Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2013

Фаня Бранцовская на переднем плане слева

Александр Ступников

Лучших было меньшинство

Фаня Бранцовская – последняя сегодня в Литве партизанка еврейского отряда. Таких отрядов там было несколько, но все они, как и в Беларуси, начинались с гетто, с подпольной организации, с двойной опасности, со страха соседей – как бы из-за них не пострадать, и с помощи людей за проволокой – поляков, литовцев, русских. Таких было меньшинство. Но лучших в большинстве и не бывает. Бывает, когда власть убеждает, что большинство – лучшие. Тогда становится совсем плохо... Рассказывает Фаня Бранцовская.

В гетто Вильнюса у нас была подпольная организация, и я сразу вступила в нее, потому что была активной девушкой. Организация существовала с января 1942 года. Это было объединение разных партий. Были и социал-демократы – бундовцы, и правые – «бейтаровцы». Командиром подполья стал коммунист Витенберг. В это время, всего через полгода после начала войны, в гетто оставалось 20 тысяч евреев. Комендант-немец сказал: «Вы хотите, чтобы ликвидировали и этих оставшихся? Что ваши мальчишки и девчонки смогут сделать? Командир подполья должен сдаться, иначе...» И Витенберг сам сдался немцам. Он сумел покончить с собой в тюрьме. А на его место встал Аба Ковнер.Он не был военным. Просто активным парнем, сионистом. Аба и выводил потом нас в лес. В гетто мы не спорили о политике. У нас был реальный общий враг. И в партизанах, никакой политической борьбы не было. Хотя каждый из нас в душе был предан той партии, к которой принадлежал.

Конечно, это правда, что нас убивали в основном сами литовцы. Во многих местечках еще до прихода немцев. Вы знаете, что в Понарах, в лесу под Вильнюсом, в ямах погибли сто тысяч человек. Исполнителями расстрелов были в большинстве, литовцы. При советской власти на памятнике там было написано, что погибло 100 тысяч советских граждан. О том, что это в основном евреи – ни слова . И только после независимости появилась надпись, что здесь убито 70 тысяч евреев фашистами и их местными пособниками. Чтобы написать про «пособников» стоило нам много здоровья. Но зато теперь везде, где тогда расстреливали евреев, а таких мест в Литве около двухсот, написано «местные пособники». В Понарах расстреливали также и польских патриотов, и антифашистов любой национальности. Почему так случилось? С одной стороны, может быть, зависть – у соседа есть шкаф, а у меня нет. Есть повод забрать все и обогатиться. Литва-то была небогатая. Потом говорили, что евреи участвовали в сталинских депортациях литовцев перед войной. Так я вам могу сказать, что среди депортированных в лагеря евреи составляли семь процентов от общего числа. В каждом местечке были и раввин, и какая-то частная лавочка, где может один человек работал – или жена, или дочка хозяина. Но таких у нас много сталинисты вывезли. Кто-то погиб в Сибири, но парадоксально – многие из них выжили благодаря этой депортации. Сегодня вы нигде не найдете, что евреев тоже депортировали. Говорят, что евреи это делали. Но ведь в каждом народе есть разные люди.

При немцах нас сразу согнали в гетто. Но Вильнюс до войны был польско- еврейский город. Убивать нас начали очень быстро. Когда первый человек бежал из Понар, вернулся в гетто, потому что некуда, и рассказал о расстрелах, то у нас не поверили, решили, что эта женщина ненормальная. Почему? Просто, потому что в безоружных людей, гражданских, не стреляют.

А в Понарах была фабрика смерти. С 11 июля 1941 года до 5 июля 1944-го. Последняя группа, тысяча человек, была расстреляна перед освобождением. Это было уже после ликвидации гетто. Группа состояла из работников-евреев меховой фабрики, транспорта и работников военного госпиталя.

