Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2012

Мария Френклах

Мария Френклах

Суровая юность

На Полесье, в деревне Редьки, жила большая колхозная семья Миндлиных. Отец с матерью, пять хлопцов и одна девчонка – это я. Вторым по возрасту (1919 год рождения) был Аркадий. У мамы, колхозницы-ударницы, хозяйки большой семьи, он был главным помощником по дому и хозяйству. Сначала он вместе со старшим братом Михаилом учился в городе Мозыре. Но в голодные 1930-е годы Аркадия из городской школы забрали и определили в седьмой класс нашей Прудковской школы. Определили, но в тот же день и отчислили за драку и выбитые зубы одноклассника Козыря, который впоследствии был командиром партизанского отряда, а после войны стал начальником Гомельского КГБ и с которым после Победы Аркадий очень тепло неоднократно встречался.

Итак, школа была напрочь отвергнута. Вскоре двоюродный брат Арон Шейнкман забрал Аркашу в Москву и определил на стройку. Жили они в общежитии 2-го Подшипникового завода. Работа Аркадию нравилась, и он хотел стать строителем, но тут ему отказали в общежитии, и пришлось уехать домой.

В деревне, конечно, приволье, прекрасная полесская природа, свобода, друзья. Аркаша, как звали его друзья, был заводилой, душой компании. Но бедность и нищета в те годы в этих, да и в других местах, были потрясающими. Народ разут и раздет. Худая одежонка в основном домотканая и домошитая. Чтобы купить ситца на наволочки, ночевали в городе под магазином. Жизнь в колхозе едва теплилась. Но дети росли заботливыми и работящими.

На Аркаше лежали все дела по дому. Мама убегала на работу в соседний колхоз очень рано, а ему приходилось, как говорится «закрывать печку»: доварить обед, доглядеть хозяйство, заниматься младшими. Подпоясанный полотенцем, как заправский пекарь, допекал на трех сковородках блины. У него все получалось. Он был прирожденным грибником – видел их, казалось, даже под землей. На заре, когда чуть-чуть серело, первым был в дубняке на своих заветных местах, где набирал полную коробку бело-коричневых крепышей. А дома, любуясь, перебирал и сортировал этих красавцев. Летом работал поваренком в пионерском лагере. Бывало, что за помощь ученикам родители благодарили его ладным куском сала.

Мы, дети, всегда знали, что он будет артистом. У Аркадия был красивый высокий голос, он прекрасно танцевал, отлично плавал, имел спортивную фигуру и был хорошо физически развит. Помню, ему сшили новую поддевочку, и мы, дети, провожаем его в этой поддевочке на поезд – он едет поступать в артисты. Чуть позже мы узнали, что он сдал экзамены и принят в театр и вместе со своим закадычным другом Алешкой Шевченко из колхоза «Правда» будет играть на сцене Полесского драматического театра. Главный режиссер театра Потехин пользовался огромной популярностью и любовью в Мозыре. В вестибюле театра были выставлены портреты любимых артистов. Театр гастролировал в других городах, областях, в Минске. Бывало, летом Алешка с Аркашей возвращаются пешком из театра (что такое для молодых 8 километров!). Как они пели! Их голоса неслись над деревенскими просторами, люди были зачарованы этой музыкой и ждали повторения чуда.

Отец сначала не одобрял театрального увлечения сына, считая это несерьезным делом. Но однажды отца и мать пригласили на спектакль «Партизаны» по книге Я. Коласа «Дрыгва», где Аркаша играл главную роль. Сына родители не узнали, а спектакль понравился.

В 1939 году пришло время служить в армии. Всем театром тепло проводили Аркадия, надеясь на скорую счастливую встречу. Служба пошла хорошо. Он стал курсантом танкового училища. Мы получали бодрые письма, фотографии великолепных парней из его экипажа. Скупо писал, что обстановка в мире нормальная, а мы сильны и непобедимы. Мы были спокойны, так говорили все, а мы этому верили. Было, правда, от него одно непонятное письмо, где Аркадий писал отцу, что хочет с ним о чем-то поговорить. Но чтобы встретиться, нужно было вызывать сына, а для этого надо было выправлять всякие бумаги, а этого отец не умел.

И вдруг война. Мы восприняли эту новость спокойно, ведь верили властям и не сомневались в нашей силе. Три сына и четыре племянника моих родителей были в армии. Односельчане нас уважали, и было принято решение не уезжать. Так мы остались.

В это время началось создание Мозырского партизанского отряда, и отец принял в этом самое активное участие. Штаб отряда временно расположился у нас дома, благо жили мы у самого леса и, если что, могли быстро уйти в лес.

До нас дошел слух, что Алешка Шевченко второй день пьет, бушует, вспоминает и скорбит по Аркаше. Будто бы очевидец рассказал ему, что Аркашин танк подорвался, и весь экипаж погиб. Папу с мамой это известие подкосило, при нас держались, но сразу как-то заметно постарели. Теперь все знают, что в это время на фронте действительно складывалась трагическая обстановка. Танковая часть, где служил Аркадий, попала в окружение под Белгородом. Прижатые к Северному Донцу, расстреливаемые прямой наводкой немецкой артиллерией, танкисты сражались до последней возможности, а потом под бомбежкой и незатихающим артогнем бросались вплавь.

