Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2010

Александр Говорков

«Дело» и «заговор»

Старинный дворянский род Батюшковых известен с начала ХVI века. Из него вышло немало служилых людей Московского государства. Илья Батюшков был братом Льва Андреевича – деда поэта Константина Батюшкова. Илья Андреевич, в отличие от своего брата, умом и прилежанием не блистал. Видимо, его не обошел стороною блуждавший в роду Батюшковых ген психической неустойчивости. Поступив, как и положено, в гвардию, Илья Батюшков дослужился к моменту отставки всего лишь до звания корнета. Двадцатипятилетний отставник поселился в устюженском селе Тухани, ведя, как свидетельствуют документы, «жизнь, более распутную, нежели порядочную».

Летом 1769 года к нему в имение заехал погостить на недельку бывший сослуживец Батюшкова по полку Ипполит Опочинин. Ах, как не повезло человеку! Не перебежал дорогу Ипполиту заяц, не попался ему на пути поп... Доехал-таки до армейского товарища.

Бравые гвардейцы пропьянствовали всю неделю. К ее концу, когда по второму разу были перещупаны дворовые девки, друзья ощутили, что свежесть их общения несколько утрачивается. Чтобы хоть как-то развлечь хмельного и заскучавшего гостя, Илья Андреевич неожиданно подвел Ипполита к большому зеркалу, висевшему над инкрустированным слоновой костью столиком.

«Ты в зеркало на себя смотрел, пьяная ты образина?», – начал развивать мелькнувшую в его диком мозгу идею Батюшков: «Нет, нет ты посмотри, получше посмотри...». «Да что ж такое?», – вяло отбивался от хозяйских рук Опочинин. «Да ты приглядись... на кого похож?». «Знамо дело на кого – на батюшку с матушкой... на кого ж еще?». «Дело, брат, говоришь, да главного не ведаешь... Знаешь ли, кто твоя матушка?». «Ну ты этого не тронь...», – вскинулся Ипполит. «Успокойся... ишь какой гордец... ну так по крови и быть должно... тайну тебе великую открыть хочу... день этот на всю жизнь запомни... твое второе рождение...», – все больше воодушевлялся Илья Андреевич, переходя отчего-то на отрывистый шепот. «Да не томи ты, Илья... вот заладил – тайну, тайну...». «Ну, так слушай», – торжественно и почти трезво начал Батюшков: «Ты, Ипполит, не Опочинин вовсе. Мать твоя – государыня императрица Елизавета Петровна. Ты, стало быть, прямой потомок Петра Великого, внук его и наследник российского трона... Господи! Что ж ты остолбенел прямо... и побледнел... Пойдем-ка, друг, в кресла сядем».

Собутыльники перешли в кресла. Вино, за ненадобностью, было отставлено в сторону. Разворачивалась жизнь, гораздо более захватывающая, нежели однообразные чары Бахуса. «Врешь ты, Илюха... всегда горазд был языком молоть... помнишь в полку-то...», – начал уж улыбаться пришедший в себя Ипполит. «Нет, не вру», – строго оборвал его хозяин Туханей: «В сей торжественный для Отечества час подтверждаю и клянусь: ты, Ипполит Опочинин, на самом деле – сын покойной императрицы Елизаветы Петровны и... англицкого короля Георга». «А в доказательство моих слов», – продолжал прочно вошедший в роль Илья Андреевич, – «приведу тебе рассказ троюродного моего брата Льва Ивановича Батюшкова».

