ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" | ||||||||
АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА |
ГЛАВНАЯ | АРХИВ АНТОЛОГИИ ЖИВОГО СЛОВА | АВТОРЫ № 172 2012г. | ПУЛЬС | РЕЗОНАНС | ТРАДИЦИЯ | НАРОД | КАТАСТРОФА | АШКЕНАЗЫ |
СУДЬБА | ЭГО | ПАРНАС | ЛИЦА | ИСТОРИЯ | ЭССЕ | P.S. |
|
Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"Copyright © 2012 |
«...Совершенство в искусстве - это простота, непосредственность углубленного духа», — писал знаменитый испанский поэт Хуан Рамон Хименес. Простота и непосредственность углубленного духа — главная отличительная черта многих стихов Виктора Голкова. В строгих и простых по форме четверостишиях поэт отображает, фиксирует общее направление своего духовного развития. В образных, и в то же время афористически сжатых, врезавшихся в память читателя, фразах кристаллизует свои трудные внутренние искания. Путь духовного становления лирического героя поэта извилист, но на этом пути нет ничего случайного, нет обрывочности: он последовательно движется к цели, определенной им как «шаг к себе» самим названием одноименного сборника стихотворений.
Как бы до предела насытившись бесконечным разнообразием реалий внешнего мира, поняв, что его внутренний мир – это только мелькающие мысли и образы, зависимые от «внешности» — поэт начинает осознавать, что все, принимаемое им до того за его «я», носит абсолютно cлучайный характер, образуя лишь некоторую поверхность или, точнее, накипь на поверхности его истинного «я». У него возникает ощущение, что накипь эта только мешает проявлению скрытой в нем внутренней природы, и тогда, стирая накипь, человек стремится выйти за ее пределы, заглянуть в глубину своего поверхностного «я». Возникает непреодолимая тяга ощутить свою истинную, глубинную сущность, где хаос явлений внешнего мира и мира внутреннего сходятся в одно и обретают смысл. Процесс ломки привычных стереотипов мучителен.
Изначально важно, что стихи В. Голкова – это не просто «мистические порывы и стилистические выверты» (А. Рембо), а фактурная поэзия, которая открыто говорит о самом сокровенном человеческой души, отличается подлинностью переживания, насыщена горечью и теплом непосредственного чувства.
Олег Минкин
Так случилось – нарвался на пулю
Незадачливый этот солдат.
После стычки в каком-то ауле
Он лежал, уронив автомат.
И поношенный выцветший хаки,
Пропитавшийся кровью, обмяк.
Он лежал, и скулили собаки,
Легион азиатских собак.
Призывник, рядовой, автоматчик,
Просто парень, как всякий другой,
Здесь он был иноземный захватчик,
И убил его нищий изгой.
И еще для невесты солдата
И для всех был живым он, когда
Наклонилась, светясь синевато,
Над немым его телом звезда.
И не ведая чувства потери,
За какой-то далекой чертой,
Эта жизнь, затворившая двери,
Становилась ночной темнотой.
Было видно, как пята приподнималась,
Обрывая то травинки,то листы.
И дотоле неподвижное вздымалось,
Уцелевшее под тяжестью пяты.
Под давлением ее большого пресса –
Кривобокая, больная пестрота.
И рассеивалась, нехотя, завеса,
Та, какой себя окутала пята.
Стало ясно, что был сломан, кто не гнется.
А кто цел остался, сделался горбат.
И боялись все – а вдруг она вернется,
Вдруг со временем опустится назад.
Да конечно, я там не бывал,
Все они для меня только тени.
Но лежит за спиною провал,
Уничтоживший цепь поколений.
Переживших страданье и страх,
Обреченных исчезнуть безгласо.
И стучит в мое сердце их прах,
Словно каменный пепел Клааса.
Слышу полночь взорвавший звонок,
Захлебнувшийся, рваный, утробный.
А внизу уже ждет воронок,
Насекомому злому подобный.
Стоит вспомнить – как будто вчера,
Песья морда с разинутой пастью
Да метла. И опять номера
Синяками бегут по запястью.
И какой-то охрипший урод,
Как коня, оседлавший трибуну,
Спекулирует словом «народ»,
Обрывая высокие струны.
Он не видит, что век миновал
И повесить пытается тени.
Но его поглощает провал,
Уничтоживший цепь поколений.
А время пластинку сменило,
Глухую содрав пелену.
Но тех, кто прошел сквозь горнило,
Узнаешь в секунду одну.
По их вороватой манере
Коситься себе за плечо,
Как будто бы рядом, за дверью
Их слушает кто-то еще.
По стойкой привычке все мерить
Улыбкой, где скепсис сквозит.
По их неспособности верить,
Что им ничего не грозит.
Спасибо времени за то, что автоматной
Строкой прошитый по-немецки аккуратно,
В траву не падал я, убитый наповал.
За то спасибо,что я сам не убивал.
За то, что в руки мне никто оружья не дал,
В минуту слабости за то, что я не предал.
Спасибо времени за то , что лебеду
Не ел я с голоду и не хрипел в бреду.
За то, что в камере от пыток не скончался,
За то, что в полночь на осине не качался,
За то, что газовой отравы не глотал.
За то, что родине изменником не стал.
Спасибо, мертвые, лежащие в могиле.
Все те, кто сгинули, исчезли, недожили,
Перезабытые, зарытые во рву,
За то, что вижу я вот эту синеву.
За то, что та судьба, какая вас пытала,
Меня колес четверкой в глину не втоптала.
Опустите свинцовое веко!
Дверь заприте скорей на крючок.
Слишком много внутри человека
кой-чего обнаружил зрачок.
Это знание – вовсе не сила,
что способна держать на плаву.
Много всякого напрочь скосило,
и не нужно оно большинству.
Эх ты, воля, дыхание сперло.
Ты, свобода, наивный порыв.
Как и прежде, хватают за горло,
к отступлению путь перекрыв.
Те левее, а эти – правее,
и шумят, как лесная листва.
А когда оживаешь, трезвея,
то с похмелья болит голова.
И не видно уже человека,
только хитрый и жадный мертвец.
Опустите свинцовое веко,
опустите ж его, наконец!