Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2013

Раввин Шмарьягу Иехуда Лейб Медалье

Вилен Столовицкий, Леонид Гомберг

В годы террора

Синагоге на Большой Бронной – 130 лет

После революционных потрясений 1917 года Синагога на Большой Бронной какое-то время сохраняла свое значение как одного из главных духовных центров московских евреев.

С 1922 года кантором в ней работал Мойше Хаим Гуртенберг. Этот тихий, улыбчивый человек невысокого роста обладал удивительным голосом. «Шелк и бархат», – говорили о его голосе люди.

В 1929 году как служитель религиозного культа Гуртенберг был лишен избирательных прав – т.е. стал «лишенцем». Этим зловещим термином в СССР обозначались люди чуждых советской власти сословий: нэпманы, раскулаченные, священнослужители, бывшие дворяне – одним словом, потенциальные враги. Как члены семьи «лишенца» дети кантора – а их было семеро – долгое время не имели право на образование.

За годы работы в Синагоге на Большой Бронной М.Х. Гуртенберг стал душой общины. Он обладал не только отличным голосом, но и глубокими знаниями Торы, прекрасно вел молитвенную службу.

В праздничные дни синагогу посещало множество прихожан. При синагоге действовал хор мальчиков, которым руководил М.Х. Гуртенберг, работал хедер. Правда, во второй половине 20-х годов хедер закрыли, но хор мальчиков до поры до времени продолжал работать. В 30-е годы антирелигиозная кампания усилилась: закрывались синагоги и молельные дома, ликвидировались хедеры и миквы, подвергались притеснениям, допросам и арестам раввины, канторы, шойхеты и даже кладбищенские работники. Разумеется, популярность кантора Синагоги на Большой Бронной не могла не вызвать подозрения в НКВД.

19 ноября 1937 года в одном из домов Останкино, тогда московского пригорода, большая семья кантора Гуртенберга собралась за ужином. И тут раздался резкий стук в дверь. Гуртенберг сразу все понял…

В следственном деле Мойше Хаима Гуртенберга находятся лишь два протокола допросов, каждый – по одной неполной страничке. На первом допросе после уточнения биографических данных ему были заданы два вопроса:

«Назовите лиц, которые посещают вас и вы их?»

«Кроме, как в синагоге, я ни с кем не встречаюсь и не встречался. А синагогу посещают разные лица, назвать их не могу».

«Назовите своего раввина».

«Наш раввин Медалье возглавляет четыре синагоги. В нашей синагоге бывает очень редко».

На втором допросе Гуртенбергу по существу был задан только один вопрос:

«Следствию известно, что вы, будучи недовольны советской властью, проводили контрреволюционную агитацию. Признаете себя в этом виновным?

«Нет, я виновным себя не признаю, так как я никакой антисоветской агитации не проводил и по этому вопросу ни с кем вообще не разговаривал».

Как выяснилось позже, главными свидетелями обвинения Мойше Хаима Гуртенберга выступили некие «супруги Б.», которые и дали компрометирующие показания на кантора:

«Гуртенберг группирует вокруг себя жителей села Останкино, среди которых проводит контрреволюционную агитацию, говоря: «Скоро советской власти придет конец, идите против коммунистов, губителей народа. При общем усилии мы свергнем их, нам помогут тайные выборы».

«Гуртенберг систематически проводил контрреволюционную агитацию, говоря: «Я советскую власть ненавижу потому, что она эксплуатирует и разоряет народ, скорей бы война, тогда ей наступит конец».

Что заставило этих людей оклеветать ни в чем неповинного человека, – неизвестно, но именно их слова легли в основу обвинительного заключения, в котором говорилось, что «допрошенный в качестве обвиняемого Гуртенберг виновным себя не признал, но достаточно уличается двумя свидетельскими показаниями».

5 декабря 1937 года по постановлению Тройки при Управлении НКВД по Московской области за «проведение контрреволюционной пропаганды террористического характера» кантор Мойше Хаим Гуртенберг был приговорен к высшей мере наказания.

10 декабря 1937 года он был расстрелян на Бутовском полигоне.

Реабилитирован 3 апреля 1957 года.

Вскоре после расстрела кантора Гуртенберга был арестован р. Шмарьягу Иехуда Лейб Медалье, с 1933 года исполнявший обязанности раввина Московской еврейской общины. Этот мужественный человек выступал с призывом об освобождении из тюрьмы VI Любавичского Ребе Йосефа Ицхака Шнеерсона, арестованного органами ОГПУ в 1927 году, приговоренного к смертной казни, но затем под давлением мировой общественности освобожденного из большевистских застенков.

