Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2010

Федор Шаляпин

Николай Пропирный

Пой, Вася. Пой

Но инженером он стал уже потом, в начале советской эпохи. А при проклятом царском режиме был сначала гимназистом, а потом студентом-техником. Гимназистом Миша был в родном приволжском городе, а студентом – уже в Первопрестольной. И вот поехал он как-то на вакациях навестить родных. Отдохнув и откормившись положенное время на домашних харчах, студент Соколов засобирался в Москву.

В назначенный день Миша расцеловался с папенькой-маменькой и отправился на вокзал. И надо же такому случиться – встретил на станции своего детского приятеля, теперь тоже студента и тоже возвращающегося в Москву с каникул. Встречу после долгих лет разлуки было решено отметить тут же, в станционном буфете. И так это все удачно пошло, что приятели не только пропустили свой поезд, но и прогудели все денежки, заботливо собранные родными…

Вечер. Денег нет. Возвращаться домой, выпивши и без денег – стыда не оберешься, а студенты – народ гордый. Да и ехать надо, учеба зовет. Но русский студент – он не только гордый, он еще и смекалистый, и отчаянный.

Через несколько часов, дождавшись, когда к перрону подадут очередной состав на Москву, приятели незаметно прошмыгнули в вагон, открыли перочинным ножом клозет и заперлись в нем. Как только поезд тронулся, студиозусы выбрались наружу и, старательно избегая кондукторов, отправились искать незанятое купе. Запертое, а значит, свободное купе обнаружилось в первом классе. Приятели вновь воспользовались перочинным ножиком, закрылись изнутри и, довольные собой, завалились спать.

Разбудил их звук открывающейся двери. В тусклом свете вспыхнувшей лампы они увидели недоумевающее лицо проводника, а высоко над ним еще одно лицо – отлично знакомое всякому культурному человеку в империи. Уж им-то оно было действительно знакомо – сколько раз всеми правдами и неправдами пробирались они в театр, чтобы видеть этого человека…

Проводник побагровел:

– Это что ж такое, а? Федор Иваныч, не серчайте, Христа ради. Я их мигом… на первой же станции… долой… А ну!

– Ну, нет, это ни к чему, – спокойным и таким знакомым голосом отозвался законный пассажир. – А ты вот что, братец, подай-ка лучше чаю, баранок принеси, или что там у тебя…

Когда проводник исчез, пассажир движением брови переместил дрожащих приятелей на одну полку, а сам уселся напротив:

– Давайте-ка чайку, оголодали, небось, с похмелья.

Напившись чаю, друзья преданно посмотрели на своего кумира и благодетеля.

– Сыты? – спросил благодетель и усмехнулся в ответ на дружные кивки студенческих голов. – Вот и хорошо. А-то как петь-то на голодный желудок?.. Ну, пойте.

– Как, то есть? – изумились студенты.

– А как можете. Скучно мне, хандра взяла… Пойте.

– Но… но мы не умеем…

– Как умеете. Считайте, что это плата за ваш проезд до Москвы.

– Да нет же, как же мы можем…

– Нет?.. Кондуктор!!! – загремел хозяин купе. – Гони их отсюда в три шеи!

– Нет-нет, не надо в три шеи, мы будем… будем петь.

– Вот и ладно. Пойте. А ты, братец, ступай, извини за беспокойство.

И студенты запели. Они пели романсы и народные песни, арии, студенческие куплеты и частушки на русском и всех мало-мальски знакомых языках. Они пели и пели, час за часом судорожно вспоминая новые песни и бесконечно повторяя уже исполненные, потому что стоило им замолчать, как раздавалось громовое: «Кондуктор!!!»

Уже перед самой Москвой Федор Иванович величественным движением руки остановил совершенно измученных и осипших певцов и позвал проводника:

– Принеси, братец, покушать чего-нибудь. Видишь – устали артисты. Надо подкормить.

Когда поезд остановился, Федор Иванович поднялся и бросил на стол перед приятелями два серебряных рубля.

– На первые дни. Берите-берите. Помню, как сам бедовал. Ну, спасибо, потешили…

Так московский студент Миша Соколов познакомился с великим певцом Федором Ивановичем Шаляпиным. Рубль он сперва хотел сберечь – на память, но как-то не получилось…

Историю эту уже не Миша, а уважаемый инженер и представитель советской державы Михаил Иванович припомнил много лет спустя, году в 1927-м, будучи в Италии в составе торговой делегации. На какой-то из встреч советской «колонии» его познакомили с молодым оперным певцом-басом по имени Василий, которого послали в Италию на стажировку. Хотя наиважнейшим из искусств для советской республики и являлось кино, пению, тоже уделяли внимание – то ли потому, что его восприятие не требует навыков грамоты, то ли в чисто агитационно-пропагандистских целях. Новая опера, новые певцы, и вообще все вокруг советское, все вокруг свое. Включая специально подготовленных басов.

