"Информпространство", № 187-2015 Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2015

Встреча ребе Йосефа Ицхака Шнеерсона после возвращения из ссылки в Кострому

Яков Басин

СССР 1920-х и Йосеф Ицхак Шнеерсон

Несмотря на все старания в 1920-е годы, тягу еврейского населения к религии властям искоренить не удавалось. Не помогали ни атеистическая пропаганда, ни закрытие синагог, ни преследование раввинов, меламедов, шойхетов и моэлов, ни репрессии против верующих. В партийных документах второй половины 1920-х годов четко прослеживается озабоченность тем, что в стране увеличивается тайная сеть хедеров и иешив, растет число прихожан синагог, слушателей речей магидов (проповедников), отмечается тяга молодежи к участию в клерикальных организациях «Тиферет Бахурим». Зарегистрированы даже случаи создания клерикальных обществ по оказанию медицинской помощи – «бикур-холим».

Весной 1927 г. большевики начали очередную атаку на конфессии. В печати появилось множество статей, «разоблачающих» деятелей синагог, их аморальность и жадность. В инструктивных письмах партийные власти отмечали, что «в отношении носителей клерикализма должны быть применены общие методы борьбы с классовыми врагами: подавить, деморализовать, взорвать изнутри». Для этого ГПУ активизировало деятельность своих секретных сотрудников («сексотов»), которых уже в те годы было вполне достаточно в кругах национальной интеллигенции. Эти люди устраивали хорошо продуманные, заранее спланированные провокации, обостряя традиционно существующие внутриконфессиональные противоречия, к примеру, отношения между хасидами и митнагдами (традиционалистами).

Дело в том, что перед этим был принят новый закон о религиозных объединениях. В соответствии с ним религиозным организациям запрещалось оказывать материальную поддержку своим членам, устраивать молитвенные и другие собрания, открывать библиотеки и читальни. Массовые аресты прошли в Минске. Среди арестованных был Менахем Глускин, главный раввин города и член руководящего совета «Ваада». Он и его соратники были обвинены в контрреволюционной деятельности. В сложившихся условиях минский Комитет раввинов лишился возможности помогать хедерам.

С началом массовых арестов раввинов и меламедов часть из них, опасаясь за свои семьи, отказалась работать в подпольных хедерах и иешивах, что потребовало срочного вмешательства ребе Йосефа Ицхака. Он тайно собрал старых выпускников любавичской иешивы «Томхей тмимим» и подробно рассказал им о тяжелой ситуации с хедерами, оказавшимися без духовного руководства. После серьезных переговоров семьдесят человек согласились выехать в опасные зоны и занять места тех, кто отказался от своей миссии. Ребе позднее вспоминал «Самоотверженность русских евреев в те годы вызывает удивление... Они совсем не думали о себе, они были готовы ко всему. Не так они боялись ареста, как того, что занятия прервутся. Единственное вознаграждение, которое они просили, заключалось в том, чтобы им дали возможность прокормить самым скромным образом жену и детей».

Наиболее зловещим и пугающим было сообщение властей о том, что ими обнаружены «переписка с еврейскими организациями за границей... гектограф и документы, свидетельствующие, что община занималась контрреволюционной деятельностью, передачей сведений зарубежным организациям». Несомненно, имелись в виду контакты раввинского Комитета с «Джойнтом» и самим ребе Шнеерсоном. В результате переписка с р. Шнеерсоном, жившим в Риге, и штаб-квартирой «Джойнта» в Нью-Йорке была прекращена. Обнаруженные документы и раскрытие не санкционированной советскими властями деятельности «Джойнта» принудили руководство последнего прекратить финансирование религиозных учреждений. Это нанесло смертельный удар Комитету раввинов и привело к его самороспуску. В результате подавляющее большинство тайных хедеров оказались закрытыми.

В ответ на репрессии против духовенства в 1927 г. поднялась волна еврейской религиозной активности. В еврейских колхозах продолжалось соблюдение религиозных обрядов, женщины в субботу отказывались доить коров, нанимая для этого крестьянок из окружающих деревень; в пищу использовалось только кошерное мясо, при этом для ритуального забоя скота на работу принимали специальных резников; возникали новые молельни; в праздничные дни из городов приглашались канторы. В одном из районов Минской области (Стародорожском) был отмечен случай, когда в качестве пая от одного из вступивших в колхоз приняли свиток Торы.

Однако всплеск религиозности не обошелся и без откровенного экстремизма. Так в Минске, случалось, евреи забрасывали камнями своих соплеменников, вступивших в межнациональные браки: в одном случае рабочий-еврей женился на белоруске, а в другом – еврейка вышла замуж за русского.

К середине 1927 г. ситуация на «еврейском фронте» в стране настолько обострилась, а реакция на нее за границей была настолько бурной, что Еврейская секция большевистской партии приняла решение о проведении всесоюзной конференции раввинов. Многие раввины и еврейские общественные деятели страны в надежде хоть как-то снять напряжение в отношениях еврейского религиозного населения с властями дали согласие на участие в ней. Но не все было так просто, как это казалось на первый взгляд, и ребе был первым, кто понял коварство властей.

Предполагалось, что прибывшие со всех концов огромной страны раввины на весь мир заявят о том, что атеистическая власть большевиков проявляет веротерпимость и воплощает в жизнь свободу вероисповедания. И дело было даже не в том, что это была циничная ложь и дезинформация мировой общественности, скрывающая истинное положение дел. Готовилась провокация. Власти не могли изменить свою политику, направленную на силовое решение религиозного вопроса и сплошную атеизацию многомиллионного населения. Существовала огромная вероятность того, что все завершится публичной демонстрацией «реакционной сущности» иудаизма и его окончательной ликвидацией.

