Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2009

Владислав Корякин

На ледяных просторах Арктики

Отто Шмидт в экспедиции

Один из биографов Шмидта также замечал: «…В первых числах февраля один из старых товарищей конфиденциально сообщил начальнику Главсевморпути: «наверху» им недовольны». По рассказам старых полярников, по итогам навигации 1937 года Шмидту была предложена почетная отставка при двух условиях: первое – снять с льдины папанинскую четверку, второе – вывести зазимовавшие суда. По тем же источникам, на рубеже 1937–1938 годов Вышинский любой разговор со Шмидтом предварял стандартной фразой: «Дорогой Отто Юльевич! Вы нам очень дорого обходитесь…». В Академии наук при обсуждении планов деятельности этой организации в 1940 году после выступления Вышинского Шмидт на глазах у академиков упал в обморок. Вместе со Шмидтом из системы Главсевморпути ушли уцелевшие в «ежовщину» М.И.Шевелев, Г.А.Ушаков и ряд других талантливых руководителей. Имя Шмидта изчезло со страниц изданий ГУ СМП.

Теперь о дальнейшей эпопее ледокольного парохода «Седов». Капитаном был назначен Константин Сергеевич Бадигин (ранее второй помощник на «Садко»). На месте оказался и старпом «Седова» Андрей Георгиевич Ефремов – взявший на себя производство гидрологических работ при активном участии молодого ученого Виктора Буйницкого. Наконец, в метеонаблюдениях участвовал практически весь командный состав, включая врача Александра Петровича Соболевского.

Однако, как показало ближайшее будущее, наблюдения на «Седове» в сопоставлении с такими же данными, полученными во время дрейфа «Фрама» Нансена в 1893–1896 годах, получили вполне самостоятельное значение, поскольку позволили судить об изменениях природы Арктики за истекшие четыре десятилетия.

В целом дрейф «Седова» проходил в сложных условиях, доставивших его участникам немало испытаний и волнений. Первое серьзное ЧП произошло всего спустя двое суток после сообщения о невозможности подхода «Иосифа Сталина», когда из-за подвижки льда пароход накренился, и через отливное отверстие холодильника из-за неисправного невозвратного клапана в машинное отделение стала поступать забортная вода. Через час крен достиг 30 градусов и, только забив отверстие деревянной пробкой снаружи, удалось прекратить поступление воды, а затем откачать ее.

Годовщина дрейфа была отмечена званым обедом в кают-компании с шикарным меню из продуктов, полученных при прощании с «Ермака». На правах хозяина ГУ СМП по радио выступил Папанин:

«Дорогие браточки-седовцы! Как вы живете среди льдов, как вы себя чувствуете? Работайте же, дорогие, трудитесь для науки – ведь вы продолжаете то, что мы начали. А родина, правительство, партия, товарищ Сталин вас не оставит…»

Действительно, сутки спустя пришли поздравительные телеграммы за подписью Сталина и Молотова – партия настойчиво превращала полярную драму в пропагандистское шоу.

30 октября начались настолько сильные подвижки льда, что капитан приказал подготовить имущество и людей к оставлению судна. Но стихия сама на время оставила судно и экипаж в покое с тем, чтобы повторить свой натиск спустя две недели, что отражено в дневнике Буйницкого:

«Не успел Гаманков войти в павильон, как на корабле зазвонили в рынду, на палубе замелькали фонари. Нагрузившись приборами, помчались, насколько нам позволяла наша амуниция и приборы, к кораблю… Оказывается, что примерно минут за 10 до того, как на корабле была объявлена тревога, ледяная гряда стала надвигаться на гидрологическую палатку. Едва успели ее убрать, как на том месте, где она стояла, образовалась трещина. Лед вокруг корабля пришел в доселе невиданное движение: буквально на глазах появлялись огромные трещины, вырастали гряды торосов. Корабль словно попал в воронку страшного водоворота. Не прошло и часа, как льдину, на которой стояли палатки с аварийными запасами и магнитный павильон, унесло в направлении кормы примерно на километр.

К полуночи подвижка прекратилась. Вооружившись баграми и досками, перебираясь при их помощи через трещины. Соболевский, Бекасов, Гетман и Мегер пошли к палаткам. К счастью, аварийные запасы оказались целы, хотя в самой непосредственной близости от них лед поломало».

В связи со слухами о предстоящей смене Буйницкий, у которого каждые сутки накапливался уникальный материал, известил Арктический институт о желании продолжить свои исследования на дрейфующем судне.

