ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" | ||||||||
АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА |
ГЛАВНАЯ | АРХИВ АНТОЛОГИИ ЖИВОГО СЛОВА | АВТОРЫ № 127 2009г. | ПУЛЬС | MEMORIA | ГЕОПОЛИТИКА | ПУТЕШЕСТВИЯ | РЕЗОНАНС | РАЗМЫШЛЕНИЯ |
СЦЕНА | ЗЕРКАЛО | СЛОВО | КНИГИ | БЫЛОЕ | МИНИАТЮРЫ | ART |
|
Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"Copyright © 2009 |
«Я всегда поражался тем неустрашимым авторам, которые беспечно ездят на метро или отправляются в поход по окрестным кабакам, имея при себе рукописи своих шедевров, не запасшись даже вторым экземпляром... Рукописи при этом, разумеется, теряются... Ни одну из этих рукописей найтись не удалось...»
Это цитата из повести Урса Видмера «Рай забвения». Об этом немецкоязычном швейцарском писателе, в общем, известно не так много — в 1999 году в журнале «Иностранная литература» — номер назывался «Уроки швейцарского» — была опубликована эта повесть, но мне-то в руки она попала уже много позже... А началось все с романа «Любовник моей матери», даже не с романа, а со сценической версии, сделанной Натальей Стеркиной.
А теперь все по порядку. Несколько лет назад в одном из московских театров затевался проект — музыкальная гостиная. Требовался литературный текст. Долго-долго что-то искали, пробовали, но режиссеру не подходило, и именно в это время Стеркина буквально наткнулась на роман Видмера. И влюбилась, и предложила в проект, а режиссер попросил переложить для сцены.
— Это горькая, ироничная, динамичная проза. Роман о любви, неизбывной любви героини к дирижеру. Роман пронизан музыкой, он очень ритмичен. В общем, так и просится на сцену, — рассказала Стеркина, решившаяся на переложение текста для актеров.
Урс Видмер |
Итак, она разложила текст на два голоса (в романе повествование шло только от имени сына) — появилась партия Матери и партия Сына, и сохранила полностью канву повествования. История была рассказана от начала и до конца.
«Сегодня умер любовник моей матери», — так начинался роман, и так же начинается пьеса. Первая мировая война, инфляция, очарованность «левым» мировоззрением, зарождение фашизма, Вторая мировая, послевоенное время... Героиня прожила долгую-долгую жизнь, большую часть которой она любила Эдвина. И ушла из жизни по доброй воле в преклонном возрасте, и последним ее словом было: «Эдвин!». История рассказана, но Сыну довелось встретиться с Эдвином. Сыну, который был всегда рядом с Матерью, но который не был признан и любим, ибо не сын Эдвина. В жилах этой женщины текла жаркая кровь — ее предком был Негр, умерший во время любовного соития...
Спектакль с живой музыкой (фортепьяно и скрипка) был сыгран четыре года назад, а потом не пригодился этому проекту и рассыпался... Но инсценировка-то осталась... «Потерянная рукопись» уже хотела жить своей жизнью.
В Москве ставится большое количество пьес — переложений прозы, и «Любовник…» требовал воплощения. И вот на новом этапе собралась компания — режиссер Лилия Муха, актеры Екатерина Кузминская и Павел Шумский. Появился и музыкант — ученик фортепьянного класса МГУ Дмитрий Тупоршин (вообще-то студент Высшей школы экономики). Актеры — профессионалы. Екатерина, например, из театра Анатолия Васильева.
И вот — диалог, нервный, напряженный диалог между Матерью и Сыном, ее монологи, его комментарии: «Эдвин! Эдвин! (Любовника моей матери звали Эдвин)». Комментарии и ироничные и нежные... И музыка... Молодой пианист, не актерствуя, играет Эдвина.
Это камерный спектакль, он не требует больших залов, актерам удается сохранить атмосферу напряжения и драматизма. Премьера состоялась в Малом зале ЦДЛ, и на спектакле присутствовали молодые швейцарцы, которые решили написать письмо Урсу Видмеру... Видимо, это имеет смысл, ведь «Любовник...» нашел свое место в Москве, да еще и на сцене!
