Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2008

Кирилл Ковальджи

Корни и крона

Мозаика

* * *

В свое время я написал:

А можно продолжить мысль. Творение гения не определяется телом — это точно! — хотя и неразрывно связано с ним. Но только ли с ним? Если существование духа не исчерпывается существованием плоти, если оно не полностью принадлежит плоти, то откуда делается вывод об исчезновении духовного «я» вместе с прекращением жизни его тела? Скрипка, смычок и скрипач… Музыка не умирает вместе со скрипачом и скрипкой.

Личность — как дерево. Корни — с землей, а крона — с солнцем. Я уж не говорю о лесе…

Три источника поэзии: озарение, переживание, изобретение. Остальное — инерция, ремесленничество, графомания.

* * *

Юрий Нагибин перед новым 1980-м годом записывает в свой дневник саркастическую «Концепцию спасения мира», в которой предлагает капитулировать, чтобы избежать атомной войны. Забавно, что эта, в ту пору абсолютная утопия, в каком-то смысле сбылась: при Горбачеве была снята угроза третьей мировой войны. Но любопытно и другое: каким видит Нагибин спасенный мир?

«Не нужно бояться, что русский народ станет гегемоном, ничуть не бывало, он сохранит, даже усугубит свою бедность, затравленностъ, свое безысходное убожество, ведь из всех побед этот удивительный народ выходил eще более нищим и плотью, и духом. А все, что накопил мир за тысячелетия своего существования, сохранится: прекрасные города, художественные ценности, музеи, памятники старины. Правда, положится предел тому, что, в сущности, давно не нужно: творчеству, дальнейшему движению культуры. Не будет ни искусства, ни литературы, ни свободы мысли, ни свободы слова. Так ведь без них проще. Зато останутся: спорт, телевидение, кино, пьянство и мочеполовая жизнь.

Что касается Америки, точнее, США и Канады, то им… оставят некое подобие былых буржуазных свобод: многопартийную систему, выборы, подкуп избирателей и т.п. под строжайшим, но незаметным контролем, — для граждан все будет, как настоящее».

А ведь в каком-то смысле и это сбылось!

* * *

…К пониманию менталитета сталинского времени. В «Вопросах литературы» (январь-февраль 2008 года) на странице 29 строки из письма Маргариты Алигер к Луговскому (май 1936 года) в Мисхор, где он в пансионате НКВД «отдыхал после успешной четырехмесячной (!) командировки во Францию: «Вот теперь уже серьезно завидую, что Вы там с чекистами. Ведь вот, наверное, чудные люди. Я их очень люблю, даже понаслышке. Мы с Женькой всегда мечтали иметь таких друзей…»

Женька — это Долматовский.

* * *

Бродский, следуя за Пастернаком, смело ввел русские реалии в свои стихи об Иисусе и Марии. Но вдруг вспомнил, что так поступил еще Бунин! Я имею в виду «Бегство в Египет». У Бунина получается, что Мария (почему-то без Иосифа) бежит в Египет… из России: «По лесам бежала Божья Мать, / Куньей шубкой запахнув Младенца… Холодна, морозна ночь была… Волчьи очи зеленью дымились… Две седых медведицы в лугу…» и т. п.

А, может быть, пример подал Тютчев:

Да и в средние века русские богомольцы мыслили Иерусалим и Евангельские события как происходившие в России… Недаром, дескать, ИеРУСалим!

В свое время знакомая тетя Катя возмутилась, когда я сказал, что Мария была еврейкой. Была убеждена — конечно, русская. Мария ведь! Ну, ладно, она была не очень грамотной, но Соснин, зав. отделом партийной жизни в газете «Советская Молдавия» (дело было в пятидесятые годы), также возмутился, когда ему сказали, что Маркс — еврей. Немец! — настаивал он. Тогда мы (я и Ося Герасимов) ему предложили заглянуть в энциклопедию. Он помчался в редакционную библиотеку, вернулся и говорит: «Ничего подобного там не сказано!». А мы — ему: ты в старую загляни, в «Гранат»…

