Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2012

Анна Берг

Синдром Холокоста у последующих поколений

Как мне кажется, во всякой профессии есть социальный смысл, а особенно в моей. Каждый психотерапевт, получивший образование в США, прошел курс безвозмездного служения клиентам. Докторская программа моего университета направляла будущих студентов на стажировку в местные религиозно-культурные учреждения в соответствии, конечно, с конфессиональной принадлежностью каждого. Мне же посчастливилось набраться опыта консультирования русскоязычных еврейских семей в тихом университетском городке недалеко от восточного побережья США.

ХХ век был полон для советских евреев трагическими событиями и страшными потерями: погромы, революции, войны, сталинские репрессии, Холокост и, наконец, эмиграция. Американские психологи, работавшие в 1970-90-е годы с семьями еврейских иммигрантов из Советского Союза, указывают в своих отчетах, что эта группа клиентов отличается недоверием ко всем органам власти. Одновременно, русские евреи проявляют почти детское стремление быть под защитой государственных социальный институтов! Русские евреи отличаются скрытностью даже в общении с близкими, особенно детьми, и удивителен внешний стоицизм, с которым взрослые и дети переносят все невзгоды и потери. Обращу внимание на понятие «внешний», так как исследователи отмечают, что неутихающая внутренняя, не осознаваемая или не до конца осознаваемая боль часто приводит к соматическим проблемам – болезням тела, мало поддающимся медикаментозному лечению. Консультанты наблюдали у своих пациентов депрессии, трудности в общении с близкими, а также необъяснимые с американской точки зрения поступки.

Родители моей клиентки, историю которой я хочу сегодня рассказать, детьми пережили Холокост. Марина Т. – деятельная журналистка, внешность и походка которой поворачивают в ее сторону головы спешащих в утренней нью-йоркской толпе. Казалось бы, жить да радоваться, пожиная плоды удачного сочетания красоты и таланта. Но Марина страдает депрессией, много лет борется с анорексией и булимией, в личной жизни переживает одну болезненную неудачу за другой. Американские психотерапевты регулярно «сажают ее на все новые таблетки», от которых она быстро отказываются, так как они «заглушают» ее способность к журналистскому творчеству.

В начале нашего общения я попросила Марину выразить причину своего обращения к психотерапевту одним вопросом и после некоторого сопротивления получила ответ: «Как избавиться от боли, которая живет во мне с тех пор, как я себя помню?». Мы начали искать ответ на этот вопрос вместе...

Марина мало что могла рассказать о жизни свих родителей. Люди, пережившие Холокост, сказала она, «держат память о том, что с ними было, при себе, а нам – их детям – оставляют только необъяснимую боль». Я предложила Марине нарисовать свое генеалогическое дерево. В ответ она пожала плечами и сказала, что отец умер несколько лет назад и никаких родственников с его стороны она не знает. Мама, с которой Марина продолжала жить в период нашего консультирования, родственников своих почти никогда не упоминала. Отвечая на вопрос моей пациентки, мать рассказала ей, что с ее отцом они познакомились в советском детском доме, куда были привезены из разных концентрационных лагерей. Потом жили вместе, много работали, учились вечером, поженились, родили дочь, в 1980-х иммигрировали в США. Для меня это описание жизни выглядело, как пунктирная линия. Марине же оно и вовсе показалось набором разрозненных точек.

В ходе терапевтических сессий с Мариной я постепенно узнавала о мелочах ее повседневной жизни и общения с матерью, в которых проявлялась борьба подсознания старшей женщины с остро травмирующими обрывками детских воспоминаний о войне и жизни в лагере. Это внутреннее сопротивление разрушительной памяти, по моему предположению, рождало у матери тупую изнуряющую психологическую боль. Борьба с этой болью отнимала у нее энергию, которая, при лучших обстоятельствах, должна была быть потрачена на любовь и заботу о дочери. Скрытность матери служила почти герметичной крышкой, не позволявшей боли вырваться наружу. Замкнутость и даже внешняя отстраненность от единственной дочери помогали жертве Холокоста не дать последствиям психологических травм и страшных потерь вырваться наружу и открыто повлиять на Марину. Опосредованное же влияние было очевидно.

Человеческая психика обладает механизмом вытеснения травмирующих воспоминаний, позволяющим жертве не думать постоянно о пережитом ужасе и перенесенных потерях. Травмирующие моменты вытесняются в подсознание и удерживаются там, как пар под крышкой скороварки. Создается внутреннее психологическое «давление», разрушительно влияющее на настроение, поведение и отношения с окружающими человека, его испытывающего. Жертвы Холокоста и других страшных событий, сами того не подозревая, тратят огромное количество психической энергии на удержание травмирующих воспоминаний в подсознании, от выхода их в сознание в виде невыносимых кошмаров наяву. У обычных людей психическая энергия расходуется на психологический рост и профессиональное развитие, создание отношений, дружбу, любовь, воспитание детей, сопереживание и помощь близким. Перерасход этой энергии на вытеснение из сознания травмирующих элементов прошлого существенно ограничивает возможность страдающего на нормальную жизнь.

