ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА

Информпространство

Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Copyright © 2013

 

Партизан Борис (справа)


Александр Ступников

Болгарский Борух. Он же – партизан Борис

Еще из болгарского царя Бориса сделайте святого, как сделали с Николаем Вторым. Мир одурел...

Борух, он же Борис, даже подскочил на стуле, едва не сорвав радиомикрофон. Он был один из немногих болгарских, а, тем более, еврейских партизан этой страны. Есть люди, привлекательность которых возраст не берет. Так и с ним. Я видел его партизанскую фотографию в двадцать лет, но и сейчас Борух с копной некогда прямых черных, а сегодня абсолютно пепельных и кудрявых, волос притягивал к себе. Мы пили чай под сигаретки в Праге, где он прожил почти всю жизнь. После юности и войны.

– Я родился в Софии в 1924 году. Ходил в еврейскую школу. Там был и иврит, и болгарский. В юности вступил в организацию «Хашомер хацаир» («Молодые стражи»). Все наши ребята состояли в этой или какой-либо организации. Люди сами по себе тогда не жили. Болгарский народ либеральный и толерантный, так что ни оскорблений, ни притеснений не было. Мы жили в общем доме с болгарами, никто не отделялся.
Однако, когда началась война, молодые сионисты из «Хашомер хацаир» связались с болгарами из Рабочего молодежного союза, который выступал против фашизма. Правил тогда страной царь Борис, немец. Потому что его отец был немцем. Сегодня многие повторяют сказку о том, что царь спас евреев Болгарии. Не знаю, кто ее запустил и почему – за деньги или по глупости. но ее настойчиво повторяют.

Так вот знайте правду: при царе Борисе у нас ввели антиеврейские законы. Евреи должны, где бы ни ходили, носить отличительную звезду Давида. Было нельзя учиться. Нельзя иметь свой бизнес. Нельзя работать, где хочется. После 23 часов нельзя было выходить на улицу. Евреев постепенно стали выселять из Софии и собирать в трудовые лагеря, где они тяжело и почти бесплатно работали, независисмо от своей профессии. Например, строили железную дорогу. Да, не убивали, как в других странах. Но ведь все относительно.

Я ушел в партизаны еще до того, как евреев выселили из столицы. Потому что в семнадцать лет связался с подпольной молодежной антифашисткой организацией. Наша группа состояла из шести человек. Мы проводили акции в Софии, готовили листовки, но мое положение становилось все хуже. После работы евреям нельзя было перемещаться из дома в другой дом. Я не мог помогать товарищам. Дело шло к выселению. И тогда руководство приняло решение отправить меня в лес к партизанам.

Это была осень 1942 года, когда немцы стояли у Сталинграда и на Кавказе, самый пик власти и силы нацистов. Тогда к партизанам отправили пятерых: четверо болгар и меня. На поезде мы приехали в какую-то деревню, где связной нас спрятал, потому что за ним следила полиция. Но он провел нас в партизанский лагерь через другую деревню. Отряд был небольшой, но очень хороший. Люди хорошие.

Собрались постепенно 51 человек, в основном из одного района. Командовал нами болгарин, которого на парашюте в 1942 году сбросили из Советского Союза. Он и создавал отряд. Это было молодой красивый парень, коммунист. Очень строгий и дисциплинированный. Жили мы в лесу в двух землянках по 25 человек.

Воевать было очень трудно. Вокруг была фашистская царская власть – полиция, армия, жандармы. Поэтому партизан было мало. Тем не менее, осенью 1942 года, когда я пришел в отряд, нас было почти тридцать человек. Потом подтянулись другие. У каждого была винтовка, но к ней мало патронов. Мне дали дамский пистолет, калибром 6,35 мм, больше оружия не было.

Мы только строили лагерь, выкопали землянки, оборудовали их и в первую зиму провели в очень трудных условиях, в лесу. Пережидали, потому что зимой нас быстро бы накрыли. Было голодно, командир смог создать склад: мука, хлеб, немного меда. Масла не было и, главное, не было соли. Мы стали болеть. В пяти километрах от нас была турецкая деревня. Они нас видели, когда выходили на охоту, но не выдали. Мало того, турки принесли соль. Можно сказать, спасли.

Весной отряд разделился на две группы. Пошли в какую-то деревню и разоружили там полицейских. Стало легче с боеприпасами. Надо сказать, что многие крестьяне поддерживали «Отечественный фронт». Они сами давали нам продукты и предупреждали о жандармах.

Многие из еврейской молодежи хотели в партизаны. Но далеко не все в общине. Почему? Потому что хотели переждать это время в трудовых лагерях. В Болгарии тогда было 50 тысяч евреев, 250 из них ушли в партизаны. Около тысячи попали в тюрьму. 120 евреев-партизан погибли. Евреям помогали коммунисты, демократы и крестьяне. И все надеялись на русских. На Красную армию.

Да, царь Борис не отправил болгарских евреев в немецкие концлагеря, но немцы и не успели оккупировать страну. Царь собирался по просьбе немцев депортировать евреев, но его смогли уговорить отложить решение и не делать этого. И потом он боялся, что придут русские, и надо будет отвечать. Но его власть тогда была против Антифашистского Фронта.

Царь Борис послал войска и оккупировал для немцев северную Грецию и Македонию. И десятки тысяч греческих евреев были отправлены им через Болгарию в лагеря смерти. Простые люди приносили им еду к поездам. Царь не подписал все-таки указ о транспортировке болгарских евреев на уничтожение. Но он подписал указ о смерти тем евреям, которые выступали против немцев.