Надо сказать, что антисемитизм у нас был и до войны. Особенно в Польше. И в Вильнюсе тоже. У моего отца была мастерская, и я помню, как студенты у нас разбили там булыжниками стекло. Но с другой стороны, у моей мамы были подруги-литовки, и именно у нее хранились деньги многих девочек их гимназии. Были друзья-поляки. И были случаи, когда литовцы нас прятали. Можно было пострадать, за это и многие пострадали, но прятали. Кто-то за деньги, кто-то по совести. Но мы уже привыкли: в Польше мы были евреями-коммунистами. В Советской России мы евреи-буржуи. Нужно же найти кого-то ответственного за все проблемы? Вот и находили евреев. Они рядом.

Что касается подполья, то, по заданию организации шесть пар девушек должны были уйти к партизанам. Мы сами не знали, что гетто ликвидируют. И вот 23 сентября прошли через малые ворота. Выходили четверо, по парам. Скоро, буквально при выходе, мы увидели, что вокруг каждые пять метров стоят литовские полицейские. Мы поняли, что готовится что-то неладное, и решили не идти по маршруту, в лес. Мы не были похожи на евреек и поэтому на улице среди литовцев не опасались. Но, когда вокруг много полиции, то могут легко потребовать документы для проверки. А их у нас не было. И мы решили вернуться. У входа в гетто увидели уже стоящие грузовики с военными. И тогда мы развернулись и пошли по маршруту. Но, неопытные, заблудились. К вечеру мы побоялись идти в деревню и остались в лесу. Всю ночь шел сильный дождь, но с утра мы продолжили путь и к следующему вечеру вышли к предполагаемому месту встречи. Это должны были быть советские партизаны, где уже существовали и еврейские группы. И вот почти перед нужной нам деревней мы проходили предпоследнюю по маршруту. И вдруг впереди из дома выскочили двое солдат – немцев. Мы уже вошли к первым домам и решили не поворачивать обратно, чтобы не вызвать подозрения и пошли за ними. Тут к нам подбежал парень – поляк.

– Вы куда? – Да вот, идем в такую-то деревню к родным картошку копать. – Не видите, что впереди немцы? – А нам что их бояться? – Так нельзя, – сказал парень – Они могут стрелять еще до того, как спросят. Вчера здесь убили женщину-партизанку. Они шли вдвоем с мужчиной, и немцы без вопросов открыли огонь. Мужчина убежал, а ее убили.

– А где у вас можно переночевать? – спросили мы. – Нигде. В деревне, если увидят, что кто-то чужой пришел, то сразу немцев вызовут.

Не знаю, почему мы ему поверили – парень отвел нас в какой-то сарай. Там мы переночевали. Парень явно понял, что мы идем в партизаны. Утром принес нам литр молока и полбуханки хлеба, что для нас было праздником. Он был связной. Сделал нам две палки и повел в лес, в болото. Там в топи оказались узкие доски и по ним мы шли вглубь. Эту кладку по топи выложили до войны, когда сюда приезжали на охоту министр иностранных дел Польши. По этой кладке под водой мы шли. Так и вышли к партизанам.

Невежественные люди говорят, что, мол, мы в ямы шли, как бараны. Я это в Израиле слышала. Я бы хотела посмотреть, как бы вела себя теперь в такой ситуации израильская молодежь. Даже в гетто мы проводили диверсии и саботировали работу. Есть пассивное и активное сопротивление. Если еврейские женщины перебирали картошку, то бросали туда гнилую. Если мать, защищая своего ребенка от пули, прикрывала собой, это же тоже сопротивление. Мы шли в партизаны не для того, чтобы только спасти свою жизнь. Не об этом стоял вопрос. Мы все хотели мстить за наших погибших. В моей семье погибли почти пятьдесят человек. Я одна осталась жива. Так и у других, выживших в Литве. В отряде мы говорили между собой на идиш. Пели еврейские песни и русские, которые мы знали до войны. Но их было не так уж много.

