ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" | ||||||||
АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА |
ГЛАВНАЯ | АРХИВ АНТОЛОГИИ ЖИВОГО СЛОВА | АВТОРЫ № 127 2009г. | ПУЛЬС | MEMORIA | ГЕОПОЛИТИКА | ПУТЕШЕСТВИЯ | РЕЗОНАНС | РАЗМЫШЛЕНИЯ |
СЦЕНА | ЗЕРКАЛО | СЛОВО | КНИГИ | БЫЛОЕ | МИНИАТЮРЫ | ART |
|
Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"Copyright © 2009 |
За пределами разорванного мира
После четырех часов езды
Без потери духа и силенки
Привезешь домой святой воды
В двух кассетах из-под фотопленки…
Будешь горный свой велосипед
Мыть в огромной ванне — как младенца…
Делая рельефней шинный след
И грязня льняные полотенца…
Трудно писать о стихах Сергея Белорусца. Они — не просто крепкие. Совсем другие: непривычные и непохожие. Сергей Белорусец с разломом, разрывом, бедой не только на «ты». Он — сам по себе являет эти понятия — в раздельности и во взаимосвязи. Для него трагедия — не форс-мажор, а факт повседневности. Его повседневность — рассказ кладбищенского гравера, как «сиамские близницы после пьянки друг дружку порешили невзначай…». Это — венок сбитому пешеходу на городской улице (обыденный для 1990-х). Это — «дождевыми каплями» падающие с небес парашютисты, каждый из которых, понятно, рискует летальным исходом…
Но здесь уныние не ночевало. Здесь укорененная сызмальства, а, возможно, и ментально данная способность через боль и смерть дотянуться до вечности:
Вира — майна. Вира — майна.
Вечность можно трогать…
Он трогает вечность, как пожимает руку другу далекого детства, как прикасается к коре вековой корабельной сосны.
И полублагодать витает над судьбою,
Ознобом холодя затекшее плечо.
В конечном итоге для него беды нет, нет боли. Потому что даже смерть — отголосок любимой им вечности. Он сумел полюбить вечность, потому что сумел соединиться с разорванным миром, но не подпасть под такой мир, а разглядеть за ним мигающий свет. В нем напрочь нет классического «Я». Он никогда не топчется вокруг себя, а исследует увиденный мир: то унылый, то беспощадный, то вялый, то страшный:
И у нее — бухой сучонки —
Лихой топор — в сухой ручонке.
Он — естествоиспытатель от литературы — и тем самым в силу искренности и магического дара — с присущим спокойствием осязает Незримую Руку. По его словам, он — «не страстный, не злой, не слишком ревнивый». Знатоки стихов знают, что поэты последних двух веков были ревнивы слишком, особенно к своим стихам.
Стихи Белорусца — совсем иные. От его природы. К ним очень стоит прислушаться. Потому что отдаляется великая эпоха русской поэзии — эпоха истории души. И настает время феномена новой поэзии, выражающей, на первый взгляд неуловимое, дыхание вечности — в этом единственном, но безобразном мире. Безобразном в силу того, что из века в век мы неспособны его улучшить.
Сэм Симкин, несомненно, один из интереснейших поэтов сегодняшнего Калининграда. А ведь на этой земле творили десятки стихотворцев. И что с того, что писали они по-немецки? Очевидно, есть в Янтарном крае нечто такое, что способствует чувствам высоким…
Нет, непросто, совсем непросто заявить о себе поэту в бывшем Кенигсберге. А Симкин заявил, и свидетельством тому его итоговая книга стихов «Интонация», в которой ни много, ни мало 400 стихотворений, написанных в основном в последние годы. Поражает творческая активность автора, ведь ему уже 71!
Книга позволяет сделать определенные выводы. Их, по-моему, три. Первый: Сэм Симкин, несомненно, мастер. Он скрепляет строки такими рифмами, что не разорвешь. Причем, совершенно естественно переходит от Маяковской «лесенки» к классическому гекзаметру. Его стих не укладывается полностью ни в один размер, он свободен «по-симкински». И это огромная заслуга поэта. Примеры можно найти на каждой странице объемистой книги:
Я был специалистом по акулам,
из их зубов я сделал
по привычке
колье любимой,
как кузнец Вакула
добыл своей любимой черевички.
Или:
Ключарь собора,
на жезл опираясь,
или палач,
играющий на скрипке, —
две стороны одной медали,
но вторая
встречается реже
в нашем мире зыбком.
Вывод второй. Сэма Симкина можно с полным основанием отнести к тому направлению нашей отечественной словесности, которое, увы, постепенно угасает. Я имею в виду маринистику.
Какой
из этой жизни выход,
когда тоска-печаль во взоре?
Но вот спасительный, как выдох,
я прозреваю: выход — в море!
Бывший рыбмастер Сэм Симкин, восхитивший в свое время бесшабашностью Бориса Слуцкого (сохранились стихи Слуцкого, написанные по этому поводу), ощутим в десятках стихов. О море, о парусниках своей мечты поэт пишет с нескрываемой нежностью и, опять-таки, очень по-своему, что крайне важно.
Очень много внимания Симкин уделяет еврейской теме. Создается впечатление, что для него это так же естественно, как дыхание. А ведь были и есть поэты-евреи, которые тщательно избегали говорить об этом… Причем, говоря о своем еврействе, описывая традиции — от фрейлехс (Еще в пороховницах/ есть порох!/ Накоплен в веках./ Какая духовность на лицах/ и бешенство на башмаках!) до фаршированной рыбы, Симкин остается последовательным интернационалистом, о чем недвусмысленно заявляет:
Мне наплевать,
какой ты там конфессии,
Лишь был бы просто
человек хороший…
К недостаткам в целом хорошей, более того, — значительной книги, я бы отнес некую всеядность автора. Все-таки стихотворение предполагает поэтическое преобразование действительности, а такового достойно далеко не каждое явление бытия.
Полагаю, что не стоит и так часто подчеркивать свою принадлежность к морю и, одновременно, — к поэзии. Равно, как и перегружать текст стихотворными цитатами. Но эти недостатки, скорее, можно отнести к недоработке редактора, нежели автора.
Переводы Сэма Симкина в свое время открыли для нас целый пласт восточно-прусской поэзии, опровергнув расхожее мнение о стране псов-рыцарей. «Интонация» открыла нам творчество крупного российского поэта, живущего на этой земле. С чем и хочется поздравить. И читателей, и автора.