Аркадий, перворазрядный пловец, совершил ошибку, едва не стоившую ему жизни. Почему-то, вместо того, чтобы скорее выйти из-под обстрела, плывя по течению, он греб против, и стал тонуть. Последнее, что увидел Аркаша было лицо мамы… и все.

Он рассказывал потом: «очнулся, почувствовал землю и понял – живой. Выбрался на берег, стал звать ребят. Но было тихо – мало кто выплыл. Охваченный тоской, пошел вдоль берега и в предвечерних сумерках зашел в развороченный лесок. Вдруг увидел брошенный танк. Осмотрелся – никого. Танк оказался на ходу, ни раненых, ни убитых. Боеприпасов нет, но заправлен. Подумал – это судьба! Завел машину и погнал по проселку. Двигался всю ночь, под утро выскочили из березняка двое: один немолодой, похоже, офицер, и солдат. Стой! Кто такой? Куда?» Завернули и прямо в бой. В том бою меня тяжело ранило в шею».

После госпиталя Аркадий воевал на Северо-Западном фронте командиром танкового взвода. Затем был 1-й Украинский и 2-й Украинский фронт, на котором потерял второй экипаж дорогих ребят, а сам снова был ранен. После лечения и краткосрочных курсов Аркадий снова на фронте.

В 1943 году Аркадий в составе 3-го Украинского фронта освобождал Украину. К этому времени он командовал танковой ротой. В тяжелом бою за Мариуполь на танке «Донской казак» его экипаж первым ворвался в город, и за это он был награжден Орденом Боевого Красного Знамени, а танк «Донской казак» впоследствии был установлен на постаменте в центре города. Аркадий стал почетным гражданином города. На всю жизнь сохранил он искреннюю дружбу минчан с мариупольцами. Приезжали друг к другу и гостили семьями.

О другом эпизоде героической боевой судьбы Аркадия – освобождении украинского города Николаева, уже после войны рассказал на основании архивных материалов корреспондент одной из украинских газет. Вырезку из этой газеты прислали брату домой в Минск.

А война продолжалась. В январе 1944 года был освобожден и родной Мозырь. Я, сестра Аркадия, с 14-и лет была в 37-й Ельской партизанской бригаде, но Аркаша, разумеется, этого знать не мог. Вскоре после освобождения наши командиры Мищенко и Черноглаз решили посетить мою деревню. В отряде знали, что я осталась одна, мама, папа и братья расстреляны. Я давно решила, что если мои близкие, оставшиеся дома, убиты, то те братья, что были на войне, не выжили и подавно. На родину я не торопилась – тяжкие и страшные воспоминания были слишком свежи в памяти. Но мои командиры наоборот настаивали на поездке.

Зимой, когда еще не все дороги были разминированы, мы на санях, в тулупах, отправились за пятьдесят километров и добрались до небольшой, засыпанной снегом деревушки. Везде войска. В нашем доме казачий штаб, часовые не пропускают. Мои командиры настаивают – хозяйка ведь. На шум вышел полковник. Познакомились. Полковник, услыхав нашу историю, так проникся, что тут же предложил мне поехать к его семье в Москву и обязательно учиться.

Черноглаз и Мищенко вежливо, но решительно остудили его порыв. Хорошей и теплой вышла встреча, а адрес его семьи мы все-таки захватили. На разговор пришли и односельчане. Не верили своим глазам, знали, что все погибли, а Маша где-то сгинула, а она, оказывается, воевала. Это выглядело невероятным. Но говорить мне ни с кем не хотелось. Я видела, что не все рады моему возвращению, некоторые опускают глаза. Всем было тяжело и неловко. И вдруг незнакомая, запыхавшаяся девушка кричит: «Вас ищет брат, ваш средний, Аркадий!» – и протягивает мне солдатский треугольник.

От нечаянной радости я чуть не потеряла сознание. Это заметили мои командиры. В их глазах был немой вопрос: «Это правда?» А я уже вижу мысленным взором пацана, отбивающего чечетку в маминых туфлях на высоких каблуках, пока она вышла подоить корову. Это он, наш артист, живой. В отряде все были рады за меня. Всем отрядом сочинили ему письмо. Переписку вели старшие. Как-то быстро пришел ответ. Брат уже знал о трагедии нашей семьи – гибели родителей и младших братьев, но рад – у него хоть сестренка есть. Только недоумевал, почему мне придется жить в детдоме, пока он воюет.