Он не вернулся. Целую неделю ходил хмурый, нелюдимый. Потом вдруг опять заулыбался. Оказывается, где-то вычитал, что Маркс был крещенным. Соснин, матерый партиец, «интернационалист», утешился тем, что вождь был выкрестом, то есть как бы уже не евреем…

* * *

У Маяковского немало шероховатостей, корявостей и просто ошибок. Но его энергетика так сильна, что годами ничего такого не замечаешь. Например, только недавно обратил внимание на неправильное ударение в рифме «понуро-конуру» («Облако в штанах»), или «Навсегда теперь язык в зубах затворится» («Сергею Есенину»). Как это — «язык в зубах»?

(Не в оправдание будь сказано, но все-таки «правильные», гладкие стихи сотен профессиональных поэтов не стоят гроша ломаного!)

Колдовство стиха — поверх смысла. В юности я с удовольствием читал у Блока, скажем, такое: «Все на свете, все на свете знают:/ Счастья нет, / И который раз в руках сжимают/ Пистолет. /И который раз, смеясь и плача,/ Вновь живут…» А ведь можно было придраться: почему это «все знают»? Не все! И почему «счастья нет»? У кого как… И откуда «у всех» пистолет? И что это за фраза «в который раз вновь живут»? Как у Ваншенкина о жизни: «Я люблю тебя снова и снова»?!

Маяковский, говоря о предсмертных стихах Есенина, цитирует строки «Предназначенное расставанье/ Обещает встречу впереди…» и добавляет: если бы Есенин подумал, он написал бы «Предначертанное…». Почему Маяковский обращает внимание на звук, а не на смысл? Неужели мистицизм самоубийцы ему был безразличен? Также, отвлекаясь от содержания, он рассматривал с точки зрения формы явно контрреволюционные стихи Гиппиус.

С таким же удовольствием я смаковал звукопись у Маяковского, — не вдумываясь: «Пули погуще,/По оробелым,/В гущу бегущих, /Грянь, парабеллум!»

А в его стихотворении «Сергею Есенину» есть образ, который пугающе аукнулся в предсмертном «Во весь голос»:

«И несут стихов заупокойный лом» (это о Есенине)…

«В курганах слов, похоронивших стих,

Железки строк случайно обнаруживая…» (это о своих стихах!).

(Кстати, подозреваю, что «Во весь голос» — это вступление к поэме «Плохо». Пишет же Маяковский в автобиографии «Я сам» (1928 год): «Пишу поэму «Плохо»… Он не склонен был к мистификациям, как Гоголь.)

* * *

Во время гражданской войны белые пели:

Красные, не смущаясь, подхватили и пошли дальше – решили не кровь пролить, а совсем умереть:

Пели, не обращая внимания на то, что, если «как один, умрем», кто же останется? Нелепый и страшноватый мотив смерти уже маячил в песне на слова Ф. Шкулёва «Мы кузнецы»:

Невольное (подсознательное?) некрофильство. И действительно — «мы за ценой не постоим» — умирали за свободу… для Ленина-Сталина.

Победили, а кто остался жив?

О совпадениях

В августе 49-ого, когда меня приняли в Литинститут, у меня до занятий оказалось свободными дней десять. Я в отличном настроении гулял наобум по Москве. Тогда и сочинилось:

Я тогда не знал хлебниковское «…ветерок в голове, в пугачёвском тулупчике я иду по Москве». Потом, лет через десять, появилась песенка Шпаликова «А я иду, шагаю по Москве…»

Римме Казаковой

Эта надпись на сборничке “Голоса”, подаренном ей, навеяна тем, что она, накупив янтарные сувениры, щедро раздаривала их, в том числе румынским поэтам Иону Хоря и Хория Зилиеру. Последний, помню, на обратном пути очарованно шатался по коридору в вагоне поезда и выкрикивал: «Римма! Римма!!»

Я тоже тогда испытал нечто вроде влюбленности, потрясенный ее жизнелюбием, удалью.