Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2009

Евгений Минин

Я с Богом беседую молча

Из цикла «Разговор с Богом»

Эльга Злотник

Прозрачное голубое блюдечко

Когда я беру это блюдечко в руки, в памяти, будто ключиком открывается шкатулка с моим детством. Оно, как волшебное.

А дело было так. Приехала я в новую школу в середине года. Ребята в классе все вместе давно уже учатся. Новичку всегда трудно. Особенно, если он, как я замкнутый и застенчивый человек. Дни стояли короткие, темнело быстро. Город освещен слабо. А у нас после четырех уроки физкультуры — во вторую смену учились. Вот в сумерках уже ведет нас физрук на Амур, по заснеженному, ледяному пространству лыжные соревнования проводить. Лыжи у всех свои. Кто во что горазд. А я на лыжах умела кататься. Отец хорошо ходил и меня научил в те редкие свободные дни, которые у него выпадали.

Ну, встаем на лыжи. Василий Васильевич недобро поведет своим карим глазом, проверит, мол, все собрались, крепления надели, скомандует: «На старт, внимание! Марш!» И мы попилили. Ветер, как всегда, сильный навстречу. Впереди ребята покрепче лыжню прокладывают, мы цепочкой за ними. Какое уж тут соревнование, дойти бы — круг большой сделать и обратно к старту — там же и финиш. Ну, конечно, кто мог, отлынивали от этих уроков физкультуры. И стали выходить мы от раза к разу на лыжню в меньшем количестве. Но я-то новенькая. Мне зарекомендовать себя надо. Я как штык!

И вот как-то пошли мы на этот Амур всего вчетвером: двое мальчишек и две девочки, я и Наташка Веселова — незаметная такая в очках, с взрослым хмурым лицом, низенькая. Встали на лыжи. Василий Васильевич скомандовал, и мы пошли. Генка Пономарев с Курбатовым далеко уже ушли. Физрук на старте остался, он же даже лыжи с собой не берет, пока мы крюки в километры делаем, на старте топчется. Я иду, за мной Наташа, а я с ней почти и не знакома. В разных концах класса сидим и не разговаривали никогда. Ну, я размашисто, как папа научил, иду. Ветер воет, но меня не собьешь, я на ногах прочно стою. Только слышу: нет за мной никого. Оглянулась. Сидит Веселова в снегу. Как раз в километрах двух, наверное, от старта. Пространство реки огромное. Народу никого. Темно. Физрук вдали топчется. Ребята по дуге далеко ушли. Что делать, думаю. Вернулась к ней. Она сидит, плачет.

— Вставай! — А она не слышит. Стала поднимать — упирается.— Ты что, — говорю, — чего хочешь?

— Ничего, — шепчет, — отстань.

Я совсем растерялась. Чувствую, ну прямо ненавидит меня за что-то Веселова. Я и раньше какие-то странные взгляды ее ловила. Я же в классе недавно. Думаю, может, она просто так смотрит, взгляд у нее такой. А тут, ну просто стена между нами, я же чувствую. Я говорю:

— Ты что, я сейчас уйду, и сиди себе. Только Вась-Вась за тобой пешком не потащится по этим сугробам, ему вообще наплевать. А Генку со Славкой вообще не видно. Сейчас снег пойдет. Вот и оставайся.

Терпения у меня никогда не было. А тут чувствую, она еще и ненавидит. Зачем мне это надо, думаю. А сама схватила ее за шиворот и поднимаю. Смотрю, лицо у нее побледнело, а очков нету. Вот, значит, что. Как же мне тащить-то ее. Говорю:

— Очки-то где?

— Не твое дело, — отвечает.

— Я тебе сейчас дам, — говорю, — отлуплю, мало не покажется.

Я же старшая в семье, привыкла так с младшими разговаривать. Ну, подняла, говорю:

— Где их потеряла?

Стали мы очки искать. Но разве в снегу глубоком и темноте найдешь. Думаю, как же быть-то?

— Иди за мной, — говорю. — Будем идти потихоньку шаг в шаг. Ты на этом расстоянии-то видишь?