Они стояли под Яссами. Однополчане Аркадия, узнав о трагедии в семье командира, обратились к командующему. Аркадий получил краткосрочный отпуск и попутным транспортом, где в теплушке, где на паровозе, а где и пешком, весь испачканный мазутом добрался до Мозыря. Был май 1944 года. Я тогда работала в библиотеке райкома ВКП(б). Впервые за войну держала в руках книгу, и вдруг нахлынуло щемящее чувство ушедшего детства. Такое же чувство я испытала, когда освободив город и расположившись в доме, я увидела на подоконнике пыльную хозяйскую чернильницу-невыливайку.

В тот день вокруг было много читателей, в основном солдат. На душе тяжело, в руках письмо Аркадия, и я прячу слезы. А тут какой-то военный ходит взад-вперед, открывая и закрывая безбожно громыхающие жестью окна.

Спрашиваю, не поднимая головы: «Вы долго еще будете ходить?» Слышу: «А вы со всеми разговариваете, не глядя?» – и улыбается. Я подняла глаза, замерла, а потом дико закричала. Бросилась в кабинет к Черноглазу, где шло заседание райкома. «Он там стоит!» – кричала я. В ответ иронично: «Членораздельно, Маруся. Кто стоит? Где стоит?». «Там, там. Он!» только повторяла я. «Если там стоит, пошли». Выходим на крыльцо. Народу, военных собралось, недоумевают, что за истерика. Аркадий стоит у другого входа и улыбается. Я кричу: «Аркадий, это ты?» «Вот она!», – закричал Аркадий. И, бросив на землю свой вещмешок, он побежал ко мне. Это была и радость, и слезы навзрыд. Его подхватили, обнимали, качали.

В отряде встречу с Аркадием отмечали как праздник. Его поили, отвлекая от безмерного горя. А он страдал, расспрашивал о расстрелянных близких, пытался понять, о чем они говорили, на кого надеялись. Я, как могла, отвлекала его, я казалась себе сильнее и старше его. А брат закрывался, стонал и выл от горя. Он не простил себе гибель родителей до конца жизни, считал, что должен был подсказать им, что надо было уходить.

Я сразу заметила, как после такой шумной встречи и, увидев меня почти взрослой, он вдруг забеспокоился. Настаивал на встрече с командованием отряда, торопил. И только после знакомства с ними, бесед и встреч, узнав многое обо мне, да и я рассказала о себе, он успокоился. Пять дней пролетели, как один. Возвращался Аркадий на войну как-то буднично и страшно. Подошел состав, он вскочил на подножку, махнул рукой и поехал воевать дальше, оставив мне только неизвестность и надежду. В тот миг я ничего не чувствовала, но в голове стучала единственная мысль: «Нашла и потеряла, нашла и потеряла, нашла...»

Моя жизнь протекала теперь от письма до письма, остальное время будто остановилось. Я следила за сводками Информбюро. Если говорили об участии в боях отдельной танковой армии генерал-лейтенанта Свиридова, значит он там. По буквам, выделенным жирным шрифтом, я прочитывала названия городов и стран, где воюет Аркадий. Было одно письмо, написанное в танке, на куске оберточной бумаги. «Жив, здоров, вышел из боя, благодаря тебе. Ты у нас счастливая, найди Борьку и Михаила. (Я нашла их, но только в 1946 году. Оба воевали с 1941 года. Михаил защищал небо Москвы, Борис воевал в партизанском отряде имени Гастелло. Это уже совсем другая история).

А война продолжалась. Аркадий Григорьевич Миндлин командовал танковой ротой. День Великой Победы застал брата в освобожденной столице Австрии, благодарной Вене. После Победы Аркадий служил в Румынии, позже перевелся в Белоруссию. Несколько лет был в Гродно, а затем уже до последнего дня службы в Уручье под Минском готовил молодых танкистов, часто сокрушаясь, что нынешнее поколение физически слабее его сверстников – двое суток в танке без сна не выдерживают.

Фронтовые друзья часто гостили у него в Минске. О боевых делах, подвигах не любили рассказывать. Заметно было, как грустнели лица, когда вспоминали погибших друзей. Слишком высокой ценой было заплачено за победу.

Потом была демобилизация. Активная жизнь и работа на гражданке в Минске. Он любил людей, и они отвечали ему взаимностью. Среди друзей и на работе Аркадий был уважаемым человеком. Он любил природу, и эта любовь также была взаимной. Свое отношение к природе брат передал своим детям и внукам. До последней возможности сам Аркадий и вся семья вечера и выходные проводили зимой на лыжах, а летом в лесу.

В 2000-м году брат в составе группы ветеранов Великой Отечественной войны представлял Белоруссию на Параде Победы и торжествах, посвященных юбилею, был принят министром иностранных дел России Игорем Ивановым. До последнего вздоха Аркадий оставался доброжелательным и светлым человеком. Умер брат в июле 2001 года.

Две его дочери и сын, известный фотограф-орнитолог, а также трое внуков живут в Минске. Так же, как дед и отец любят лес, белорусскую природу, часто бывают в местах, знакомых с детства. А для Аркашиного сына Геннадия Миндлина лес стал частью его жизни. И я уверена, что след, оставленный в жизни моим братом, вызывает уважение знавших его людей, гордость и любовь родных и потомков.