«Лев Иванович на службу поступил еще при Анне Иоанновне простым солдатом Ингерманландского пехотного полка. А в отставку вышел семь лет назад в звании гвардейского секунд-майора, да еще и высочайшей милостью был награжден полторастами душ. За что, спросишь, сии дары? Я-то вот от щедрот государевых лишь первый чин получить сподобился. Вспомнит еще Екатерина Алексеевна корнета Илью Батюшкова! Хорошо, хорошо, продолжаю... Лев Иванович уже в кавалергардах служил, когда братья Орловы воду начали мутить, да Екатерину уговаривать государя Петра Федоровича низложить. Добились своего. Вызвала Екатерина Алексеевна к себе брата моего и кавалергарда Уварова и дала им секретное поручение – перевезти безымянного колодника из Шлиссельбургской крепости в Кексгольм. Шлиссельбургскую-то темницу для Петра Федоровича уготовляли. А безымянным колодником низвергнутый Елизаветой Петровной Иван Антонович оказался. Вот дела какие! Лев Иванович с Уваровым не оплошали, приказ исправно выполнили. Но только успел Иван Антонович моему брату шепнуть, что есть в России помимо него законный престолонаследник. Понял царственный узник, что головы ему все равно не сносить, в живых не оставят, вот и наказал Льву Ивановичу: разыщи Ипполита Опочинина, сына российской императрицы и англицкого короля. Открой ему тайну рождения. Пусть, мол, узурпаторша не радуется, найдется и на нее управа. Но только Лев Иванович разыскивать тебя побоялся. А когда узнал, что я с тобою в одном полку служу, вот тогда и рассказал мне тайну сию. Хочешь, говорит, поведай Ипполиту, не хочешь – не ведай, дело твое. Вот зачем я тебя-то и погостить к себе зазвал. Негоже, брат, правду под спудом таить. Немецкая принцесса нищего рода на русском троне расселась, а настоящий-то наследник, внук Петра Великого... эх, да что говорить-то! Действовать надо. Вернешься в полк, первым делом расскажи верным друзьям, кто ты таков. А потом и подумайте, как Катьку с трона сковырнуть...».

На следующее утро заложили лошадей. Друзья попрощались на крыльце, обнявшись в сени двух тощих белых колонн. Полыхало июльское солнце. В экипаж садился уже не скромный офицер Ипполит Опочинин, а претендент на престол двух крупнейших империй.

Принял ли Опочинин хмельные излияния бывшего корнета за чистую монету – неизвестно. Вряд ли он действительно подбивал офицеров своего полка к свержению государыни, но что-то лишнее, видимо, болтал.

Царица Екатерина II

13 ноября 1769 года на имя ее императорского величества Екатерины Алексеевны поступил донос от лекаря Нарвского батальона Алексея Лебедева. В нем бдительный лекарь сообщал, что адъютант Ипполит Опочинин выдает себя за сына Елизаветы Петровны от английского короля. Далее Лебедев доносил, что через два месяца планируется вооруженный захват действующей императрицы и замена ее Опочининым.

Екатерина II чувствовала себя на троне неуверенно. За ее спиной маячили трупы двух действительно законных обладателей российской короны – Петра Федоровича и Ивана Антоновича. Поэтому реакция императрицы была мгновенной. Ипполита Опочинина арестовали и допросили в Тайной экспедиции. Струхнувший адъютант свалил все на Илью Батюшкова, показав, что помещик села Тухани был истинным руководителем антиправительственного заговора. Себя Опочинин признал виновным лишь в «говорении важных злодейственных словес». Следователем по сему секретному делу был назначен обер-прокурор Сената В.А.Всеволожский.

Обер-прокурор незамедлительно отбыл в Устюжну для поимки преступника. Илью Батюшкова арестовали, а его имение перевернули вверх дном в поисках доказательств заговора, но ничего крамольного, естественно, не нашли. На допросах Батюшков сначала все отрицал, потом и вовсе начал заговариваться. На вопросы «стараясь казаться безумным, отвечал непорядочно и с великим притворством».

Тогда к злодею применили «увещевания», то есть пытки, – вплоть до кровавых костей в колесе. От этих истязаний Илья Андреевич совсем тронулся умом. Он «признался», что является руководителем партии заговорщиков, в числе которых называл наследника престола Павла Петровича, его воспитателя Порошина (к тому времени уже умершего), Григория Орлова, князя Барятинского... Вот образец «показаний» Батюшкова: «Больно мне досадно на братьев Орловых, что они не помнят милости отца моего и сестру мою Кропотову выгнали из дворца, а меня против воли моей отставили от службы...».

Добросовестный Всеволожский велел проверить «показания» допрашиваемого. Оказалось, что Марья Андреевна Кропотова не только не жила в дворце, но и в Петербурге никогда не была. Кроме того, Батюшков включил в число «партии заговорщиков» и князя Чернышева, уверяя следствие, что князь – сын Петра Великого. Обер-прокурор понял, что перестарался, «увещевая» Илью Андреевича. «Заговорщика» перевезли в столицу и, на всякий случай, «увещевали» еще раз. В ответ Батюшков понес такую чупуху, что стало совершенно ясно – следствие пора завершать.