Раввин Медалье родился в Литве в 1872 году, начал свое служение в Туле, а через некоторое время возглавил большую еврейскую общину в Витебске.

Ко времени революции 1917 года у раввина было шесть сыновей и пять дочерей. В 1920-х годах его пригласили в Москву. Однако давление на еврейских религиозных лидеров с годами все усиливалось. Власти постоянно придирались к раввину, семья была выселена из московской квартиры и переехала в пригород – в Лосиноостровск.

Пришел великий террор 1937–38 годов.

Некто капитан Аронов направил «по инстанции» записку от 28 декабря 1937 года, согласно которой раввин Медалье поддерживал тайные отношения с Ребе Шнеерсоном. Во время еврейских праздников 1935 года раввин якобы встречался с представителем американского посольства и передал ему «клеветническую информацию» о положении евреев в СССР. Согласно доносу, он был также членом нелегального центра, который руководил всеми хасидами в стране. В связи со всем вышеизложенным бдительный капитан просит санкцию прокурора на обыск и арест. Раввин был арестован 4 января 1938 года.

За три с половиной месяца заключения документов осталось немного. Раввин Медалье не очень хорошо знал русский – его родным языком был идиш – и, вероятно, плохо понимал обвинения. Возможно, его пытали, – на суде он отказался от показаний, данных на следствии. Одним из пунктов обвинения стала встреча с представителем «Агро-Джойнта» Джозефом Розеном, с отцом которого – владельцем красильни в Туле – раввин был дружен в начале своей карьеры. На допросе он «признался», что периодически получал деньги от Розена для раздачи бедным, что, скорее всего, правда, а взамен якобы снабжал последнего «клеветнической» антисоветской информацией.

Опорой для обвинения раввина Медалье стал протокол допроса председателя московской еврейской общины Эммануила Шептовицкого, в котором говорится о «деятельности» подпольной антисоветской еврейской националистической организации «Мерказ мизрахи» («Восточный центр»), разумеется, никогда не существовавшей.

Пока раввин Медалье находился в НКВД, семья не получала никаких известий. Письма и передачи не принимались. В апреле жена раввина Двойра Медалье пишет письма Сталину и Молотову, а также в Верховный Совет СССР. Разумеется, ответа не последовало.

Приближался Пейсах, и Двойра Медалье пишет другое письмо – единственному еврею в высшем руководстве страны Лазарю Кагановичу. Этот душераздирающий документ просто невозможно оставить без внимания: «...Являясь чрезвычайно религиозным человеком, мой муж не пользуется пищей из общего котла, и, если ему не предоставить специальный паек, то он питается все время исключительно куском хлеба и кипятком... В настоящее время вопрос с его питанием еще осложняется ввиду наступления пасхального периода (с 15 по 24 апреля с. г.), во время которого все религиозные евреи принимают в пищу вместо хлеба определенного вида опресноки (мацу). Учитывая, что при отсутствии мацы мой муж обречен на 8-дневный голод, прошу Вас дать указание органам НКВД о принятии у меня передачи... Считаю, что Вам будет понятно положение старого раввина, очутившегося в пасху вне дома, без мацы и пищи, дозволенной еврейским законом к употреблению в пасху».

Но и это письмо осталось без ответа.

После праздника Пейсах ему суждено было прожить только два дня.

26 апреля 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело по обвинению Медалье Шмер-Лейб Янкелевича, 1872 г.р., бывшего Главного Раввина Москвы…

«Предварительным судебным следствием установлено, что Медалье являлся активным участником антисоветского еврейского религиозного центра, ставившего своей целью свержение Советской власти, в своей контрреволюционной деятельности Медалье был связан с директором Американского общества «Агро-Джойнта» Розеном, которого и снабжал клеветническими материалами о положении Советского Союза...

Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила:

Медалье Шмер-Лейб Янкелквича к высшей мере уголовного наказания – расстрелу с конфискацией всего принадлежащего ему имущества».

В тот же день (!)он был расстрелян на полигоне «Коммунарка» за южной окраиной Москвы. Раввин Шмарьягу Медалье реабилитирован 7 декабря 1957 года.

Через некоторое время после расстрела М. Х. Гуртенберга и Ш. Л. Медалье Синагога на Большой Бронной была закрыта.

К началу 1939 года в Москве остались только две действующие синагоги: Хоральная в Спасоглинищевском переулке и синагога в Марьиной Роще.