Встреча нового 1939 года в кают-компании сопровождалась вручением шутливых подарков от Деда Мороза (в исполнении второго радиста Бекасова) и затянулась до утреннего чая, за которым последовал могучий сон накануне очередной серии гидрологических наблюдений. «Надо сказать, – отмечено у Буйницкого, – что производство этих наблюдений сейчас, в полярную ночь, при тридцатиградусных морозах требует большого терпения и, как у нас говорят, «морозостойкости» рук. Рукавицы или перчатки быстро намокают, их моментально схватывает морозом, и они делаются точно деревянными. Приходится их скидывать и работать голыми руками. Однако голые мокрые руки более 5-10 минут не выдерживают, их то и дело приходится оттирать».

В середине января очередная сильная подвижка льда вызвала новый аврал. «Огромная гряда льда начала быстро надвигаться на палатку с продовольствием и бочки с горючим. Из-за темноты опасность обнаружили, когда один угол палатки был завален льдом.

Весь экипаж, за исключением капитана и дежурного радиста, спустился на лед спасать грузы. Пока высвобождали угол палатки из-подо льда и переносили грузы на безопасное расстояние, ледяной вал вплотную подошел к бочкам с горючим. Первые десять бочек легко удалось откатить от гряды, а остальные десять едва не погибли. Вал быстро надвигался, поминая под себя бочки, и, чтобы спасти их, Буторин, Шарыпов, Токарев и я, балансируя на движущейся гряде, окалывали наседающие льдины, освобождая из-под них бочки, а остальные тем временем откатывали их на безопасное расстояние. Пять часов длилась эта неравная борьба. Однако три бочки так и остались под ледяной грядой».

Очередная гидрологическая станция показала, что атлантические воды теперь располагаются на глубинах от 200 до 750 м с максимумом температур примерно посредине. Новая подвижка льда запомнилась не столько своей интенсивностью, сколько приключениями при возвращении на судно, когда пришлось преодолевать ненадежный лед с опасностью утопить ценное, а главное, невосполнимое имущество. «Гаманков быстро перебежал через трещину и благополучно достиг кромки старого льда. Но, перебегая, он, видимо, расшатал этот непрочный мост, и когда вслед за ним пошел и я, то как раз посередине трещины шуга у меня под ногами стала расползаться. К сожалению, я не мог быстро выскочить из трещины на льдину, так как в руках у меня был хронометр. Не видя другого выхода, я решил вытянуться на шуге. Расчет оправдался – «погружение» прекратилось. Гаманков, заметив, что я попал в беду, вытянулся на шуге навстречу мне, принял от меня хронометр, фонарь, два ящика с сухими элементами, карабин. Освободившись от хронометра, я легко выбрался на кромку старого льда», – писал Буйницкий1.

Седовцы. Первый слева – Виктор Буйницкий. 1940 год

В середине февраля поступило очередное послание от Папанина: «С большим вниманием со всей страной слежу за вашим героическим дрейфом. Вы, советские люди, дадите мировой науке больше, чем дал Нансен во время дрейфа на «Фраме». Горжусь, что работа нашей четверки закрепляется и расширяется работой седовцев, которые прославят свою родину новой замечательной победой… Как полярник, как ваш друг, хочу поставить перед вами задачу – довести исторический дрейф силами вашего коллектива с непоколебимостью и твердостью подлинных большевиков. Дорогие браточки, знайте, что за вашим дрейфом следит весь советский народ, наше правительство, лично товарищи Сталин и Молотов...». Суть послания – оставайтесь на судне до конца дрейфа, на что «седовцы» (по аналогии с «челюскинцами» и «папанинцами» в предшествующие годы) ответили согласием. Выбора у них у всех не было. Арктика по-своему отметила их готовность, ибо уже на следующий день был превзойден самый северный пункт, достигнутый «Фрамом» в его историческом дрейфе. «Седовцы» сумели ответить на вопрос, как далеко зашло потепление Арктики, в чем и заключалась их главная заслуга. Пересечение 86 параллели было отмечено неофициальным образом порцией ликера «86-я параллель» той же крепости, что положило начало своеобразной арктической «традиции».

Не только интересы науки занимали экипаж. С наступлением светлого времени состояние парохода показалось им чересчур запущенным и даже убогим, в связи с чем аврал 17 апреля в дневнике описан так: «Экипаж весь день занят уборкой и мытьем жилых помещений. За зиму от дыма и чада камельков и копоти ламп они страшно загрязнились: на стенах и потолке отложился мощный слой жирной копоти, в углах лохмотьями свисает сажа. По подсчетам боцмана, на мытье кают придется израсходовать почти весь имеющийся у нас запас мыла и каустической соды».

В апреле выяснилось, что капитан вынашивал планы, не совпадавшие с намерениями Буйницкого, что описано в дневнике последнего: «21 апреля. Широта 86 градусов 08 минут, долгота 85 градусов 11 минут. Снова весь день пасмурно… Вечером капитан сообщил мне о своем решении направить на север санную экспедицию в составе трех человек – начальника, радиста и матроса. Задачи экспедиции: отойти к северу от корабля на 90-120 миль и в течение месяца вести там наблюдения за дрейфом льда. Возглавить эту экспедицию Константин Сергеевич предложил мне.