В январе 1770 года «руководителю заговорщиков» отставному корнету Батюшкову был вынесен высочайше утвержденный приговор. «Чтобы он таковых вредных плевел между благонамеренными и желающими общего спокойствия и тишины людьми рассевать не мог, то послать его, Батюшкова, в Мангазею. А как из дела видно, что он некогда имел в уме помешательство, а посему, когда на него там придет безумство, тогда и в работы употреблять будет неудобно, то производить ему кормовые деньги по две копейки в день... Оттуда же его ни для чего без именного ее императорского величества указа отнюдь во всю жизнь не отпускать». Мангазея – это нынешняя Колыма.

Лжевнука Петра Великого сочли «менее виновным» и сослали на новое место службы – в Сибирь, на Иртышскую линию. Опочинин прослужил там десять лет, после чего был прощен и поселился в своем родовом поместье.

Взойдя на трон, Павел Петрович помиловал «заговорщика» Батюшкова. Кинулись искать Илью Андреевича по всей Мангазее, но не нашли. За прошедшие четверть века отставной корнет бесследно растворился в колымских просторах. Бежал, быть может, к алеутам, в Америку? Бог весть...

Конечно, бедовый владелец села Тухани сам виноват. Наплел с пьяных глаз какую-то чертовщину, да еще и вовлек в свои бредни ни в чем не повинного Опочинина. Запамятовал Илья Андреевич простые правила: «не влезай – убъет!», «не стой под стрелой», «не буди лихо...». Но и государственная власть мгновенно приняла всерьез безумную игру, предложенную корнетом. Власть юмора не приемлет...

Так называемое «дело лицеистов» трагично насквозь. Да и времена были посуровее «золотого века» Екатерины. В архивах ОГПУ это дело имеет номер 194 Б.

В ночь на 15 февраля 1925 года, имея на руках ордера на арест 150 человек, «гепеушники» проводили арест членов «контрреволюционной монархической организации». Ордера были выписаны прямо по списку выпускников Александровского лицея с добавлением нескольких бывших студентов Училища правоведения и офицеров Семеновского полка.

Александровский лицей – бывший Царкосельский – в 1844 году был переведен из Царского села в Петербург, где занимал здание на Каменноостровском проспекте. Последний выпуск лицея состоялся весной 1917 года, а уже в октябре в его здании разместился районный штаб Красной гвардии Петроградской стороны.

Чекистам удалось схватить 81 человека, остальных в Петербурге в это время просто не было. Арестовали последнего директора Александровского лицея В.А. Шильдера, последнего премьера Российской империи князя Н.Д. Голицина, полковника Семеновского полка Рихтера. Шильдер скончался во время следствия от сердечного приступа. Следователи угрожали ему расстрелом жены и детей.

Расследование «контрреволюционной» деятельности бывших лицеистов длилось четыре месяца. Были собраны следующие неопровержимые «доказательства» их вины:

– ежегодные встречи выпускников лицея 19 октября;

– существование кассы взаимопомощи;

– проведение панихид в церквях Петрограда по погибшим и умершим лицеистам, на которых поминались и члены императорской семьи.

Это все. По таким «доказательствам» можно было бы арестовать и Александра Сергеевича Пушкина, но пуля Дантеса лишила чекистов подобного удовольствия.

22 июня 1925 года Комиссия ОГПУ вынесла постановление по «делу лицеистов».

В соответствии с ним 26 арестованных были расстреляны, 25 – приговорены к различным срокам лагерного заключения, 29 – к ссылке. На самом деле, из осужденных лицеистов не выжил никто. Тех, кто был приговорен к заключению или ссылке убили позже. Палачи не спешили, зная – вырваться из их лап невозможно.

Дел у советской власти было невпроворот – на многие годы вперед. «Дело фокстротистов», «дело вредителей», «дело кремлевских библиотекарей», «дело генетиков», «дело врачей-убийц...».

Придя к правлению преступным путем, нелегитимная власть (неважно, рабоче-крестьянская, монархическая или диктаторская) подозревает в злоумышлении и всех своих подданных. Ведь подданные, помимо «общего спокойствия и тишины», желают еще и справедливости.