Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2008

Лев Бердников

Дурак корысти ради

Впрочем, то был не первый его вояж в холодную Московию. В 1700 году, будучи еще совсем молодым человеком, он уже значился придворным шутом Петра Великого. Биограф императора И.И. Голиков рассказывает: «А как между тем, к удовольствию Его Величества, явились к нему прибывшия из прежде посланных в чужие краи ученики, то монарх сам в успехах их свидетельствовал и оказавшихся достойными определил по способности каждого к должности; а нашедших между ними таких, кои или от небрежения, или по тупости своей почти ничему не обучились, в досаде своей отдал во власть шуту своему Педриеллу, а сей и распоряжал ими по своему изволению, определяя их в помощь истопникам и в другия низкия должности». Поскольку имя этого шута в документах Петровской эпохи нигде позже не упоминается, есть основания думать, что он вскоре покинул Россию. Вероятной причиной тому была прижимистость Петра, не воздавшего своему корыстолюбивому забавнику по заслугам.

А корыстолюбие было отличительной чертой итальянца, который во второй раз «приехал в Россию, конечно, с тою целью, чтобы заработать побольше денег и затем снова вернуться на родину». Тем более что Анна Иоанновна, как утверждали заезжие иноземцы, была щедра до расточительности. Есть сведения, что императрица в 1733 и 1734 годах дважды пожаловала «италианскому музыканту» Пьетро Мира по 700 рублей. Вскоре же последний, однако, повздорил с капельмейстером Ф. Арайя (не на денежной ли почве?) и опять подался в придворные дураки. Адамка Педрилло был шутом уникальным. Ведь другие монаршие потешники были именно разжалованы в шуты (князь М.А. Голицын и граф А.П. Апраксин — за отступничество от православия; князь Н.Ф. Волконский — из-за ненависти императрицы к его жене). И только Адамка стал шутом по доброй воле, так сказать, по зову своей продажной души.

Валерий Якоби. Шуты при дворе императрицы Анны Иоанновны. 1872

Среди других забавников императрицы Педрилло выделялся своими галантными манерами, тонкими остротами и каламбурами, напоминавшими французских шутов времен блистательного Франциска I и Людовика XIII. Вскоре, однако, наш Адамка смекнул, что русскому двору потребны дикие выходки и юмор самого грубого свойства. Педрилло быстро мимикрирует и становится заводилой тешивших монархиню шутовских потасовок. «Поднялся гам между шутами, — описывает тогдашний двор И.И. Лажечников в романе “Ледяной дом”. — Надобно было всем рассеять гнев государыни. Педрилло, приняв команду над товарищами, установил их, одного за другим, около стены, как дети ставят согнутые пополам карты, так что, толкнув одну сзади, повалишь все вдруг... Педрилло дал толчок своей команде, и все повалились один на другого». Шуты награждали друг друга тумаками, царапались, дрались, а монархиня с челядью, глядя на них, заливалась гомерическим хохотом.

Имя «Педрилло» обычно вызывает ассоциации с человеком нетрадиционной сексуальной ориентации. Именно это и сбило с толку замечательного драматурга Григория Горина, который в своей комедии «Шут Балакирев» изобразил Педрилло насильником, стаскивающим штаны с одного из шутов. На самом же деле у итальянца никаких сексуальных отклонений не было — он был женат, правда, неудачно.

Императрица-сплетница Анна живо интересовалась интимными делами своих подданных и бесцеремонно вмешивалась в их жизнь. В особенности же она вникала в личную жизнь шутов, двоих из которых (Голицына и Волконского) даже женила по своему произволу. Потому для нее вовсе не были секретом отношения Педрилло с его сварливой, некрасивой, да к тому же неверной женой. Об этом ходили по двору упорные сплетни. Придворные пересказывали друг другу подробности частых ссор супругов.

Рассказывали, например, что жена Педрилло спрашивала мужа: «Кого из твоей родни посоветуешь ты мне посещать чаще?» «Кого хочешь, мой друг, — и тем чаще, тем лучше: отсутствием твоим я всегда буду доволен», — отвечал шут.

Или другой случай: Педрилло пришел на исповедь и покаялся в том, что только что поколотил жену. Духовник спросил тому причину. «Дело в том, батюшка, — парировал шут, — что я забывчив и не могу припомнить всех своих грехов, а как начну бить жену, так она мне все грехи и выговорит. Ради этого я, идя к тебе, и поколошматил ее».