Психологи часто предлагают пациентам, пережившим травмирующие события, вспомнить их во всех подробностях, пережить заново и постепенно забыть, а не просто вытеснить в подсознание. Извлечение таких событий из подсознания – процесс долгий, болезненный и не всегда успешный. Часто помогает гипнотерапия, но не многие пациенты на нее соглашаются, так как боятся даже кратковременной потери контроля над собой. В случае с Мариной я имела дело с жертвой Холокоста во втором поколении, и даже гипнотерапия ей не помогла бы, так как события, пережитые ее матерью, не были частью ее собственного опыта и, соответственно, не относились к ее воспоминаниям.

Результаты психологических исследований процесса адаптации детей жертв Холокоста в США и Израиле показывают, что в течение всей жизни они испытывают симптомы посттравматического расстройства, депрессию и демонстрируют другие признаки психологического нездоровья. Все это негативно сказывается и на их детях. Американские психотерапевты указывают, что особенно трудно работать с жертвами Холокоста, приехавшими из бывшего Советского Союза, так как тотальный контроль, сталинские репрессии и государственный антисемитизм заставляли их еще дальше прятать свои чувства и переживания от окружающих.

Понимая, что от матери клиентки подробного ответа на вопрос, откуда к ней пришла та боль, ждать не приходится, я предложила Марине заняться расследованием истории ее семьи. Мой расчет был прост: изучая прошлое своих близких, она узнает не только о потерях и страданиях, но и о достижениях, моментах преодоления невзгод и торжества человечности, без которых жизнь просто не бывает. Как Марининому психотерапевту мне было важно переключить ее внимание с деструктивного само-копания на конструктивное «раскапывание» моментов истории Холокоста, к которым непосредственно были причастны ее близкие. Скажу сразу, что задумка моя удалась. Марина, убедив своих работодателей в актуальности темы историй отдельных семей в Холокосте, провела два года в Польше, на Украине и в Белоруссии, изучая архивы. Используя свой прекрасный русский язык, бережно сохраненный в семье родителями в годы эмиграции, она опросила сотни людей, записав десятки интервью. На время это работы она забыла о депрессии, восстановила утерянный в прошлом аппетит, а к завершению проекта у нее уже был ответ на вопрос «откуда?» и черновик книги историй жертв Холокоста.

Маринина мама так и не обратилась со своей болью к психотерапевту. Но теперь она не расстается с копией книги своей дочери и помогает ей собирать воспоминания русскоязычных еврейских иммигрантов в Нью Йорке.

История клиентки Марины Т. видоизменена мной так, чтобы никто никогда не догадался, кто именно описан в ней. Как член Американской психологической ассоциации в своей работе я соблюдаю требование конфиденциальности. Конфиденциальность позволяет психологам делиться опытом, не предавая огласке подробности жизни клиентов.

За последние двадцать лет в мире было опубликовано более 180-и психологических исследований о людях, переживших Холокост: заключенных концентрационных лагерей в Европе, беженцев из Советского Союза, участников партизанского движения, родственники которых были убиты или угнаны фашистами. Результаты этих работ показывают, что последствия посттравматического синдрома проявляются не только у самих жертв, но и во втором, а иногда и в третьем поколениях. Сила и глубина разрушительного влияния последствий перенесенных страданий на психику выживших зависит от того, насколько быстро они имели возможность вернуться к нормальной жизни и восстановить старые или построить новые человеческие связи; например, найти и воссоединиться с близкими или начать новую семью. Вторым фактором, оказывающим долговременное положительное влияние на психологическое здоровье жертв Холокоста, является отношение широкого окружения к их переживаниям. Так, в Израиле, где изучение Холокоста и увековечение памяти об этом страшном периоде в истории евреев вплетено в ткань повседневной жизни, выжившие чувствуют себя намного лучше, чем в бывшем Союзе, где у евреев было непринято открыто говорить о своих потерях и страданиях.

В Советском Союзе жертвы Холокоста старались не делиться своей болью даже с близкими. Гонения на евреев со стороны сталинского режима, чуть не закончившиеся массовой высылкой в Сибирь, не прекращавшийся до середины 1980-х годов государственный антисемитизм, бытовая нелюбовь к евреям создавали непрерывное психологическое давление. Царивший в Союзе всеобщий запрет открытого самовыражения был последним болтом, закрутившим крышку «скороварки» в психике у выживших в геноциде евреев. Даже иммигрировав в свободные Штаты, граждане которых чуть что бегут к психотерапевтам, советские евреи старшего поколения не представляют для себя возможным обращение к специалисту с психологическими проблемами. А мы всегда готовы им помочь… DoctorAnnaBerg@gmail.com