Режим был тоже фашистским. Даже болгары в деревнях, которые помогали партизанам, рисковали или сесть за это в тюрьму, или их дом сжигали. Не каждый решится на борьбу. Мы активно не выступали – ждали, когда приблизится Красная армия, чтобы ей помочь. Но полиция старалась подавить партизан.

Помню облаву, когда они шли на нас в лесу в два ряда. Наша группа отошла к деревне, там мы спрятались. Через день не выдержали, вышли – надо было взять воду. Ребят увидели и тогда, боясь столкновения, жандармы артиллерией разнесли половину деревни, а потом пошли в атаку. Из группы партизан осталось только четверо. И было это за неделю до прихода Красной армии, вот что особенно обидно.

Самой памятной для меня была облава на партизан весной 1943 года. Мы увидели, что к лесу едут машины с людьми. Это была армия . Залегли, и командир дал команду подпустить их ближе, потому что патронов было мало. Сам первый и начал стрелять. С шестидесяти метров мы открыли огонь и двух-трех убили сразу.

В том бою я был ранен миной, но осколок попал в патронташ, и это меня спасло. Перед приходом русских нас было уже более двухсот. Большой отряд.

В Болгарии не погиб ни один русский солдат. Когда пришла Красная армия, то новое переходное правительство потребовало у партизан сдать оружие, но мы отказались. Нас окружили, но ничего не успели. В стране уже создавались Народные комитеты власти, правительство бежало. Мы вошли в Пловдив, а там партизаны создавали новую власть и новую армию.

Мы рвались продолжать воевать с фашистами. В новой армии не было офицеров, а царских мы не хотели. Получили свою форму, оружие. Так я стал солдатом новой болгарской армии и пошел на фронт. Накануне мне с товарищем доверили сопровождать в Софию арестованного министра бывшего правительства, которого поймали, когда он хотел перебежать в Турцию. Мы на поезде отвезли его в столицу, и там я пошел домой, в еврейский район. Но никого не было. Все двадцать тысяч софийских евреев отправили на Дунай, переселили. Сегодня не говорят, но американские самолеты бомбили Софию. Зачем – не очень понятно. Но власть сменилась относительно мирно. В новой армии наша рота, например, состояла только из партизан: все добровольцы, как и я. Обыватели ни в армию, ни в партизаны не шли. А мы воевали с немцами, которые прорывались из Греции на север.

При царе Борисе было что-то вроде гитлерюгенда. Со всеми артибутами и риторикой. Но в народе антисемитизма практически не было.

В партизанах был один случай, когда кто-то сказал, что я жид. Командир услышал – в чем дело? Затем построил нас всех и забрал оружие у этого человека. А партизан без оружия – это никто. Его все осудили. У коммунистов не было национальных различий, национализм они серьезно пресекали.

Когда они пришли к власти в Болгарии, антисемитизма не было вообще. А вы знаете, что первый премьер- министр Израиля Бен Гурион приезжал в Болгарию и встретился с руководителем страны Димитровым. И евреям тогда сказали, что кто хочет, может свободно ехать в Израиль. Тогда более сорока из пятидесяти тысяч уехали. И все мои родные тоже. В России почему-то было иначе, я знаю.

А я остался в Болгарии, не захотел уезжать. Хотел быть с товарищами по Сопротивлению, поступить в институт. Вскоре меня направили учиться в Прагу. Когда там я закончил учебу в 1953 году, то надо было в анкете написать, где мои родные. Я и написал – в Израиле. Мне сказали – это нормально. Понимали, что евреям естественно жить в еврейском государстве? Сталина-то уже не было.

После войны партизаны в Болгарии стали министрами, и поэтому с хорошей работой у меня не было проблем. Но я остался в Чехии, поскольку встретил здесь любимую девушку, чешку. И с работой определился. В Болгарии тогда уже никого из родных не осталось, а новые друзья появились и в Чехии. С женой, Аленкой, мы вместе уже более шестидесяти лет. Любовь национальностей не знает.

В партизанах, может, у кого-то любовь и была, но не у меня. Помню, мы спали на земле. А той ночью было холодно, и шел дождь. И одна наша девушка, рядом, говорит мне – согрей меня, мне холодно. Я обнял ее, продрогшую, и запомнил это потом на всю жизнь. Но нам было не до любви. Мы пришли в лес бороться с фашистами. К тому же в отряде была строгая дисциплина. Командир, хоть и молодой, подавал личный пример. Каждое утро в лесу он брился с мылом и нас заставлял это делать. Говорил, что партизан должен быть аккуратным, постриженным и хорошо выглядеть. Среди нас многим было 20-25 лет, самый возраст для чувств, но жизнь была трудная, и мы все были нацелены на борьбу с фашистами. Не до любви было. Вообще вокруг меня всю жизнь были добрые люди: что в Болгарии, что в Праге...

Он пресекся. Дверь скрипнула где-то позади меня и в комнату медленно вошла пожилая женщина. Она была нездорова и шла наощупь.
– Садись, – сказал Борух. – Не пугайся и не мешай нам. Это моя Аленка. Я покажу вам фото, когда мы были молодыми и красивыми. А сейчас она ослепла. Аленка замычала, попытавшись махать рукой, но затихла. Я вскоре свернул разговор.

И почему, особенно в конце таких встреч, становится немного грустно?