Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2011

Кирилл Ковальджи

Трое

Андрей Вознесенский (слева), Роберт Рождественский и Евгений Евтушенко (спиной)

И написал свое, которое кончалось «почти» также:

и спросил простодушно:

– Ты не против ? Я только для нее…

Шутки шутками, но Вовка Морозов был честным, открытым, талантливым, дружелюбным. Он радовался жизни и себе самому. Я уже рассказывал о истории с журналом «Март», когда меня исключали из комсомола. Все были «за», кроме троих воздержавшихся – одним из них был Володя Морозов. Честность делала его смелым, а простодушие – слабым. Он по-детски хвалился своими успехами, – получая гонорар, щедро угощал друзей и сам охотно напивался…

На следующий год из Петрозаводска появились еще двое: Марат Тарасов и Роберт Рождественский. Первый был поэт ровный, стабильный, таким он и остался до сих пор, возглавляет писательскую организацию Карелии. Зато Роберт стремительно стал восходящей звездой нового «маяковчатого» поколения советских поэтов – в одном ряду с Евтушенко и Вознесенским.

Я сказал, что Морозов был переимчив. Но слишком доверчиво усвоил «правила игры», когда уже требовалось другое, новое. Евтушенко, например, после вполне «правильного» сборника «Разведчики грядущего» сразу почувствовал востребованность перемен и пошел на прорыв. А Вовка, уже привыкший успешно «соответствовать», продолжался в прежнем русле. Его первый сборник «Стихи», вышедший в 1957 году, оказался слишком правильным, приглаженным. И не прозвучал. Редкие лирические прорывы могли что-то значить:

Но социального звучания не предусматривалось – автор сводил «ошибки» к чему-то частному, личному («Со мной приключилась беда») и благодарил любимую за поддержку в трудный час… Другой его чуткий земляк Роберт Рождественский уже припечатал каленым железом (все понимали о чем речь!): «Человек погибает в конце концов,/ Если он скрывает свою болезнь!»

К тому времени я, уже окончив Литинститут, уехал в Кишинев. Доходило до меня, что Вовка чуть не спился, но его взяли в армию и это его вроде бы спасло…

Короче говоря, Роберт его затмил и хотя Володя продолжал печататься, однако с недоумением обнаружил, что в его судьбе что-то не состоялось. Он вернулся в Петрозаводск, женился.

Году в 57-ом в один из моих приездов в Москву я встретил его возле Литинститута, он стоял прислонившись к стене, одутловатый, пьяный, с трудом и как-то тупо узнал меня… Не думал я, что вижу Вовку в последний раз, – его жизнь трагически оборвалась. Совершенно неожиданно, без видимой причины, даже напротив – причины были обратного характера! Рассказывали, что в тот день он заключил договор с «Советским писателем» на новую книжку, получил из дому телеграмму, что у него родился сын, выпил на радостях, поехал в Лыткарино и там ночью удавился… Наверное, в приступе белой горячки.

Ему было всего лет двадцать пять (Евтушенко в «Строфах века» неверно указывает годы его жизни: 1932-1952), Он называл себя «безудержным оптимистом», писал: «Весельчак – я останусь впредь им, Нервы крепкие у меня…»

Нервы оказались вовсе не крепкими.

Он был предтечей. Как предтечей был и Саша Гевелинг, написавший еще в 49-ом году «Не слушайте, не слушайте меня,/Я говорю неправильные вещи…» (не публиковал, конечно).

А Роберт оказался вовремя. Он был самым «системным» из поэтических лидеров шестидесятников.

Женился он для нас неожиданно. Леня Жуховицкий более года дружил с Аллой Киреевой, они были анекдотически неразлучны. Едва раздавался звонок на перемену, из разных аудиторий выбегали Леня и Алла, и, прижавшись, руку об руку, ходили взад-вперед по аллее садика, утопая в каких-то бесконечных разговорах. Роберт ни разу не был замечен поблизости, но именно он вдруг женился на Алле, поселился во флигеле Дома Ростовых и стал полноправным москвичом…

Так он – единственный из тех трех петрозаводцев – вошел в другую, ставшую знаменитой, «тройку»…

У Маяковского при жизни были два наиболее заметных последователя – Асеев и Кирсанов. В последующие годы, несмотря на настойчивые призывы продолжать традиции Маяковского, ничего не получалось. Если не считать пустые риторические попытки Владимира Котова. От него остались в памяти только несколько «антимещанских» строк:

