Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2007

Диванов

Худший царь

Александр I не пошел на разрыв с Наполеоном, но он восстановил отношения с Англией, что было предопределено его восшествием на престол. Сделал он это в «минуты роковые» для всего мира, когда закладывалось его нынешнее состояние и определялись вековые противоборства государств на планете. Такое сошлось на Александре I Благословенном.

Другой самый признанный титул этого российского императора — «сфинкс, неразгаданный до гроба…»

Александр I. Портрет Степана Щукина. Начало 1800-х годов

Вот что писал сам Александр, будучи еще великим князем, в свои 19 лет: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя… стремится лишь к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нем злоупотребления?»

А вот он же, через год: «Если когда-либо придет и мой черед царствовать, то вместо добровольного изгнания себя я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев… Это было бы лучшим образом революции, так как она была бы произведена законною властию, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена, и нация избрала бы своих представителей».

Через четыре года его черед пришел, и царствование длилось четверть века. Но ни свободы, ни конституции, ни представителей нации Россия от него не дождалась.

А. Сахаров в работе «Александр I» (М., 1998) справедливо отмечал: «… И он сам, и его «молодые друзья»… — образованные, умные, интеллигентные, проникнутые просветительскими идеями, — считали, что Россия, т.е. российское общество — и дворянство, и предпринимательские слои, и простонародье, чернь, крестьянство цивилизационно не созрели для конституционного переустройства страны. И прежде чем дать в руки народа такой мощный и острый рычаг общественного прогресса, как конституция, следует просветить его, поднять его культуру, образование».

Но это — часть правды об эпохе Александра I, и не самая важная. Другая часть заключалась в нем самом, в занявшем русский трон человеке, который часто бывал погружен в себя, часто витал в небесах, но очень редко ощущал себя на грешной земле.

А третья, и самая существенная, состояла в том, что минул целый век с начала петровских преобразований, и неумолимо требовалось дать им новый импульс. В первую очередь, — потому что Европа вновь выходила вперед, оставляла Россию в прошлом времени.

Новому самодержцу необходимы были ум, воля, энергия, но, прежде всего, сознание положения России в обновляющемся мире и отстаивания российских интересов в нем.

Безусловно, Александру не дано было вновь «Россию вздернуть на дыбы», да этого и не требовалось от него. Он должен был чувствовать время и идти с ним в ногу, не противостоять ему. И время само помогло бы Александру, — он стал бы ему «блажен».

Но Александрово время олицетворял Наполеон.

Но Александр не понял и не принял Бонапарта. Он решил встать у него на пути. Он задумал спасти Европу от Наполеона и устроить европейский мир на пленительных началах. Не России, а Европе и вечному миру он решил себя посвятить. С Россией бороться он боялся и не решился, а за Европу и мир готов был воевать до победного конца.

Это единственное, что роднит праправнука с прапрадедом. Петр I был первым большевиком на троне, — и делал все для и ради России. Александр I был на русском троне первым утопистом, — но не ради своего Отечества. Деятельным утопистом в самой России он не стал, — боялся за свою жизнь и боялся не сладить с предстоящей ношей, отстранял возможность потерять лицо.

И как Петр победил в своей революции, так Александр — в своей утопии.

Он действительно сломил и уничтожил Наполеона. Он действительно построил Священный союз европейских государств (другое дело, что подчиненность России рождала среди них антироссийские настроения и действия).

У Александра были собственные, почти личные причины не смириться с Наполеоном и идти на него войной третьей коалицией. Но это не были российские резоны. «Россия привела в движение все силы свои, чтоб помогать Англии и Вене, т.е. служить им орудием в их злобе на Францию, без всякой особенной для себя выгоды. Еще Наполеон в тогдашних обстоятельствах не вредил прямо нашей безопасности…— пытался Карамзин задним числом вразумлять Александра в своей нелицеприятной «Записке», — за год до рокового 1812-го…— Таким образом, великие наши усилия, имея следствием Аустерлиц и мир Тильзитский, утвердили господство Франции над Европой и сделали нас чрез Варшаву соседями Наполеона. Сего мало: убыточная война шведская и разрыв с Англиею произвели неумеренное умножение ассигнаций, дороговизну и всеобщие жалобы внутри государства… Мы взяли Финляндию, заслужив ненависть шведов, укоризну всех народов, — и я не знаю, что было горестнее для великодушия Александра: быть побежденным от французов или принужденным следовать их хищной системе…»