Этот шут обладал удивительным свойством извлекать выгоды из самых, казалось бы, невыигрышных ситуаций. Кто бы мог думать, что можно обратить себе на пользу непривлекательность и бранчливость жены?! «Это правда, что ты женат на козе?» — спросил как-то в шутку Курляндский герцог Бирон, знавший о его семейных неурядицах. В голове Педрилло мгновенно созрел хитроумный план. «Не только правда, — отвечал находчивый шут, — но жена моя беременна и на днях должна родить. Смею надеяться, что Ваше Высочество не откажется по русскому обычаю навестить родильницу и подарить что-нибудь на зубок младенцу». Бирон расхохотался и обещал исполнить просьбу. Педрилло этим не ограничился и обратился к самой императрице. «Ах! Если бы Ваше Величество видел la mia cara [моя возлюбленная – Л.Б.]. Глазка востра, бел, как млеко, нежна голосок, как флейштока, ножка тоненька, маленька, меньше шем у княжон, проворно тансуй, прыжки таки больши делай, и така, така молоденька!» — говорил он с акцентом, коверкая русские слова, живописуя свою четвероногую прелестницу-козу. Через несколько дней шут объявил, что жена его, коза, наконец, благополучно разрешилась от бремени. Анне Иоанновне идея с родинами козы очень понравилась, и она устроила великолепный праздник, на котором повелела быть всему Двору. Вот что рассказывает об этом писатель: «Диво дивное ожидало зрителей в квартире Педрилло, превращенной на сей раз из нескольких комнат в одну обширную залу со сценою, на которую надобно было всходить по нескольким ступеням. Сцена была убрана разными атрибутами из козьих рогов, передних и задних ног, хвостов и так далее, связанных бантами из лент или веревок. В глубине сцены на пышной постели и богатой кровати, убранной малиновым штофным занавесом, лежала коза, самая хорошенькая из козьего прекрасного пола. Из-под шелкового розового одеяла, усыпанного попугаями и заморскими цветами, заметно было беспокойное движение связанных ножек. Впрочем, она глядела на посетителей довольно умильно, приподнимая по временам свою голову с подушки. Подле нее на богатой подушке лежала новорожденная козочка, повитая и спеленутая как должно». Рядом с козочкой возлежал Педрилло и с серьезным видом принимал от гостей поздравления и бесчисленные подарки (ведь одарить счастливого «отца» должен был каждый!). В результате изобретательный шут сорвал в тот день весьма солидный куш: десять тысяч рублей!

«Педрилло был силен, ловок, великолепно владел шпагой, а еще лучше кинжалом, — сообщает писатель Ю.М. Нагибин, — его опасались задевать. Бирон, не разделявший пристрастия императрицы к шутам, — он сам любил только денег и лошадей, — делал исключение для Педрилло». В большом фаворе был он и у самой Анны Иоанновны, которая наградила его специально учрежденным шутовским орденом Св. Бенедетто, напоминавшим своим видом второй по значению российский орден Св. Александра Невского. И сам Педрилло старался всемерно потрафлять монархине, тонко чувствуя придворную конъюнктуру. Рассказывают, что он однажды весьма кстати ударил головой в живот бывшего кабинет-министра, опального А.П. Волынского, когда тот отважился прийти во дворец. И не беда, что обреченный Волынский в сердцах побил шута, — главным для Педрилло было заслужить поощрение императрицы, которая и отблагодарила сполна своего «храброго» Адамку…

Но Педрилло наживал себе деньги не только шутовством. Он был многолик и, как говорят современники, «счастливым образом сочетал в себе скрипача, певца, буффона, ростовщика и трактирщика». Адамка угождал своей венценосной благодетельнице, чем только мог, и не гнушался ничем: то был озабочен наймом итальянских певцов и танцоров, то занимался покупкой для Двора драгоценных камней, материй и разных безделушек. Вдобавок ко всему он был заправским карточным шулером и нечистой игрой (а императрица часто поручала ему держать за себя банк) утроил свое состояние. Современники говорили, что монархиня часто проводит время с придворным шутом Педрилло…

Довольно обогатившись в России, Педрилло вернулся на родину, где сменил шутовской колпак на неброское платье неаполитанского трактирщика. Ведь ему, в сущности, все равно было, каким ремеслом зарабатывать себе капитал. Корысти ради он был готов и на шутовство, и на ростовщичество, и на плевки и окрики пьяных посетителей у трактирной стойки.

Из «портфеля» журнала «Кольцо А»