Лишь в послевоенное время появилось два более примечательных претендента – Григорий Горностаев с поэмой «Тула» («Таращится из люка, /Как баран, /Старая злюка –/ Гудериан») и Николай Соколов с поэмой «Именем жизни», в которой на глобальную идейную высоту поднималась борьба с болезнями (дескать, все другие проблемы уже решены):

Автор действительно был инвалид. Он старательно копировал интонацию Маяковского:

В. Огнев даже выступил в «Литературной газете» с восторженной статьей «Маяковский продолжается». Однако эти поэты дальше внешнего воспроизведения поэтики Маяковского не пошли, да и не могли пойти – не пробил еще час перемен. Потому теперь совершенно забыты. А вот после ХХ-го съезда Маяковский «вернулся» сразу в трех вариантах: Евтушенко, Вознесенский, Рождественский.

Роберт не случайно в этом ряду третий. Он оказался наиболее что ли советским (хоть и в послесталинском смысле). Член партии, секретарь союза писателей по иностранным делам, председатель ЦДЛ, лауреат Госпремии и т.д.

Я как-то зашел к нему в его квартиру на улице Горького, недалеко от Кремля. В тот день нанятый архивист проводил инвентаризацию его библиотеки, состоящей исключительно из книг восемнадцатого и более ранних веков. Роберт был богат, – его кормили не столько стихи, сколько песни.

Я выделяю контрастные штрихи, потому что в них отражается время. Если бы писал специально о Роберте, то, прежде всего, сказал бы, что он был умный, добрый, порядочный и талантливый. Ему, кроме песен, очень удавались пародии, иронические стихи, но он им не придавал значения. Серьезным делом он считал поэму «Письмо в тридцатый век», которая уже в конце «перестройки» стала анахронизмом («По широким ступеням столетий поднимается ЛЕНИН к вам!»). Увы.

Справедливости ради следует сказать, что в Ленине искали опору и Евтушенко, и Вознесенский – для них не было иного пути в борьбе против пороков системы, при которой они вступили в жизнь. Я тоже чтил Ленина, долго считал, что возможен «социализм с человеческим лицом», болел за Дубчека, потом восторженно принял Горбачева.

Так, пожалуй, закончилась «традиция» (не поэзия!) Маяковского. По иронии судьбы поэт, который был всего лет на восемь младше, этаким анти-Маяковским закольцевал двадцатый век русской поэзии: Иосиф Бродский.

Самыми популярными были упомянутые трое, им досталась небывалая громкая слава, они сделали свое дело на определенном отрезке времени, однако время – «вещь необычайно длинная» – потом отдало предпочтение бормотанию непечатного «тунеядца», поэту одинокому и внутренне свободному…

В Переделкине, где и сейчас живет семья Роберта, он, единственный из поколения, удостоился улицы своего имени. На табличке почему-то значится «российский писатель», – новое определение!

А у Пастернака нет улицы, его дача-музей по-прежнему находится на улице Павленко…

P.S. Когда я писал эти строки, умер второй, из той тройки – Андрей Вознесенский. Евтушенко шаткой тяжелой походкой прошел к микрофону мимо гроба на эстраде Большого зала ЦДЛ.. Стал хрипловато читать по бумажке что-то литературно-значительное, потом перешел к своим свеженаписанным стихам – тут снова обрел свой сильный эстрадный голос.

Три мушкетера… Или великолепная тройка… (Их было не трое, конечно, а целая плеяда, имена известны, но мое эссе – штрихи, а не картина).

Помню, как росло сопротивление их приходу. Вот один эпизод шестидесятых годов. Малый зал ЦДЛ. Идет какое-то осуждение, председательствует Андрей Лупан. После Евтушенко выступает Алексей Сурков и обрушивается на него с демагогической партийной критикой. Тогда за ним без спроса выскакивает на трибуну Вознесенский, дает сдачи Суркову – дескать, люди смертны, и вы умрете, товарищ Сурков, – а поэзия останется, она, а не ваши нападки на нее…

Я видел, как опешил Лупан, неготовый к тому, что назревало в Москве…

Поэты от мира сего. Осознавшие свою силу, свой звездный час. Отважные и щедрые, везучие и пробивные. Победители. Впервые произошло такое в истории русской поэзии. Они не только победили при жизни, но и прожили дольше своей победы…

…Через две недели после смерти Вознесенского в Кремле президент России вручил Евгению Евтушенко государственную премию.

Он был первопроходцем в этой тройке и он же оказался замыкающим…