Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2008

Виктор Санчук

От несвободы к свободе

— С чего все началось? Как вы, в шестидесятые годы блестящий студент московского Физтеха, имевший все возможности научного и карьерного роста в СССР, дошли, что называется, до жизни такой: стали одним из самых известных и преследуемых КГБ диссидентов?

— Двоемыслие — был в СССР такой образ мышления. Не возможно вспомнить, как ты начал дышать, — так и советский человек, как правило, даже не сознавал, что едва ли не с рождения научался двоемыслию. А для меня все очень четко: я прекрасно помню день, когда умер Сталин, и папа мне объяснил, какой это был страшный, злой человек, и вот произошло чудо, и теперь мы, евреи, наверное, спасены, потому что весь этот антисемитизм последних сталинских лет, ожидавшиеся гонения и депортации пойдут на убыль. Но я ни в коем случае нигде не должен этого говорить, а должен говорить и делать, что все. И я пошел в детский садик, где детки торжественно произносили: спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство, пели песни о Сталине и плакали, и я вместе со всеми пел и плакал, и помнил все время, какое произошло чудо, что он умер, и мы спасены! Ну, и в дальнейшем во всем советском мире для всех это было правилом жизни — одна правда для себя, для ближайших друзей, семьи, где ты можешь рассказывать анекдоты и высказывать то, что действительно думаешь, и другая, во внешней официальной жизни, где ты вступаешь в пионеры, комсомол, ходишь голосовать, делаешь вид, что веришь во все эти бредни про коммунизм и прочее, и где ты должен попытаться найти убежище. Для многих, особенно людей из интеллигенции и, в первую очередь, евреев, таким убежищем становилась наука…

— Вы окончили среднюю школу с золотой медалью. Поступили учиться в лучший ВУЗ страны… Была ли у вас идея стать великим физиком?

— У меня с детства была идея стать чемпионом мира по шахматам. Это была моя подлинная страсть. Я подарил свою книжку Гарри Каспарову, надписав ее: «Диссиденту Каспарову от шахматиста Щаранского». Еще в юности я стал кандидатом в мастера, выигрывал разные турниры, но понял, что чемпионом мира не буду. Тогда я решил стать лучшим в мире физиком. А когда понял, что и им не стану, начал искать, где я могу быть самым-самым, и понял, что вот узником, зэком я действительно могу быть самым лучшим! Если же серьезно, то я всегда любил решать разные задачи — математические, физические, так же как шахматные… А еще была возможность, занимаясь этим делом, уйти от идеологии в мир чистых цифр и формул… Стать самим собой и не от кого не зависеть.

Я, как и все советские евреи, был отягощен не только двоемыслием, но и полным отсутствием национальной идентификации. …В какой-то момент ты вдруг понимаешь, что должен изменить собственное мироощущение, начать отсчитывать свою жизнь не от Великой Октябрьской социалистической революции, или там — смерти Сталина, а почувствовать, что есть многотысячелетняя история твоего народа. История борьбы за национальную гордость и свободу. И вот, как только начинаешь связывать себя с национальной историей, у тебя появляется гораздо больше сил…

— Обратимся в сегодняшний день: мир, как это ни банально, становится единым… Сионизм — национальная идея израильского государства основана на принципе национальной принадлежности. Не обречено ли в наступающем мире «смешанной демографии», межнациональных корпораций, размывания границ и миграционных потоков само понятие нации на отмирание?

— Я, честно говоря, думаю, что это полный абсурд. Такой взгляд — тяжелое наследие марксизма, которое перешло в постмодернизм, в современную жизнь… Нации — это что-то, принадлежащее прошлому... А вот в будущем будет, мол, какое-то абстрактное нейтральное общество людей без национальных, религиозных и прочих различий… Во-первых, это – утопия. Во-вторых, с моей точки зрения, это было бы очень скучно! И мир тогда совершенно не развивался бы. Вот Европа попыталась избавиться от национализма… И как только она ослабила свою национальную идентификацию, так ее тут же захлестнула мусульманская агрессивность. Проблема не в национальной идентификации. Проблема в том, чтобы она была соединена с демократией. Когда твой национализм, твоя религия, твоя преданность общине идет вместе с твоей верой в демократию, в права человека, тогда нет плохой национальности, нет плохой религии. Когда это разделено, национализм превращается в шовинизм, в желание уничтожить идентификацию другого. Религия превращается в фундаментализм. Поэтому, естественно, я считаю, что предсказания марксистов о том, что в ближайшие несколько десятков лет нации исчезнут, все это глупости.

