ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" | |||||||
АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА |
ГЛАВНАЯ | АРХИВ АНТОЛОГИИ ЖИВОГО СЛОВА | АВТОРЫ № 149 2010г. | ПУЛЬС | РЕЗОНАНС | ИУДАИКА | НАРОД | АРХЕОЛОГИЯ |
ПРАИСТОРИЯ | ПАМЯТЬ | ДОСТОВЕРНО | ЛИЦА | ВКУСЫ | СЛОВО | P.S. |
|
Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"Copyright © 2010 |
В Перловке (дело было в году пятидесятом) соседка моего двоюродного брата Димы пришла из театра в роскошной шубе. Никак не могла успокоиться, охала, ахала, рассказывала, что в антракте пошла в туалет, там какая-то прилично одетая женщина любезно предложила ей: «Подержите мою сумочку, пока я схожу, потом я – вашу…» Взаимная услуга, ничего особенного.
Но когда наша соседушка пошла в гардероб, ей вместо старенького пальто дали шубу. Она, конечно, отказалась, стала шуметь. Пришлось, однако, дождаться, пока ушли все зрители. Не помогло. В гардеробе осталась только та самая шуба. Что было делать? На улице холодно, ехать домой надо на электричке, – до выяснения, оставив адрес, одела шубу. И только вышла на улицу – ее какие-то штатские цап и в машину. Пока везли, поняли, что взяли не ту. В отделении заставили все изложить письменно, тщательно обследовали шубу, и пока суд да дело разрешили в ней ехать домой…
Соседка убеждена, что это была шпионка, хитро заменившая гардеробный номерок. Учуяла слежку и юркнула в театр… Ну а шуба? Шуба осталась соседке. Подфартило.
Достать книгу… В советскую пору это была проблема: цены не имели значения: книгу не покупали, а доставали, решали дело привилегии, блат. В отличие от простых смертных, у нас был свой магазин. Еще со скамьи Литературного института мы получали доступ в заповедную «Книжную лавку писателей» на Кузнецком мосту. А точнее – на второй ее этаж. Прочие граждане толклись на первом, где ассортимент ничем особым не блистал, члены же союза уверенно, но осмотрительно взбирались по весьма узкой лестнице на «капитанский мостик». Наверху, в метре справа и спереди от лестницы, в тесном промежутке стоял прилавок, где книг навалом – редкие книги и новинки: выбирай!
Я восторженно пользовался этой привилегией после каждой стипендии, был вполне доволен и долго не замечал, что и верхней этаж – это только нижний ярус особой иерархии.
Во-первых, нам «прилавочникам» далеко не всегда доставалось желанное. Надо было придти заранее (предупреждали сведущие друзья: «Дают того-то и того-то…»), отстоять очередь, сначала на лестнице, потом у барьера.
Во-вторых, за прилавком был зал, похожий на библиотечный, со стеллажами и столами, – заповедная зона. Маститые и полумаститые писатели смело проходили за прилавок, слонялись по залу, перебирали книги и брали, что хотели. Иногда отходили в сторонку и как старые знакомые шептались с «хозяевами» – Кирой Викторовной и Олегом Леонидовичем.
Но в правом углу зала была еще небольшая комнатка с занавеской в дверном проеме. Туда проникали только избранные, всякие члены правлений и редколлегий. Однако и это еще было не все. Уже будучи работником аппарата Правления СП СССР, я узнал, что лауреаты и секретари СП вообще в Лавку не ходят, им подбирают книги в той самой спецкомнате с занавеской, пакуют и передают через посыльных и родственников.
С падением советского уклада быстро увяла и Лавка писателей. Свобода печати и книготорговли лишили ее привлекательности и власти привилегий. Те же книги отныне и наверху, и внизу. И на улице. Выбор огромный, но …
Доступность, конечно, великое благо. Если не брать в расчет, что настоящая книга теперь почти недоступна по цене, а доступной – грош цена… Однако не это стало для меня неожиданностью – я не раз побывал в «рыночных» странах.
Поразило меня другое. Я живу на Малой Грузинской возле «писательского» дома, где писателей почти не осталось. Между домами – три мусорных контейнера, в которые я попутно всегда заглядываю. Туда новые жильцы сбрасывают всякий хлам и… книги. Не только макулатуру, а и настоящий прежний «дефицит». Сборники Евтушенко, Вознесенского, Самойлова, Слуцкого, однотомник Бабеля, разрозненные тома Чехова, Герцена. И (к слову, из другой оперы) полное (коричневое) собрание сочинений Ленина.
Вот тут, у мусорного контейнера я «весомо, грубо, зримо» почувствовал, что прежний мир перевернулся. Вот этого я, выуживая книги из мешанины бутылок, коробок, тряпок, – книги, за которыми прежде гонялись и выстаивали очереди, этого и в дурном сне представить себе не мог.
Наклоняюсь в мусорный контейнер, чтобы в буквальном смысле – достать книгу…
Умерла наша соседка, в ее квартиру вскоре поселился противный старик. Угрюмый, с темным недобрым взглядом исподлобья (вообще он старался в глаза не глядеть). Молчун, ворчун, даже здороваться не желал, когда сталкивались с ним в коридоре. Кто-то сообщил, что он всю жизнь работал надзирателем в тюрьме.
Моя жена его избегала. Боясь, что наш беленький кот Васька перелезет к соседу на балкон (общий, лишь символически перегороженный посередине), Нина натянула сетку.
– Зачем? – спросил я. – Он же всегда лазил и возвращался.
– Нет, этот тип обязательно Васеньку пристукнет. Или сбросит на улицу с третьего этажа! Я точно знаю.
Но однажды она услышала какую-то возню на балконе. Выглянула и застала такую сцену:
Кот Васька просунул мордашку в ячейку сетки, а старик дрожащей рукой, что-то жалко пришептывая, протягивал ему рыбку. Угощал…
Мы и не заметили, как старик исчез. Однажды появилась тощая старушенция и объявила, что она его вдова (до того жила отдельно, где-то за городом) и теперь по праву займет его освободившуюся комнату…
…А угрюмый надзиратель остался в памяти с сентиментальной деталью.