Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2010

Александр Говорков

Как погибла Атлантида

Алексей Крученых и его книга стихов «Помада» (1913)

«В начале шестидесятых я познакомился с Алексеем Елисеевичем. Все называли его Елисеич. Узнав, что я ценю творчество Хлебникова, он предложил мне приобрести его рукописи – «недорохо, сладенький мой, недорохо». В назначенный день я поворачивал с Кировской в подворотню дома, где жил Елисеич. Поднявшись по замызганной лестнице, я позвонил в дверь коммунальной квартиры. Мне открыл сам Елисеич. Вид его был удивителен – тюбетейка с уже неразличимым узором, пижамные штаны в бесчисленных швах и стежках. Более всего он походил на инспектора Лестрейда, переодетого босяком и говорящего с малороссийским акцентом. В руке Елисеич держал зажженную свечу. Он повел меня в глубь темной квартиры. Мы вошли в тесный чулан с окном, полностью загороженным высоким шкафом. «На сколько вам?» – спросил он, – «цена-то даровая, три рублика за сантиметр». Деньги у меня тогда уже водились, но лишних не было. «Мне на шестьдесят рублей», – ответил я. «Добре, сладенький, стало быть, двадцать». Он завозился около шкафа. «Отвернись-ка, родненький, покуда. Ну, хоть на дверь похляди». Я отвернулся и понял, что Елисеич роется в чреве исполинского шкафа. «Повертайся, сейчас отрежу», – донесся до меня его заглушенный створками голос. «Бульба хренов», – подумал я и повернулся. Елисеич уже разглаживал на столе длинный желтоватый свиток. Я наклонился над столом. Сомнений не было – рукопись подлинная. «Сейчас, сейчас», – суетился Елисеич. Он достал черные портновские ножницы, раздвинул пальцы правой руки и, отмерив ими требуемое расстояние, ловко отхватил кусок рукописи. «Чик-чик, так и клюю, как воробушек, по зернышку». Я отсчитал шесть червонцев и положил на стол. «А не хотите, сладенький, что-нибудь из раритетов?», – умильно взглянул на меня Елисеич. «Я ищу первое и, если не ошибаюсь, единственное издание вашего сборника «Помада». «Как же, есть, сладенький, есть, семь штучек осталось». Он вытащил из-под железной кровати неструганый ящик, доверху набитый дореволюционными изданиями. Покопавшись в нем, Елисеич протянул мне тоненькую книжечку. Сборник стихов «Помада», 1913 год, московское издательство Кузьмина и Долинского. Я открыл книжечку в самом начале. На покрытой коричневыми разводами странице было напечатано знаменитое:

Елисеич заглянул мне через плечо. «А хотите, сладенький, расскажу вам, что это за дыр бул? Все думают, что я сочинил... Четвертной заплатите за книжечку и за рассказ?». Я кивнул. Вот что мне рассказал Елисеич. Учитывая содержание рассказа, пересказываю его без малороссийских словечек и акцента, в переводе на общепринятый литературный язык.

«Это было в Одессе в 1906 году. Я заканчивал местное художественное училище. Среди моих преподавателей был старый еврей. Буду называть его просто Учитель. Случилось так, что мы подружились, насколько можно говорить о дружбе при подобной разнице в возрасте и положении. Уже тогда мне пришла в голову мысль о стихах на «заумном» языке. Я показал Учителю некоторые из своих экспериментов. «Опасными делами занимаетесь, молодой человек», – сказал он мне – «послушайте старика, оставьте свои упражнения». «Но почему? Вам кажется, что это чушь?». «Не в этом дело». Настало время и я узнал, чего так опасался Учитель. Вот его рассказ:

«Лет пятнадцать назад я был на Крите. Рисовал, делал копии микенских богинь. В это время там работала археологическая экспедиция англичанина Эванса. Я познакомился с несколькими членами экспедиции. Не скрою, – с корыстной целью, поскольку удалось договориться, чтобы некоторые найденные мелочи, в обход регистрации, они продавали мне. Речь шла о сущей ерунде, незаметной на фоне сделанных находок. Однажды рабочий-турок принес мне небольшой обломок каменной плиты. С обеих сторон он был покрыт странными надписями. Внимательно рассмотрев его, я понял, что с одной стороны довольно длинная надпись была сделана на древнееврейском, на оборотной же стороне были выбиты три коротких надписи на трех различных языках. Два из них мне были знакомы – древнееврейский и древнегреческий. Это весьма походило на Розеттский камень, с той разницей, что одна из коротких надписей была выполнена не египетскими иероглифами, а буквами незнакомого мне языка. Я купил камень у турка. Расшифровку я начал с длинного текста на древнееврейском. К сожалению, все надписи были довольно сильно повреждены, поэтому расшифровка потребовала времени. Наконец, я перевел еврейский текст. Содержание было настолько ужасно, что пересказываю его своими словами как можно короче и суше.

«В Атлантиде родился человек, сумевший назвать вещи их истинными именами. Когда он сделал это, Атлантида погибла. Прочти эти имена».

Я много размышлял над переведенным текстом. Для иудея имя Б-га неназываемо. Адам был создан, чтобы назвать предметы и тем самым проявить сотворенный мир. Но Адам сумел произнести лишь приблизительные слова. Он набросил на предметы только набедренную повязку, а на мир в целом – сеть, сотканную из слов. Назвать предмет его истинным именем – значит освободить энергию, содержащуюся в предмете. Так рушится мост, когда вибрация, производимая марширующей по нему ротой солдат, резонирует с внутренней вибрацией моста. Истинное имя несет энергию, аннигилирующую называемый предмет. Предмет не исчезает, он превращается в свет. Куда уходит этот освобожденный свет – мы знать не можем. Вероятно, возвращается в лоно Отца всего сущего, в исконную обитель света. Я представил себе, как в мгновение ока, превращаясь во вспышку ослепительного света, исчезла земля Атлантиды, ее кольцеобразная, похожая на мишень столица, небо над ней. Я понял, что одна из коротких надписей сделана на языке атлантов, а две другие содержат тот же текст на греческом и еврейском. Я понял, что эта надпись воспроизводит слова, разрушившие Атлантиду и потратил немало усилий в попытках перевести ее, пользуясь текстами на двух других языках. Мне это удалось. Вот как эти страшные слова звучат на русском, разумеется, приблизительно:

Слова уже неопасны. Они, как бомба, второй раз не взрывающаяся. Хвала Всевыш-му, давшему возможность человечеству говорить на разных языках. Я называю стол «столом» и вижу в нем некую связь с тем, что я называю «стеной». Я вижу в «столе» и «стене» общую для них пространственную протяженность, устойчивость и, одновременно, некое препятствие. Англичанин называет стол «table» и не видит в нем связи со стеной, называемой им «wall». Получается, что «стол» и «table» – предметы разные. Каждый народ живет в мире, созданном на своем языке, и в этом мудрость Творца, предохранившего мир от всеобщего разрушения. Вселенная нерушима, но можно разрушить мир, существующий на языке атлантов. Вот почему, молодой человек, я опасаюсь ваших стихотворных экспериментов».

Я не поверил Учителю, но запомнил и даже записал те странные слова, якобы переведенные им. Весной 1906 года я закончил училище, получил диплом, а летом того же года Учитель умер. Я не только не прекратил свои поэтические изыскания, но даже осмелился напечатать слова, сообщенные мне Учителем, в сборнике «Помада», выдав их за свои. Ну что, сладенький, разве вы не заплатите двадцать пять рублей за этот рассказ?».

Я вынул из кошелька сиреневую бумажку – последние бывшие в нем деньги – и протянул Елисеичу. Я уходил от него, натыкаясь на углы неосвещенного подъезда, в полной уверенности, что Елисеич навешал мне на уши лапши, выцыганив у меня всю наличность. Однако, рассказ Елисеича не шел у меня из ума. Позже я прочитал «Философию имени» Алексея Лосева и увидел в ней многие совпадения с елисеичевой историей. А что вы думаете об этом?».

Что я мог тогда ответить на вопрос BZ? Промычал какие-то общие слова, поблагодарил его за интересный рассказ. Сейчас я уверен в одном – нельзя строить город, похожий с высоты птичьего полета на мишень. Такой город неминуемо станет мишенью – для стрелы, пули, бомбы, астероида.