; Николаем Петровичем к тому дню ей были подарены книги и ноты. Это театральное торжество происходило за два года до описанного в одной из предыдущих картин памятного посещения государыней Кускова. В тот день своего семнадцатилетия пела на сцене Элиану, а после спектакля в подаренном Таней Гранатовой алом кокошнике, собственноручно и искусно расшитом ею золотыми и серебряными нитями, бусами и жемчугом, в русском сарафане пела с большим искусством народные песни…

Портрет графини П. И. Шереметевой-Жемчуговой. Художник Николай Аргунов. 1801 — 1802 годы (?)

А вечером того же дня в комнатке для актерок, освещаемой лишь лунным светом, прижавшись к Таниному плечу, шептала: «Господи, какая я счастливая! Почему, за что мне такое счастие?! Даже страшно, ей богу! Господи Боже, не наказуй меня за то, что я так счастлива!»

«Склонность ея к музыке и превосходнейший дар органа привлекал приятное удивление многих посещавших наши представления…»

Н.П.Шереметев

«Из письма к сыну»

* * *

«Есть ли пожелаешь узнать подробности, то найдешь пространное описание здесь, в особом ящичке».

От повествователя.

Она умерла спокойно и незаметно, как жила, с сознанием исполненного долга, в глубокой старости. Об истинном возрасте ее, впрочем, никто не имел понятия, а от нее самое нельзя было ничего более добиться, кроме как, что родилась она через два года после мора.

Последние пятьдесят лет своей жизни она прожила здесь, в Фонтанном доме, в комнатке в нижнем этаже. Не помню точно, но, кажется, у нее был свой выезд, карета и пара лошадей, которым, впрочем, редко пользовалась, а также повар собственный ее, кучер, девушка и лакей.

Не помню также, верно ли, но кажется, что деду моему она обещалась перед его кончиной не покидать моего отца, оставшегося в совершенно юном возрасте круглым сиротою, и не выходить замуж. Не хочется здесь говорить и думать о злом роке, порой обрушивавшем на наш древний род проклятья, беды, преждевременные смерти… Я тоже потерял довольно рано и отца и матушку.

Невидимым и неслышимым ангелом-хранителем нашей семьи была, а также и живым преданьем, живой свидетельницей, казалось бы, давно ушедшей старины. О, она любила делиться воспоминаниями! Сейчас-то я знаю, что надобно было ходить следом за нею, ловя, а может, и записывая каждое ее слово.

В детстве я любил бывать у нее в комнатке, там сохранялся непередаваемый, слегка кисловатый, смешанный, стойкий запах старого дерева, слежавшихся вещей и еще другого, бесподобный запах старины!

Татиана Васильевна Шлыкова, по сцене Гранатова, не дожила всего пяти лет до нашей с Катею свадьбы. Дружба ее с моей бабушкой Прасковьей Ивановной сблизила ее с дедом моим Николаем Петровичем. Когда состоялось деда тайное венчание, то она присутствовала среди немногих приглашенных свидетелей сего события в церкви Симеона Столпника, что в полуверсте от Китай-города, на теперешней Поварской.

Я нашел ее портрет среди прочих в запыленной комнате в верхнем этаже барского дома в Останкове. Она на нем изображена молодой девушкой с бойким и живым взглядом широко расставленных светлых глаз, с короною золотых волос, в театральном костюме с бантами и оборками. Сквозь веселую и беспечную улыбку проглядывает в иных чертах, особенной прямизне плеч и шеи, повороте головы, некоторое напряжение, и вспоминаются ее рассказы о муштре, упражнениях доупаду, железной дисциплине, pas grave на кончиках пальцев, pas de bourree… Корсет для стройности, железные обручи, фижмы, мушки… Учителем ее был француз-дансер, мосье Лепик.

Портрет Татьяны Шлыковой-Гранатовой. Художник Николай Аргунов. 1789 год

Танцевала она весьма изрядно и однажды получила похвалу самой императрицы. Восхищался искусством Тани и Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин, большой ценитель женского очарования. Он бывал в Кускове и после одного из представлений подарил ей платок. «Ах, как я была глупа! Я не сберегла этого платка!» — бывало, говаривала она. Видала она и короля прусского Фридриха, который, по ее словам, порядочным был уродом и даже смешон: «косичка у него торчала кверьху»!

Да. Но я, увы, никак не мог отождествить в своем воображении юную особу на портрете с живой и болтливой старушкой, которую помню.

В комнатке у нее над небольшим диваном, служившим ей постелью, висел портрет Прасковии Ивановны в золоченой раме. Надо думать, нередко, оставшись одна, со слезами она беседовала с безвременно ушедшей из жизни подругой ее молодости. Хорош был также масляный портрет деда корнетом, в сюртуке без эполет. Подушка с вышитым белым пуделем. Маленький столик красного дерева, на нем под стеклом рисунок всякой всячины с надписью: «Рисовал Тертий Борноволонов 1795 года». Еще буфетик, в котором за стеклом коробка с чаем и кружечка, было у нее еще «складочное место», где хранилась любимая ее настойка березовка, которою лечилась от рюматизма и болей. Еще из обстановки — старинные аглицкие часы, подарок Николая Петровича. За перегородкою — киот с образами. И, особой реликвией, зеркало венециянское Прасковии Ивановны с двумя гирляндами и вазой вверху. Порядок и чистота в ее комнатках были необыкновенные.

К ней, по ее рассказам, много сватались. Да и неудивительно! Последним, кто сватался, уже на моей памяти, был некий англичанин именем Плинке.

В ее завещательном распоряжении упоминалась шкатулка с небольшой канцелярией, переданной ей Николаем Петровичем. Там лежала запись о браке его с графиней-бабушкой с обозначением свидетелей, а также записи Прасковии Ивановны «О повседневном исповедании грехов» и молитва св. Дмитрию Ростовскому.

Ныне, когда пишу эти строки, то поневоле грущу о невозвратно, увы, ушедших временах, дорогих сердцу воспоминаниях. Наступают иные дни, в воздухе самом ощущается, назревает, дай Бог мне ошибиться, — нечто новое и жестокое в России! Что на самом деле принесут нам новые времена? Тем более так невыразимо жаль добродушной или, по крайней мере, такою издали кажущейся, спокойной, патриархальной жизни наших предков!

Писаны строки сии великим князем К.К.Романовым в 1886 году.