Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2010

Кирилл Ковальджи

Новые страницы мозаики

Площадь Маяковского в Москве. 1939 год

Маяковский, Есенин

Комната Маяковского на Лубянке: тяжело ворочался слон в коробочке. «В комнатенку всажен.» Дружил с чекистами. Знал ли о подвалах Лубянки, которые рядом?

У него было три этапа.

Вначале трагический молодой поэт. Одиночество во враждебном мире, отверженность. Жажда вселенского бунта. «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», трагедия «Владимир Маяковский».

Потом революция. Радостный выход из отверженности, иллюзия исполнения желаний. Певец революции, горлан, главарь. Но это – слева направо! От «Левой! Левой!» до «Жезлом правит, чтоб вправо шел. Пойду направо. Очень хорошо!»

Наконец, недоумение, трагический бумеранг. Поэма «Плохо», «Баня». Любовная лодка... Выстрел. Самосуд неподалеку от расстрельных подвалов Лубянки…

Есенин после революции воскликнул: «В своей стране я словно иностранец…»

Маяковский, наоборот, ДО революции чувствовал себя чужеродным в России (страусом!), а потом поверил, что революция (а не Россия) стала его родиной! Однако же – в минуту горестных сомнений опять вспомнил об отчуждении:

Оба убили себя. Оба навек с Россией.

Генерал

Я его никогда не видел. Гулял с его дочкой. Гибкая была, то ускользала, как змейка, то обвивала, как змея. Мать тоже была не прочь примкнуть к молодежи, вместе с нами ездила в Переделкино. Мы шалили с девочками, а мамашу ублажал Женя Карпов, самый старший из нас...

А генерал вращался в сферах.

Прошли года. Генерал вышел в отставку, но каждое утро вскакивал, спешил «на службу», – глубокий склероз. Его с трудом отговаривали. Иногда пропадал на два-три дня. Говорят, его встречали у пивных киосков.

Перед кем и какие речи держал?

Девственные жены

Был я когда-то в Африке, в Бенине. В древней столице – Абомей посетил бывший гарем. Рассказывали, что когда прогнали последнего царька, обнаружилось среди сотен жен и наложниц тридцать девственниц – «руки» не дошли.

С грустью оглядывая сотни книг в моей библиотеке (которая пополняется неудержимо!), я вспоминаю гарем в Абомее... Некоторые книги (как правило, даренные случайными авторами) остаются «девственными».

Одесса 41-го года

Мой друг Рудольф Ольшевский перевел повесть Бориса Сандлера «Глина и плоть». Повесть страшна не только тем, о чем повествует, что воскрешает в памяти, а и тем, что черная болезнь ненависти к евреям не изжита. Я имею в виду не только арабов:

Читая Сандлера, я невольно увидел вновь Одессу 41-ого года, первый месяц оккупации. Мне было одиннадцать лет, но вижу, как сейчас. Во двор, где мы с мамой, бессарабские беженцы, жили, забрела седая еврейка с детьми. Села с ними посреди квадратного двора, просила: «Приютите, нам деваться некуда». Все соседи высыпали из квартир, вскрикивая и причитая, выставили старуху с детьми на улицу: «Мотайте отсюда скорей! хочете, чтоб всех нас забрали?»

Больно вспоминать, но так было. Потом видел я, как по Комсомольской, бывшей Старопортофранковской, шла бесконечная вереница евреев – взрослые с узелками, старики, дети с колясками – всех их выводили за город, якобы в гетто. На самом деле (как потом узнали) всех их пустили в расход.

Расстреляли в степи из пулеметов. Это сделали немцы. Румыны как-то ухитрялись уклоняться от геноцида.

Кто убил кого

В провинциальной церкви молодой священник на проповеди вдруг ляпнул: «Жиды убили русского царя». Я не выдержал и внятно произнес:

«Не евреи, а большевики. И уже не царя, а бывшего, отрекшегося…» Священник помолчал и продолжал проповедь…

Кстати, убийцы царской семьи: шестеро латышских стрелков, пятеро русских, венгр, еврей...

Невольно вспоминается анекдот (ценю анекдоты, в которых есть что-то весьма существенное – кроме смеха!):

Миссионер в Африке обратил в христианство какое-то негритянское племя. Через некоторое время он узнал, что негры вырезали всех белых в окрестности. Миссионер примчался в ужасе: «Что вы наделали! Почему?» «Мы полюбили Иисуса, а они, белые, распяли Христа!» – услышал он.