Нужно согласиться с историком по поводу Финляндии — любое западное приобретение не шло нам в прок. Континентальная блокада Великобритании, в которой пришлось принять участие и России, привела в упадок нашу торговлю, но одновременно способствовала энергичному развитию важных отечественных отраслей… А разрыв с Англией произошел и потому, что англичане открыто показали Александру свое лицо, экономное и видящее, прежде всего, собственную пользу, — Британия скупилась не только на участие своих войск в сражениях на континенте, но и в выплате обещанных субсидий и поставке оговоренных вооружений.

Тем не менее, и это английское себялюбие, и фальшивое примирение с французами не могли надолго перестроить европейскую конфигурацию. Новая война Франции с Россией, служившей опорой всей остальной Европе, была неизбежной, и она случилась в 1812 году.

Но когда началось изгнание Наполеона, казалось, Александру I сам Бог велел стать прагматиком.

Об этом всегда шел глас, издавна писали, — можно перечитать хотя бы эссе русского зарубежного историка Н. Ульянова «Северный Тальма»: «В конце 1812 года Кутузов напомнил Александру его клятву: не складывать оружия до тех пор, пока хоть один неприятельский солдат останется на его территории. «Ваш обет исполнен, ни одного вооруженного неприятеля не осталось на русской земле; теперь остается исполнить и вторую половину обета – положить оружие».

Вместе с адмиралом Шишковым, графом Румянцевым и несколькими другими сановниками Кутузов принадлежал к той части русского общества, которая считала ненужной и вредной окончательную гибель Наполеона. Полагали, что истребление Великой армии — достаточно хороший урок для корсиканца, чтобы у него не появилось желания снова двинуться в Россию. С ним теперь можно заключить выгодный, почетный мир, но никак не добиваться полного исчезновения его с европейской арены. Оно бы освободило исторических врагов России — Австрию, Пруссию, Англию».

Да, прежде всего Англию, владычицу морей и первую державу мира. Оставь Александр наполеоновскую Францию самостоятельной и мощной фигурой, — и Россия вместе с ней стали бы ограничивать Англию, особенно на других континентах. Она не стала бы окончательно первой — их была бы троица! РАФ — Россия, Англия, Франция. И Наполеон лучше всех понимал бы выгоду Франции от такого тройственного согласия. Но — не случилось…

«Величайшим образцом ненациональной, негосударственной внешней политики останутся войны Александра с Наполеоном», — писал Ульянов.

Александр I. Рисунок Ольги Марченковой

Но не только внешней.

Александр I мог дать европейскому времени не остановиться. Но он его приостановил, — а время России замерло на 50 лет.

После своего военного триумфа Александр ничего не сделал внутри страны, оставил все, как есть (одними только военными поселениями бесславно прославился). Но беда заключалась даже не в этом, а в том, что царь и ранее, и в результате Отечественной войны заронил, возбудил большие надежды на начало реформ, — и оставил общество перед необходимостью самому пробовать их начинать… Александр I «разбудил» декабристов.

Если бы Александр действительно искал для России новый исторический путь и стал союзником Наполеона, он, конечно, осознал бы, что французский император действует как истинный русский самодержец, насильно водворяя в Европе благо, с которым шло время. Несомненно, Наполеон был «самовластительный злодей», который, не задумываясь, лил чужую кровь и проливал кровь своих сограждан. (Французскую кровь начали лить до него, он прежних «кровопускателей» сменил или преобразил). Но для родной Франции он был добрым гением. Он узаконивал новые, передовые общественные отношения. Он нес прогресс — своей стране и всей Европе.

И этот прогресс непременно дошел бы до России, и Александр Благословенный мог бы стать великим реформатором.

Но худший русский царь остался самим собою.

Во имя явно умозрительной идеи Александр I явно, явственнее всех иных правителей России, перенацелил страну с коренных внутренних интересов на отвлеченные и чужие.