Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2010

Николай Пропирный

Краснознаменные новости

Но вот начальник типографии, офицер бдительный и пытливый, время от времени приглашал нашего учредителя на беседу за чашкой чая. Беседы имели задачей выявить имевшие, по убеждению начальника, место козни сионистов против обороноспособности нашей Родины. И конкретно – против подведомственной ему типографии и печатавшихся в ней разнообразных боевых листков.

Беседы были туманны и беспредметны, и, не выявив, начальник начинал вымогать. «Вы же понимаете, какие дела…» – глубокомысленно говорил он, постукивая карандашиком по столу, и выжидающе смотрел на шефа. Тот понимал, но виду не показывал. Поэтому встречи происходили все чаще. А для убедительности в дело были пущены подручные средства вразумления. То к сроку газету не напечатают, то страницы перепутают, то картинка вдруг окажется вверх ногами. Начальник сочувственно разводил руками: «Срочники же работают… Солдатушки, так их, ребятушки… Вы же понимаете… Нету матерьяльного стимула… Вот и халтурят… Накажем, конечно, но поможет ли?.. Даже не знаю что делать…» — и выжидающе смотрел на шефа.

А тот как раз знал, поэтому, в конце концов, мы перебрались на краснознаменный и орденоносный полиграфкомбинат «Новости» при одноименной центральной газете.

Там нам приходилось по разным поводам общаться с двумя равноправными заместителями директора. Один был еврей, второй – русский.

Первый – крупный, краснолицый, похожий на бегемота, всякий раз, видя кого-то из сотрудников нашей газеты, краснел еще больше и с недовольным пыхтением удирал в свой кабинет. Если же нужда заставляла нас все-таки обратиться к нему, замдиректора Тыквер вне зависимости от предмета беседы начинал махать руками и гневно хрипел:

– Вы опять, да?! Опять?! Мало мне из-за вас?! Мало?! Не-е на-адо! И так уже! По горлышко. По самое. Почему я должен?..

Не желая быть свидетелями апоплексического удара, мы спешили удалиться. Кстати, удар его потом все-таки хватил. И вовсе не из-за нас.

Второй – невысокий, усатый, со следами монгольского ига на хитроватом лице относился к нам совершенно иначе. Встречая в коридоре, неизменно жал руку, делился впечатлениями от честно прочитанного предыдущего номера и искренне интересовался, что будет в следующем.

– В-вы, с-смотрите, – чуть заикаясь, говорил замдиректора Ромашкин, – е-если к-какие п-проблемы, с-сразу к-ко мне. Р-решим.

И – обязательно решал.

Позже я слышал истории многих коллег из еврейских организаций, как чиновники и начальники – евреи в разнообразных ситуациях не только не пытались им помочь, но, напротив, ужасно боялись быть заподозренными в хорошем или даже просто сочувственном отношении к соплеменникам. А вот русские начальники-чиновники оказывались готовыми вникнуть в проблему и оказать евреям посильное содействие. В худшем случае, относились также хамски, как и ко всем прочим. То есть, не выделяли…

Не стану с этим ни соглашаться, ни спорить. Поскольку всякое в жизни бывало. В тех же «Новостях» – с одной стороны, замдиректора Тыквер. А с другой, – начальник отдела рассылки Шагал. Бледный ироничный человек в больших очках, много раз помогавший нам и советом, и делом… Может, и вправду все зависит от конкретного индивида? Будь он даже еврей…

Вот взять хотя бы наше общение с еще одним евреем из «Новостей». Цехом, где печаталась наша газета, заведовал неопрятный жизнерадостный тип с говорящей и постоянно подтверждаемой фамилией Сукодей.

Это о таких, как он, отцовский кузен из Одессы Гарик Бритавский говорил: «Если уж аите – шикер, он любому Ваньке-пьяньке сто очков вперед даст».

О таком, как он, другой одессит – мой однокурсник Витя Музыкант говорил, кладя после разговора с любящим тестем телефонную трубку: «Еврей-дурак страшней чем полк фашистов».

Семен Абрамович, или просто Абрамыч, как звали его рабочие, скособоченной походкой передвигался по цеху, хихикая и подмигивая то окружающим, то самому себе. Приходившим в цех представителям изданий он, внезапно налетев откуда-то сбоку, задавал загадочные вопросы (вроде, «Ну, как, срастется? А, срастется?.. Или не срастется?» или «Вы ж понимаете, что этого быть не может? А, понимаете?.. Или не понимаете?»), и столь же стремительно исчезал, не дожидаясь ответа.

Сменившую на посту ответсека совсем расхворавшегося Бориса Марковича Джамильку он выделял из общего ряда досужливых клиентов. Когда она являлась подписывать номер в печать, Абрамыч, подкатившись, всякий раз пихал ее локтем в бок и интимно спрашивал: «Дети-то есть? Не нарожала еще?» И получая стереотипный ответ, что нет, с прошлого раза еще не успела, неизменно обещал, похихикивая: «Как родишь, приводи ко мне. Я их людьми сделаю!»

Коллектив сделанных им людьми любил и уважал своего вожака. Что неудивительно: Семен Абрамыч Сукодей был страшно близок к народу, и народ ценил это.

Печаталась наша газета на немецких станках с программным управлением, купленных, как тогда говорилось, на валюту. Пульты управления были, – думаю, что с первого же дня, – накрыты листами оргалита, на которых ближе к вечеру, или прямо с утра, если был достойный повод и не было поблизости вышестоящего начальства, расставлялись граненые стаканы и раскладывалась собранная заботливыми спутницами жизни закуска (вообще-то, это были завтраки-обеды, но использовались они для дела). Следы этого непрекращающегося пиршества давно слились в густой лапидарный узор. Тонкая же приводка станков производилась с помощью тяжелого разводного ключа, который Абрамыч, словно вручая награду, доверял то одному, то другому из подручных. Таким образом, качество печати на валютных станках было приведено к общекомбинатскому стандарту, который определяли машины, установленные этажом ниже вскорости после переезда советского правительства из Петрограда в Москву.

Между прочим, сама газета «Новости», для обеспечения нужд которой комбинат и был устроен, едва начав в новейшие времена зарабатывать на рекламе, немедленно перестала печататься на одноименном предприятии. Многолетний конкурент – полиграфкомбинат «Правда» праздновал невиданную победу. Потрясенные предательством гордые полиграфисты «Новостей» не стерпели обиды и вскоре наглухо заделали кирпичом все проходы между редакцией и типографией. Заделали, кстати, криво.