Испугался

Михаил Лобанов признается в журнале «Наш современник» (№4, 2002):

«Начну я с одного потрясшего меня события – лета 1967 года, когда Израиль за несколько дней разгромил Египет... Ужасом повеяло от мысли, что то же самое может случиться и у нас... Это было предупреждение, теперь я вижу, страшного будущего, рождавшегося, чему свидетелями мы стали ныне, с наступлением еврейского ига».

Каково ему жить в таком страхе!

В Пен-клубе встреча с Ефремом Баухом. Помню его еще кишиневским студентом, молодым поэтом. Теперь он известный прозаик, возглавляет Союз писателей в Израиле. Хорошо сказал: от древних египтян остались камни (пирамиды), а от древних евреев – Слово.

Леонид Андреев провидел Сталина?

Максим Горький недаром удивлялся интуиции Леонида Андреева. Я вспомнил это, перечитывая «Верните Россию!» – неизвестную публицистику Леонида Андреева, изданную при мне в «Московском рабочем». Плохая бумага, слепой шрифт. Зато содержание – удивительные прозрения сквозь посредственный пафос, настоящая боль.

Ну чем не ясновидец? Вот что он пишет в «Русской воле» 15 сентября 1917 года в очерке «Veni, creator!»:

«…По июльским трупам, по лужам красной крови вступает завоеватель Ленин, гордый победитель, великий триумфатор – громче приветствуй его, русский народ! Вот он, серый, в сером автомобиле: как прост и вместе величав его державный лик…

Прими и мой привет, победитель… Ты так велик, ты так божественно прекрасен, необыкновенный победитель, раздавивший отечество, вставший над законами, смело презревший всякого другого Б-га, кроме тебя. Ты почти Бог, Ленин,— ты знаешь это?

…Уже нет человеческих черт в твоем лице; как хаос, клубится твой дикий образ, и что-то указует позади дико откинутая черная рука.

Или ты не один? Или ты только предтеча? Кто же еще идет за тобою? Кто он, столь страшный, что бледнеет от ужаса даже твое дымное и бурное лицо?

Густится мрак, и во мраке я слышу голос: «Идущий за мною сильнее меня».

Поразительно! Это написано за несколько десятков дней до Октября. Никто тогда не чуял того, кто незримо следовал за ним – Джугашвили-Сталина…

Глупости, глупости…

Читал «Идеологию партии будущего» Александра Зиновьева. Вот уж неожиданно плоское мышление! Человек, когда-то блистательно остроумный, стал скучным, многословным, слепым. Критикуя марксизм за претензию быть наукой, не видит в упор кровавую утопию: «пролетарии всех стран, соединяйтесь» путем насилия, уничтожения собственников. Маркс предложил окончательное разрешение классовой борьбы, Гитлер – окончательное решение еврейского вопроса.. Ох, уж эти любители «окончательностей»!

Николай Скатов приписывает Аллену Даллесу «потрясающее» программное высказывание касательно Советского Союза:

«Мы бросим все, что имеем, все золото… на оболванивание и одурачивание людей… Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить…»

Неужели Скатов настолько «стилистически» глух? Ведь только в сказках злые силы сами себя обзывают: «Я, Идолище поганое…» Мог ли Даллес считать ценности своего мира фальшивыми?

Александр Панарин не так примитивен, но тоже болеет странной подозрительностью:

«Запад навязывает нам культуру постмодернизма, который ненавидит любую добродетель». Где это он видел Запад, который пропагандирует ненависть к добродетели?

Застарелый миф о злодее-Западе.

К уходу Толстого

Лев Толстой в Ясной Поляне

Лев Толстой записывает в дневнике 17 февраля 1910 года: «Получил трогательное письмо от киевского студента, уговаривающее меня уйти из дому в бедность».

Этим студентом был некий Б.С. Манджос. Он писал: «Откажитесь от графства, раздайте имущество родным своим и бедным, останьтесь без копейки денег и нищим пробирайтесь из города в город».

Студент этот был дураком, надутым идеями. Какова стилистика! И как он себе представлял Льва Николаевича на девятом десятке нищим, пробирающимся из города в город? И, кстати, почему забыты села?