Пошли тихо. Я шаг, она шаг. Почти вплотную за мной. На мои лыжи своими наступает прямо. Но я терплю, хотя неудобно. Медленно идем. Холодно. Ребята уже около физрука. Смотрят издали, понять не могут, почему мы еле-еле тащимся. Славка к нам пошел. Но нам уже немного осталось. В общем, пришли. Василий Васильевич говорит:

— С вами так концы отдашь — не лето. В чем дело?

Я молчу. Наташка тоже. Ну, пошли домой. У меня на следующий день горло разболелось, но я в школу пошла. А Веселовой неделю не было. Физрук занятия на Амуре эти лыжные прекратил, и все стали ходить в физкультурный зал. Я потихоньку начала вливаться в коллектив, с трудом, правда. Уж очень я какая-то другая, как мне казалось, была. А я старалась. Мама мне, помню, босоножки к весне купила. Модные — одни ремешочки, я наотрез отказалась носить, потому что ни у кого таких не было.

Но постепенно мои старания вписаться увенчались успехом. И вот я уже в танцевальном нашем ансамбле молдаванеску танцую. И на вечере — стихи читаю. И совсем уже было себя своей почувствовала. А тут пересадили меня. И через проход от меня сбоку Иван Ивашко оказался. Веснушчатый, лупоглазый, глаза, как плошки, светлые и уши лопухи. Я на него раньше как-то внимания не обращала. А теперь, только встанем перед уроком учителя приветствовать, он-то рядом со мной встает и шепчет мне каждый раз: «У, жидовка!» Я впервые с этим столкнулась. Не знаю, как отвечать. Сказала маме: «Ивашко меня жидовкой шепотом обзывает». А она мне говорит: «А ты спроси его, чем же это плохо еврейкой быть?» Ну, на следующий день встали мы на математике на первом уроке Михаила Михайловича приветствовать. Ивашко опять ко мне, шепчет. А я его громко при всех спрашиваю:

— А чем же это плохо? Я-то вон учусь — тебе далеко до меня будет.

Тут Михаил Михайлович вмешался, спрашивает:

— В чем у вас дело?

Ивашко покраснел весь. Испугался, все веснушки пропали. Глаза желтые стали, он же мне тихо шептал на ухо, чтобы никто не слышал. Я Михаилу Михайловичу говорю:

— Да ничего тут особенного. Просто разговариваем.

После этого урока Ивашко шептать перестал, а только волком смотрит. Стал он меня после школы поджидать, да только я все время не одна иду. Ну, думаю, как мне с этим Ивашкой быть. Сказала Славке Курбатову: «Ивашко меня все время стережет». Они с Генкой Пономаревым этому Ивашке накостыляли. Ивашко еще злее стал. Иду как-то по коридору на перемене. Наташка Веселова у окна стоит — я с тех пор с ней ни разу и не разговаривала. Вижу, Ивашко к ней подходит, они оба на лесопилке жили, и говорит так сквозь зубы:

— Скоро этой жидовке достанется.

А тут Наташка эта хмурая, как даст Ивашке по морде. Он аж обалдел. Да и никто не ожидал.

Закончили мы класс. Весна. Экзамены. А весной в Хабаровске все цветет. Мама решила мой день рождения, как всегда отпраздновать, говорит:

— Позови из школы кого хочешь.

Я позвала девочек и Наташу тоже. Пришли все, а Наташи нету. Ну, мы в разные игры играем. Мама у меня заводила. Придумывает интересно. Весело играем. И тут стук в дверь. Я бегу, открываю — на пороге Наташка Веселова в платьице нарядном, косички заплела так, что они у нее на голове, как корзиночка лежали, нос прямой, глаза серые — ну просто не узнать, какая хорошенькая. Говорит:

— Вот тебе подарок, — и протягивает мне прозрачное стеклянное блюдечко, голубое-голубое, я таких больше никогда не видела.

— Идем, — говорю, — мы уже играем.

Она вошла, и куда ее насупленность делась, как не бывало!

Подругами мы с ней не стали. А Ивашку посадили потом за что-то…