Парнишка был правильного происхождения и соответствующего образования. Но, как быстро показала беседа, червоточина в нем была. Может, не все было так гладко с происхождением, как сообщала анкета, а может, это оперное искусство – полезное, но все ж таки чуждое – оказало на него неожиданно растленное влияние…

В жизни Михаила Ивановича было не так много личных встреч с оперными артистами, он к случаю вспомнил давнюю свою встречу с Шаляпиным и со смехом рассказал о ней новому знакомцу. Не мог же он предположить, что из этого выйдет.

А вышло вот что. Услышав историю, певец Василий сначала побледнел, потом покраснел, потом мертвой хваткой вцепился в лацкан соколовского пиджака и взмолился. Оказалось, что Шаляпин в это время находился с гастролями в Италии. Более того, его апартаменты располагались в пяти минутах ходьбы от того места, где в этот момент пребывали Михаил Иванович и его юный собеседник. Так вот, учитывая свое давнее и тесное знакомство с великим артистом, не будет ли глубокоуважаемый Михаил Иванович так добр и не представит ли он его, Василия, Шаляпину, чтобы тот выслушал и по достоинству оценил его исполнительское мастерство. А он, Василий, в свою очередь, по гроб жизни и так далее…

Михаил Иванович сразу и наотрез отказался. Во-первых, сколько лет прошло! И знакомство-то было странноватое, да и помнит ли Федор Иванович вообще тот забавный эпизод! А во-вторых, и в главных, Шаляпин недавно был официально объявлен эмигрантом, обруган советской прессой и лишен всех званий и наград. И помимо того, что не след советскому специалисту обращаться с просьбами к эмигранту, а советскому артисту ждать от него похвал, всем известно, что Шаляпин испытывает глубочайшую обиду на советское государство и навряд ли пожелает видеть его представителей.

Но на Василия никакие аргументы не действовали. В конце-концов, чтобы отвязаться от приставшего, как банный лист, стажер-баса, Михаил Иванович набросал на листочке несколько слов, напомнил о давней встрече и попросил о новой. И уверенный, что Шаляпин не вспомнит и не ответит, отправил с посыльным. Благодарный Василий, растроганно клявшийся всю жизнь обеспечивать Михаила Ивановича контрамарками, наконец, отцепился, и Соколов отправился домой.

К его удивлению на следующий день была доставлена ответная записка, в которой Шаляпин приглашал их с певцом-стажером вечером на чашку чая.

К Шаляпину Михаил Иванович вошел первым. Василий робко мялся за его спиной. Его потрясла и непривычная роскошь обстановки, и белый комнатный рояль, но, прежде всего, могучая фигура великого артиста, вышедшего им навстречу. Шаляпин, похоже, был искренне рад.

– А-а! Ну, здравствуйте, здравствуйте. Сколько же лет прошло? Пятнадцать? Или больше? Вас и не узнать. Солидный такой стал, серьезный, в очках… Теперь, небось, зайцем-то не ездите? А я помню, как Вы мне тогда-то всю дорогу песни пели за проезд. Повеселили… Эх… Славно иногда вспомнить прежние времена… А теперь вот видите – как, теперь я эмигрант оказался…

На лице Шаляпина появилась горькая усмешка, но он немедленно согнал ее:

– Ну, чего об этом… Прошу к столу. Почаевничаем, вспомним ушедшие деньки. А вот о том, что у вас там в Советах делается, и слышать не хочу…

Тут он заметил застывшего у дверных портьер Василия.

– А это у нас кто?

– Это, Федор Иванович, наш молодой певец. Из Москвы. Его сюда на стажировку прислали. Я вам писал… – отозвался за окаменевшего Василия Михаил Иванович.

– Да ты не жмись! – обратился к Василию Шаляпин. – Ты же артист, так давай посмелее. Хочешь, чтоб я тебя послушал, так? Ну-с, давай послушаем. А вы садитесь, наливайте чай. Не все ж вам-то петь, пусть теперь и другие попоют…

Федор Иванович прошел к роялю, взял какую-то партитуру, сунул Василию.

– Эту знаешь?

Тот торопливо закивал.

– Вот и ладно. Начнем.

Великий артист пробежал пальцами по клавишам, стажер судорожно сглотнул и запел.

Михаил Иванович не слушал его пения. Он смотрел на великого артиста, на его постаревшее, как будто опавшее лицо, поседевшие волосы, появившиеся у рта складки… Снова вспоминал роскошного русского барина, который на рассвете образовался в купе первого класса, и думал о том, кому же стало лучше от того, что Шаляпин теперь — чужой, не советский человек…

Василий закончил петь. Федор Иванович задумчиво поднялся из-за рояля, подошел к юному исполнителю, положил руку ему на плечо.

– Как, говоришь, тебя зовут?

– Ва… Вася… – пискнул бас-стажер.

Шаляпин покачал головой и, глядя ему в лицо, твердо сказал:

– Пой, Вася. Пой. Так им, сволочам, и надо!