Натан Щаранский с Шиманом Пересом (слева) и Ивом Монтаном

Что произошло в Европе? Она стала говорить, что вот, национальности — плохо, давайте постепенно отказываться… Прошло двадцать лет. В Европе есть огромная община людей, которые верят в демократию, но почти потеряли свою идентификацию, поэтому у них и нет сил бороться за демократию. Рядом — община, которая очень сильна в своей самоидентификации, в религиозной, национальной приверженности, и у нее нет никакой лояльности к демократии. Европейцы говорят им: живите с нами, вы такие же, как мы, не требуя от них никакого приятия европейских демократических ценностей. В результате там происходит то, что мы сейчас видим. Сегодня Европа почти обречена. Она должна срочно восстановить свою национальную идентификацию, чтобы у нее были какие-то силы сопротивляться…

…Американская культура — очень интересный случай. Поскольку в американской культуре демократия стала частью ее самоидентификации, национальным признаком, то там намного легче быть, скажем, американским евреем, американским поляком и чувствовать себя хорошо… Был такой сенатор Джексон, и у него был помощник Ричард Перли, его правая рука, который, собственно, написал «поправку Джексона» известную, такой мальчик молоденький, еврей. Он как-то пришел в Сенат на работу, а был какой-то праздник еврейский, Ханука, что ли. И сенатор ему говорит: а ты чего пришел, у тебя же праздник. Тот говорит: ну и что, какое это имеет значение! Думал, что его похвалят. А сенатор ему говорит: для того, чтобы стать хорошим американцем, ты должен быть хорошим евреем! В России, например, это невозможно. Более того, и во Франции — это не так. Америка — уникальная страна.

— Вы сейчас связаны с Россией, ее проблемами?

— Последние десять лет я был в Кнессете, входил в четыре разных правительства Израиля. Естественно, я, так или иначе, связан с проблемами этой части мира, с проблемами моего народа… Но и с Россией, конечно, связан по ряду причин. Во-первых, значительная часть жизни там прошла, во-вторых, безусловно, русская культура — важнейший момент моего формирования. Никогда я от нее не отказывался и не откажусь. В свое время, одному из кагэбэшников на допросе, когда он мне что-то про русскую культуру вещать стал, я сказал: «Вы что, думаете, что Толстой и Достоевский с вами на допросах, а не со мной? ...Я вам их не отдаю!»

— Возвращаюсь к началу разговора: я, готовясь к этой встрече, все пытался представить себе ваше психологическое состояние тридцатилетней давности. Вот, вам дают 13 лет тюрьмы; СССР на пике своей мощи и деваться никуда не собирается. Кто-то на Западе за вас заступается, но толку от этого нет. То есть, надежды для вас — никакой. Что вас тогда поддерживало?

— Ну, я-то был уверен, что Советский Союз в конце концов развалится. И Андрей Амальрик тогда написал книгу «Доживет ли СССР до 1984-го года», — всего-то на несколько лет ошибся! Правда, это мог быть и 1984-й и 2044-й…

— Только вот жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе…

— Ну, да. И мне кагэбэшники говорили: сотрудничай с нами, и будешь жив-здоров. Но в этот момент ты понимаешь, что если твоя цель — выжить физически, они тебя победят, сломят. Если же твоя цель — остаться свободным, и ты ни в коем случае не согласен вернуться к двоемыслию, то даже здесь, в тюрьме ты — свободный человек…

— Вопрос, наверно, банальный, и тем не менее — есть ли какой-нибудь просвет в нынешней ближневосточной ситуации?

— Поскольку сегодня Израиль на переднем крае глобальной конфронтации свободного мира и мира исламизма, то есть, того мира, где человеческая жизнь — самая большая ценность, и того, где самоубийство — кратчайший путь в рай, это уже не местная племенная борьба между евреями и арабами, а элемент общего противостояния. Я верю, что желание жить в условиях свободы — не только всемирное, общечеловеческое устремление, но и сильнейшее оружие, поэтому, когда мы в полной мере будем пользоваться этим оружием, мы победим. Я уверен, что победа наша неизбежна. Вопрос лишь в том, как долго мы будем повторять свои же прошлые ошибки. Я считаю, что у мира свободы значительно больше сил, и если он начнет использовать их в полной мере, результат очевиден. Но, к сожалению, Израилю приходится постоянно платить за все это огромную цену.

— Как написал поэт Иосиф Бродский: «Скажите, разве могло быть иначе? Мы платили за всех, и не надо сдачи».

Печатается в сокращении