Мой дядя Матвей Евелевич, младший брат отца, прошедший войну, побывавший в концлагере и не получивший от властей ни удостоверения ветерана, ни даже инвалида войны, которого я звал просто — дядя Мотя, стал заядлым грибником. Каждое воскресенье он привозил нам на мотоцикле мешок подосиновиков и маслят, которыми в те времена были полны невельские леса, а на базаре грибки стоили дороговато. Мы объедались жареными, пареными, солеными грибами долгое время, но внезапно, как и все хорошее, это закончилось. Как-то, зайдя к дядьке в гости, я задал лермонтовский вопрос: «Скажи-ка, дядя, а почему исчезли грибы с нашего стола — вроде мотоцикл-то на ходу?» Дядька вздохнул:
— Пришел как-то ко мне сосед Толик, выпили по пиву, и предложил он заняться сбором грибов. Соберем, мол, много-много и всего-то за пару часов. Я засомневался, а этот говорит — есть секрет, в котором он настолько уверен, что может поспорить на ящик водки. В ближайшее воскресенье мы поехали. «Секрет» Толика был обернут большой мешковиной. В грибном месте, съехав с основной дороги на еле видную проселочную, Толик остановил меня и на первой сосенке повесил свой секрет — знак «проезд запрещен», в простонародье именуемый «кирпичом».
Никто не рисковал ехать «под кирпич», боясь въехать в закрытую зону, где находились обкомовские дачи, и мы раз за разом без конкуренции собирали грибы на значительной территории. И все чин-чинарем, да надо ж, невезуха какая! Ехали мы на очередной сбор грибов, и откуда знать нам, что следом попрется патрульная ГАИ. Те увидели «кирпич», а под ним свежие следы, быстро вычислили нас. Подъехали и сразу: «Мужики, с вас штраф — три рэ с носа! Или заберем права». Нам бы заплатить, да Толик, дурак, заголосил: «Какой штраф! Тут проезд свободный, это мы сами знак повесили, чтоб не мешали грибы собирать!»
У гаишников глаза стали круглые. Они переглянулись. «Аааа, — говорят, — так это уже самовольная установка знака. Это вам не боровик срезать, и не под кирпич проскочить, — это уже червонец с носа. А не хотите платить, пожалуйста, под суд пойдете — тут дело серьезное, и эту железяку — показали на мотоцикл — могут конфисковать». В общем, всю «наличку» до копейки забрали, знак забрали и еще две дырки в талоне водителя пробили, провались эти грибы пропадом. А с Толиком, рационализатором хреновым, я больше не разговариваю…
Так закончилась грибная эпопея.
Как-то мы с моим тестем, главным судмедэкспертом города Витебска Израилем Моисеевичем Шапиро ехали по делам в сторону вокзала. Перед привокзальной площадью мы повернули влево и были через тридцать метров остановлены дружинниками-гаишниками.
— В чем дело? — поинтересовался тесть. Наличие в кармане красной книжечки сотрудника милиции настраивало его на благодушный лад.
— Вы неверно повернули влево, — уверенно произнес старший группы. — Надо было взять левее и повернуть. А вы ехали по центру и не перестроились.
— Помилуйте, — засмеялся тесть, — там же нет разметки!
— Нас это не касается.
— Но так едут все, вы посмотрите!
— Значит, у всех отнимем права, — уверенно заявил старший.
— Ну, давайте смотреть, — мы с тестем вылезли из машины и пошли участвовать в поимке нового нарушителя, каковой не заставил себя ждать, — новая «лада» лихо совершила поворот из центра улицы, и старший отчаянно замахал жезлом, останавливая автомашину. Из «лады» с красным от охватившего его гнева лицом вылез главный гаишник города. Выхватив из толпы знакомое лицо судмедэксперта, хрипло спросил:
— Что-то случилось тут?
Тесть умирал от смеха:
— Витя, ты, оказывается, правил не знаешь! А еще главный гаишник города!
— Это кто тебе так сказал?
— Вот эти твои подопечные с жезлом. Сейчас и права у тебя отнимут — останешься без работы, — давно я не видел своего тестя таким веселым.
— Кто старший? — спросил главный гаишник области, обращаясь к группе помощников ГАИ — В чем дело?
— Вы неправильно выполнили поворот влево, — мужественно выпалил старший.
— Дайте вашу путевку, — лицо начальника витебского ГАИ и стало пунцовым от злости.
Получив путевку, главный гаишник смял ее и швырнул наземь.
— Через минуту чтоб вас здесь не было. И чтоб в отделении ГАИ я вас не видел, — мрачно, не глядя ни на кого сказал главный гаишник города, пожал тестю руку, сел в свою «ладу» и умчался по своим гаишным делам, а мы — по своим, оставив без полномочий растерянных добровольных помощников ГАИ.