ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА

Информпространство

Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Copyright © 2009

 


Евгений Бень



За пределами разорванного мира

О книге Сергея Белорусца «Магический квадрат»

За пределами разорванного мира

После четырех часов езды

Без потери духа и силенки

Привезешь домой святой воды

В двух кассетах из-под фотопленки…

 

Будешь горный свой велосипед

Мыть в огромной ванне — как младенца…

Делая рельефней шинный след

И грязня льняные полотенца…

Трудно писать о стихах Сергея Белорусца. Они — не просто крепкие. Совсем другие: непривычные и непохожие. Сергей Белорусец с разломом, разрывом, бедой не только на «ты». Он — сам по себе являет эти понятия — в раздельности и во взаимосвязи. Для него трагедия — не форс-мажор, а факт повседневности. Его повседневность — рассказ кладбищенского гравера, как «сиамские близницы после пьянки друг дружку порешили невзначай…». Это — венок сбитому пешеходу на городской улице (обыденный для 1990-х). Это — «дождевыми каплями» падающие с небес парашютисты, каждый из которых, понятно, рискует летальным исходом…

Но здесь уныние не ночевало. Здесь укорененная сызмальства, а, возможно, и ментально данная способность через боль и смерть дотянуться до вечности:

 

Вира — майна. Вира — майна.

Вечность можно трогать…

Он трогает вечность, как пожимает руку другу далекого детства, как прикасается к коре вековой корабельной сосны.

 

И полублагодать витает над судьбою,

Ознобом холодя затекшее плечо.

В конечном итоге для него беды нет, нет боли. Потому что даже смерть — отголосок любимой им вечности. Он сумел полюбить вечность, потому что сумел соединиться с разорванным миром, но не подпасть под такой мир, а разглядеть за ним мигающий свет. В нем напрочь нет классического «Я». Он никогда не топчется вокруг себя, а исследует увиденный мир: то унылый, то беспощадный, то вялый, то страшный:

 

И у нее — бухой сучонки —

Лихой топор — в сухой ручонке.

Он — естествоиспытатель от литературы — и тем самым в силу искренности и магического дара — с присущим спокойствием осязает Незримую Руку. По его словам, он — «не страстный, не злой, не слишком ревнивый». Знатоки стихов знают, что поэты последних двух веков были ревнивы слишком, особенно к своим стихам.

Стихи Белорусца — совсем иные. От его природы. К ним очень стоит прислушаться. Потому что отдаляется великая эпоха русской поэзии — эпоха истории души. И настает время феномена новой поэзии, выражающей, на первый взгляд неуловимое, дыхание вечности — в этом единственном, но безобразном мире. Безобразном в силу того, что из века в век мы неспособны его улучшить.

 


Марк Кабаков



На балтийской волне

«Интонация» Сэма Симкина

Сэм Симкин, несомненно, один из интереснейших поэтов сегодняшнего Калининграда. А ведь на этой земле творили десятки стихотворцев. И что с того, что писали они по-немецки? Очевидно, есть в Янтарном крае нечто такое, что способствует чувствам высоким…

Нет, непросто, совсем непросто заявить о себе поэту в бывшем Кенигсберге. А Симкин заявил, и свидетельством тому его итоговая книга стихов «Интонация», в которой ни много, ни мало 400 стихотворений, написанных в основном в последние годы. Поражает творческая активность автора, ведь ему уже 71!

Книга позволяет сделать определенные выводы. Их, по-моему, три. Первый: Сэм Симкин, несомненно, мастер. Он скрепляет строки такими рифмами, что не разорвешь. Причем, совершенно естественно переходит от Маяковской «лесенки» к классическому гекзаметру. Его стих не укладывается полностью ни в один размер, он свободен «по-симкински». И это огромная заслуга поэта. Примеры можно найти на каждой странице объемистой книги:

 

Я был специалистом по акулам,

из их зубов я сделал

по привычке

колье любимой,

как кузнец Вакула

добыл своей любимой черевички.

Или:

 

Ключарь собора,

на жезл опираясь,

или палач,

играющий на скрипке, —

две стороны одной медали,

но вторая

встречается реже

в нашем мире зыбком.

Вывод второй. Сэма Симкина можно с полным основанием отнести к тому направлению нашей отечественной словесности, которое, увы, постепенно угасает. Я имею в виду маринистику.

 

Какой

из этой жизни выход,

когда тоска-печаль во взоре?

Но вот спасительный, как выдох,

я прозреваю: выход — в море!

Бывший рыбмастер Сэм Симкин, восхитивший в свое время бесшабашностью Бориса Слуцкого (сохранились стихи Слуцкого, написанные по этому поводу), ощутим в десятках стихов. О море, о парусниках своей мечты поэт пишет с нескрываемой нежностью и, опять-таки, очень по-своему, что крайне важно.

Очень много внимания Симкин уделяет еврейской теме. Создается впечатление, что для него это так же естественно, как дыхание. А ведь были и есть поэты-евреи, которые тщательно избегали говорить об этом… Причем, говоря о своем еврействе, описывая традиции — от фрейлехс (Еще в пороховницах/ есть порох!/ Накоплен в веках./ Какая духовность на лицах/ и бешенство на башмаках!) до фаршированной рыбы, Симкин остается последовательным интернационалистом, о чем недвусмысленно заявляет:

 

Мне наплевать,

какой ты там конфессии,

Лишь был бы просто

человек хороший…

К недостаткам в целом хорошей, более того, — значительной книги, я бы отнес некую всеядность автора. Все-таки стихотворение предполагает поэтическое преобразование действительности, а такового достойно далеко не каждое явление бытия.

Полагаю, что не стоит и так часто подчеркивать свою принадлежность к морю и, одновременно, — к поэзии. Равно, как и перегружать текст стихотворными цитатами. Но эти недостатки, скорее, можно отнести к недоработке редактора, нежели автора.

Переводы Сэма Симкина в свое время открыли для нас целый пласт восточно-прусской поэзии, опровергнув расхожее мнение о стране псов-рыцарей. «Интонация» открыла нам творчество крупного российского поэта, живущего на этой земле. С чем и хочется поздравить. И читателей, и автора.