Дурак попал в больную точку. Толстой находит это письмо «трогательным» и отвечает серьезно:

«То, что вы мне советуете сделать: отказ от общественного положения, от имущества и раздача его… сделано уже более 25 лет назад. Но одно, что я живу в семье с женою и дочерью в ужасных, постыдных условиях роскоши среди окружающей нищеты, не переставая и все больше и больше мучает меня, и нет дня, чтобы я не думал об исполнении вашего совета».

Как себя чувствовал студент, когда действительно Толстой ушел из дому и умер в дороге? Гордился, что знаменитый писатель «исполнил» его «совет» или все-таки содрогнулся?

Сталин в туалете

Эммануил Борисович Вишняков (зав.отделом науки в «Юности») рассказывал: в начале тридцатых годов на каком-то съезде он, молодой журналист, с другом пошли в туалет во время перерыва. Друг говорит: «Неужели товарищ Сталин тоже здесь писает?» Дверь кабинки открывается и выходит сам Сталин: «А вы думаете – мы воздерживаемся?»

У наших друзей струю, как ножом отрезало…

Мне рассказывала знакомая старушка – она служила в доме ЦК лифтершей, – много раз возила и Сталина. Но после убийства Кирова не видела его ни разу. Ему завели отдельный лифт.

Большевицкий орден

Сталин в начале двадцатых годов пишет («О политической стратегии и тактике русских коммунистов»):

«Компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность»,

Ему вторит не ведающий своей судьбы Бухарин в статье «Железная когорта революции» (1922):

«Суровая дисциплина большевизма, спартанская сплоченность его рядов… крайняя односторонность взглядов… партийный «патриотизм», исключительная страстность в проведении партийных директив, бешенная борьба с враждебными группировками всюду… делали из нашей партии какой-то своеобразный революционный орден».

Сей «орден» стал пресловутой номенклатурой во главе с «папой».

Не ведающий своей судьбы, вскоре расстрелянный, Михаил Кольцов пишет в «Правде» 3 марта 1938 года о процессе над Бухариным и др.:

«…Когда они встают и начинают… подробно рассказывать о своих чудовищных деяниях, – хочется вскочить, закричать, ударить кулаком по столу, схватить за горло этих грязных, перепачканных кровью мерзавцев, схватить и самому расправиться с ними…»

Несколько раньше сам Бухарин после процесса над Зиновьевым и Каменевым писал Ворошилову: «Что расстреляли собак – страшно рад!»

Несчастные люди.

Поэт и его слуга

Вас. Молкосян в «Временнике пушкинской комиссии. Выпуск 24» пишет о поздней неизданной рукописи Замфира Ралли-Арборе (или Арбуре) и приводит следующий отрывок из воспоминаний о Пушкине в Бессарабии, о его «цыганском» эпизоде близ села Долна:

«Пушкин бросил брата в Юрченах и поселился в шатре булибаши, куда каждый день его слуга Никита должен был приносить своему барину полотенце, мыло и подавать воду для умывания. По целым дням Пушкин и Земфира бродили по лесу; красавица пела песни, а Пушкин слушал…

В одно утро Никита нашел своего барина одним-одиношеньким в шатре. Слуга его Никита рассказывал потом, что его барина приворожила цыганка, споив настоем каких-то трав».

Почему-то публикатор спешит с опровержением:

«Новым и маловероятным в рукописи является сообщение о пребывании в цыганском таборе слуги поэта Никиты. Необоснованным также является сообщение, что Джованни…» и т.д.

Как ловко: «маловероятное» уравнивается через «также» с соседним «необоснованным»! В чем дело? А в том, что это нехорошо. Что подумают советские читатели? Демократически настроенному поэту, поселившемуся в шатре, слуга как барчуку каждое утро приносит полотенце с мылом…

А почему собственно Никита не должен был быть поблизости, при барине? Как он мог его оставить?

Деталь с полотенцем и мылом вполне правдоподобна, да и зачем было бы ее придумывать?

Странное предсказание

Мой будущий отец в начале Первой мировой войны жил в Кишиневе. Он был скептиком и подтрунивал над своей старшей сестрой Марусей, которая собралась к гадалке. Однако это Марусю не остановило. У гадалки она, кроме своих сердечных дел, поинтересовалась и мировыми. Она спросила гадалку победит ли Россия в этой войне. Та раскладывала карты так и эдак, развела руками и тяжело вздохнула:

– Получается, что нет...