Когда мы пришли в отряд, нам организовали встречу с командиром бригады. Нас было двое девушек. Мы рассказали сначала, как ушли из гетто в лес. И командир, выслушав, сказал, что, поскольку вы молоды и энергичны, я хочу оставить вас в своем отряде. А рядом с ним сидела женщина-блондинка, вылитая литовка. И вдруг она говорит: «Я тебе еврейских девушек в отряде не позволю». Нам это было очень больно. Спаслись, удрали из гетто в лес и здесь снова антисемитизм. И мы вернулась в тот отряд, куда пришли сначала. Тут уже подошла и большая группа евреев из Вильнюса, которая выбралась из гетто через канализацию. И я им жалуюсь – вот, мол, и здесь не любят евреев. А мне в ответ: «Успокойся. Это еврейка, Азерите. Ее сбросили из Москвы, из штаба партизанского движения. Она просто знала, что моральная устойчивость в еврейском отряде гораздо выше, чем у других, и поэтому нас, двух молодых девушек, направила обратно, в национальный отряд. Она за нас побеспокоилась». Я вышла замуж сразу после того, как я вернулась в Вильнюс. Официально город освободили 13 июля, а 22-го я вышла замуж. Он был тоже партизан.

Условия в лесу были очень трудные. Но мы были наравне с партизанами других национальностей. Кроме советских партизан, действовали и польские. И были очень порядочные люди из Армии Крайовой. Одна, помню, девушка-полячка погибла при освобождении Вильнюса. Она и в гетто ходила, и людей выводила, спасала. Ведь все зависит от человека. Когда обобщенно говорят, что какой-то народ не любит евреев, это преувеличение. У нас в партизанских отрядах много было бойцов и связных – поляков, литовцев. Тепло относились к нам партизанившие русские-староверы. Рядом с нами был польский партизанский отряд имена Адама Мицкевича. И у нас, в еврейском отряде, были другие национальности. Начальник штаба русский. Среди литовских евреев военных-то не было. Потом командир наш был литовец. В отряде были только боевые группы. Случайно оказался один ребенок, который пришел с отцом. Мы устраивали засады, ходили взрывать железную дорогу. Чтобы обеспечить себя едой, иногда приходилось брать у крестьян продукты. Но у нас не было выхода.

После войны одна женщина написала книгу, как, мол, еврейские партизаны расправились с крестьянами в деревне Конюхи. Это польская деревня. И, мол, я там была. Недавно стали вызывать в прокуратуру, искать военных преступников. На самом деле эта была деревня с вооруженной самообороной, и пройти кругом нее было невозможно. Они не пропускали партизан. И мы решили их успокоить. Я позже, когда читала материалы следствия, узнала, что там стояли и полицейские. Была перестрелка, и погибли люди из деревни. Кстати, я там лично не была и в это время лежала после операции. Но, если бы была в строю, то тоже пошла бы. Эта была организованная партизанская операция против деревни, которая сотрудничала с немцами и литовской пронемецкой властью.

В операции, как я узнала, участвовало около ста пятидесяти партизан, а не только наш отряд. Он был смешанный. Даже свидетели сегодня говорят, что там были и евреи, и литовцы, и поляки, и русские. А деревня поддерживала немцев, иначе чего ради партизаны будут на нее нападать с оружием? Все равно, нельзя говорить о поляках или литовцах плохо. Каждая национальность имеет свои плюсы и минусы, своих сволочей и своих порядочных людей.

За что нас убивали? За то, что мы евреи. И у нас, ушедших в Сопротивление, было желание защитить честь нашего народа. Никто из нас не задумывался в партизанах о том – останемся ли мы живы. Ведь и у нас, как и в гетто, погибали наши товарищи. Но они погибли как люди. Понимаете, мы в партизанском отряде были людьми. Это очень важно – почувствовать себя человеком. На всю жизнь...