Несмотря на всю спортивную и некоторую научную заманчивость такого похода, я высказался против его организации… Мои доводы капитан счел совершенно неубедительными, так как, по его мнению, успех санной экспедиции решается прежде всего смелостью и инициативой начальника экспедиции. Я позволю себе не согласиться со столь ограниченными требованиями к начальнику экспедиции, которому доверяется жизнь людей. В заключение нашего разговора Константин Сергеевич заявил, что возглавит экспедицию сам. Полагаю, что экспедиция не состоится».

Бадигин решил занять экипаж изучением устава внутренней службы и «запретил командному составу называть друг друга на ты в присутствии подчиненных». С наступлением календарного лета стали появляться разные птицы, преимущественно чайки, кулики и пуночки. Одну из них радист заключил в клетку, где она и околела. Отдавая мертвую птицу Буйницкому на чучело, бывший владелец высказался:

«Ну, бери… Тебе ведь важен экспонат. Случись, не дай Бог, кто из нас помрет, ты и его повезешь в музей – вот-де экспонат дрейфовальщика из-за 86 параллели…»

Летнее таяние осложнило работы с попыткой исправить поврежденный руль. Вырубленную вокруг него яму во льду начало заливать талой водой, так что срочно пришлось завершать работу. Из-за талой воды пришлось вернуть на палубу содержимое аварийных складов, ранее размещенных на льду вблизи корабля.

Начавшееся в конце августа замерзание принесло свои хлопоты, поскольку многие моряки оставляли свое заношенное белье в воде в расчете на отмокание и благотворное влияние летнего солнца. Теперь белье пришлось вырубать изо льда, нередко по частям. Остался без белья старпом, который так и не смог обнаружить его под слоем выпавшего снега. С середины сентября отчетливо обозначилась южная составляющая дрейфа. Очередное правительственное послание по радио гласило: «Желаем Вам здоровья, победоносного преодоления всех невзгод, возвращения на родину закаленными борьбой с трудностями Арктики. По поручению ЦК ВКП(б) и СНК СССР И.Сталин, В.Молотов». Годовщина двухлетнего дрейфа отмечалась скалыванием льда на корпусе судна и попытками продолжить ремонт руля.

10 декабря на широте 83 градуса Буйницкий записал: «Узнали сегодня об организации правительственной экспедиции на ледоколе «И.Сталин» для вывода изо льдов «Г.Седова». Начальником экспедиции назначен И.Д.Папанин». В середине декабря В.Ю.Визе сообщил, что по его расчетам «Седов» пересечет 82 параллель 20 декабря, что и подтвердилось. Приближение завершения дрейфа ознаменовалось усиленной работой. «Весь день провел за обработкой материалов наблюдений. Палубная команда чистит форпик, машинная команда – льяла». Интенсивное смещение к югу было отмечено и изменениями в толще океанических вод за счет влияния Атлантики: «26 декабря. За последние 20 дней дрейфа, т.е. на протяжении 70–80 миль, верхняя граница теплых атлантических вод… лежит на глубине всего 75 метров. Нижняя граница на глубине 700–750 метров... максимальная температура достигла +3, 66 градуса».

Теперь уже не только наука заботила «седовцев». «Сегодня введен новый распорядок дня: весь экипаж переведен на 12-часовой рабочий день… В 14 часов по распоряжению капитана палубная команда начала освобождать корабль от образовавшейся вокруг корпуса ледяной чаши…». Вскоре скрежет металла у кормы возвестил о дальнейшем разрушении рулевого устройства. Тем не менее, механики затопили вспомогательный котел. Час освобождения близился, но никто не мог сказать, как оно осуществится. Накануне нового 1940 года Буйницкий вернулся к научным проблемам: «Средняя скорость дрейфа за последний месяц значительно возросла в сравнении со всеми прошлыми месяцами… Объясняется это, очевидно тем, что в декабре мы попали в зону Восточно-Гренландского течения», запомнившегося папанинцам по февралю 1938 года. 1 января «по всей восточной половине горизонта наблюдалось интенсивное водяное небо».

«3 января. Широта 80 град. 56 мин., долгота 3 град. 11 мин. В 11 часов Буторин и Ефремов увидали луч прожектора с ледокола «И.Сталин»… 13 января… Около 9 часов несколько улучшилась видимость и как-то сразу совсем близко, весь в огнях, открылся «И.Сталин». В 9 часов 07 минут ледокол подошел к борту «Г.Седова» и принял швартовые концы». Это был финал дрейфа, продолжавшегося 812 дней.

Так завершился один из эпизодов драмы в ледяных просторах Советской Арктики.

(Текст предоставлен московским издательством «Квадрига»)