– Неужели Германия с Австро-Венгрией?

Хотя вопрос был вполне риторический гадалка на всякий случай опять раскинула карты. Взглянула и смутилась:

– Получается, что и они не победят...

– Но так не бывает!

– Что-то с моими картами сегодня... не знаю.

Тетя Маруся честно пересказала все моему отцу, оба посмеялись и забыли. Но через четыре года отец вдруг вспомнил об этом странном предсказании и хлопнул себя по лбу: а ведь правду сказали карты! Россия не выиграла войну, но и Германия с Австро-Венгрией – тоже!

В жизни, как и в судьбе отдельного человека, оказывается, бывает не только «или-или», но частенько и нечто третье, непредусмотренное. Так в начале пятидесятых годов, помню, я ломал голову над тем, чем кончится противостояние двух «лагерей»: США и СССР. Мир необратимо раскололся на две половины, такого в истории еще не бывало. Или-или... Либо трудное сосуществование, либо самоубийственная война (в крушение капитализма я не верил).

А произошло непредвиденное. Сначала поссорились СССР и Китай. Потом весь «социалистический лагерь» распался без особого шума...

Вот и Моэм, умный человек, написал однажды («Подводя итоги») такое, что сегодня выглядит просто глупостью: «Мы живем накануне великих революций. Я не сомневаюсь, что пролетариат, все яснее осознавая свои права, в конце концов захватит власть в одной стране за другой...»

Но если учесть, что это сказано года за два до Второй мировой войны, то фраза звучит иначе. Моэм видит, что Европа Гитлера, Чемберлена, Муссолини и им подобных катится в пропасть, выхода нет. Существующий уклад обречен. Только революция... и т.п. И в каком-то смысле оказался прав. После войны коммунисты захватили власть «в одной стране за другой», но... при чем тут пролетариат?

Говорят, Эрнст Генри еще в 1938 году предсказал не только нападение Гитлера на Советский Союз, но и сам план Барбаросса и события 1941 года. Я нашел книгу Генри в библиотеке. Увы. Ничего подобного. Генри (или Семен Ростовский, а на самом деле – Леонид Аркадьевич Хентов из Витебска) полагал, что Гитлер вместе с Польшей (?!) нападет на нас, будет разбит в пограничных боях, в Германии разразится пролетарская революция, сметет фашистских правителей и т.д. Правда, была и карта, на которой значились направления трех ударов – на Москву, на Ленинград и на Украину. Но такие удары запланирует и пятиклассник, это первое, что приходит в голову. Война произошла совсем не по Генри, но произошла все-таки...

Я был знаком с ним, попытался в «Юности» напечатать его рецензию на книгу нашего шпиона Кима Филби, но цензура в последний момент сняла материал с номера (почему – осталось неизвестным). Потом я как-то отклонил его рецензию на скучную книгу Шахназарова («Скучная?» – страшно изумился он – автор тогда работал в аппарате ЦК). Однажды я чуть не сплоховал: Генри обедал в ЦДЛ с мальчиком лет десяти, я хотел сказать «какой у вас славный внук!», но помедлил, и слава Б-гу – это был его сын. Семен обзавелся молодой женой, которая, говорят, стала над ним измываться, отравила ему последние годы жизни.

О «императоре» Маяковского

Маяковский в стихотворении “Император” (1928) пишет, что ему под Свердловском показывали место захоронения останков царской семьи. Строки звучат балладным реквиемом (привожу без “ступенек”):

(Далее рассказывается, как Парамонов, шестипудовый председатель свердловского исполкома ищет место захоронения и... находит! ):

Перекличка с лермонтовской строкой о Наполеоне. Но самое интересное – дальше. В черновике – весьма существенный отрывок, не включенный поэтом в окончательный текст стихотворения.. Хоть и противник царизма и царя, Маяковский, в отличие от злорадствующих Демьяна Бедного, Александра Прокофьева и прочих, содрогнулся и по-человечески восстал против казни семьи Романовых. Не мог не написать, но и не решился обнародовать:

(Так в черновике – без знаков препинания)