Надо сказать, что попытки проведения раввинских конференций под эгидой властей делались и раньше. В 1925 г. даже готовился Всесоюзный конгресс еврейских религиозных общин в Ленинграде, но его созыв своими репрессивными действиями сорвали сами власти. Вот один из эпизодов. Для обсуждения организационных проблем конгресса в Гомеле собрались раввины и лидеры религиозных общин Речицы, Новозыбкова, Мглина, Стародуба, Клинцов, Климова, Унечи и самого Гомеля – и все были арестованы. Правда, через некоторое время их освободили, но доверие к готовящемуся конгрессу уже было подорвано.

Как выяснилось, идея конгресса или съезда не была забыта и проводилась с новой энергией в 1927 г. Но властям никак не удавалось взять под контроль его подготовку, а они не могли решиться на проведение конгресса, не будучи уверенными, что все пройдет по их сценарию. Высказывая свое мнение по этому поводу, евбюро при ЦК КП(б)Б писало в совершенно секретной записке за подписью секретаря евбюро А. Бейлина в Агитпроп ЦК ВКП(б)

«Считая в принципе правильной установку на разложение еврейского духовенства изнутри, евбюро ЦК КП(б)Б считало бы возможным созыв съезда раввинов лишь на следующей основе: а) съезды созывать лишь в республиканском масштабе (Белоруссия, Украина); б) предварительно подготовить их со стороны соответствующих органов; в) съезды могут быть созваны лишь в результате явно наметившегося разложения и групповой борьбы в среде еврейского клерикализма, причем съезд должен служить оформлением и проявлением этой борьбы; г) съезд созывается исключительно как съезд раввинов, а отнюдь не как съезд представителей религиозных общин, каковой характер носит проектируемый сейчас Всесоюзный съезд раввинов. Представительство от религиозных общин фактически означало бы их легализацию, что является нежелательным. Вопрос о созыве Всесоюзного съезда раввинов сможет быть окончательно решен при учете опыта и результатов республиканских съездов раввинов».

Думается, ребе смог разгадать провокационный замысел властей, пытавшихся расколоть еврейскую общественность и перессорить раввинов между собой. Он активно сопротивлялся желанию большевиков проводить съезд согласно своему замыслу. Среди протестующих ребе был наиболее авторитетным религиозным деятелем. На него равнялись остальные религиозные лидеры.

Коммунистическая пресса на идише развернула резкую пропагандистскую кампанию против ребе, объявив его «самым опасным еврейским контрреволюционером» страны. И вот, чтобы обезглавить все движение, власти пошли на беспрецедентный шаг они решили уничтожить физически раввина с мировым именем, невзирая на все политические издержки и очередной удар по своему и без того мизерному международному авторитету.

Известие об аресте и возможной гибели ребе в застенках Ленинградского ОГПУ облетело весь мир. Раввины объявили пост в своих общинах. Синагоги и молельные дома в эти драматические дни были переполнены, еврейская общественность посчитала, что расправа с любавичским ребе – начало масштабных репрессий против религиозного еврейства страны. Акты протеста прошли во многих странах мира. В адрес советского правительства посыпались петиции, подписанные крупнейшими религиозными авторитетами. Особенно активно действовали евреи Германии. Их религиозные лидеры – ортодоксальный раввин Берлина Гильдсгаймер и реформистский раввин Лео Бек – обратились к влиятельному депутату бундестага сионисту Оскару Кагану. Тот немедленно добился аудиенции у министра иностранный дел, а потом вместе с ним отправился к заместителю рейхсканцлера Германии д-ру Вайсману. В тот же день советскому послу в Берлине был вручен соответствующий меморандум.

Верующие евреи СССР направили правительству страны письмо в защиту ребе, под которым стояли подписи многих тысяч людей. Сбор подписей проходил во всех крупных городах страны. Пороги Центрального исполнительного комитета и Совнаркома СССР в Москве обивали многочисленные делегации из разных городов страны. Власти смогли воочию убедиться, насколько велико влияние синагогальных кругов на еврейское население СССР. Было ясно, что арест и осуждение любавичского ребе – акт мести со стороны Евсекции за сорванный конгресс, наверняка спланированный в самых верхах советской власти. Очень точно это сформулировал полпред СССР в Берлине Николай Крестинский. Отвечая на меморандум германского правительства, он писал «Расцениваю эту историю как попытку одного из секторов партии – так называемой «еврейской секции» – свести счеты с энергичным религиозным деятелем».

Выдающуюся роль в спасении жизни ребе сыграла Екатерина Пешкова. Ее личные обращения к председателю ЦИК СССР М. Калинину, председателю Совнаркома СССР А. Рыкову, председателю ОГПУ В. Менжинскому сыграли свою роль: сначала расстрел заменили десятью годами ссылки на Соловецкие острова, а затем приняли решение о высылке Шнеерсона на трехлетнее вольное поселение в Кострому. Пока шла вся эта борьба, ребе уговаривали согласиться принять участие в конференции еврейских общин, бойкот которой он в свое время возглавил. Взамен предлагалась полная свобода, но ребе был непреклонен.

Деятели Евсекции не могли смириться с поражением. Их газета «Эмес» («Правда») выходила с огромными заголовками «Раввина Шнеерсона – в Соловки или Сибирь!», «Почему не арестовывают раввина-мракобеса», «Кто победитель: революция или Шнеерсон?». Было ясно, что власти готовятся к новому наступлению на иудаизм, что жизни ребе действительно угрожает опасность. И тогда еврейские общины Франкфурта-на-Майне и Риги предложили любавичскому ребе работу у себя. Из Германии на переговоры приехал адвокат Оскар Каган, который в свое время представлял интересы Ленина, когда тот попал в немецкую тюрьму. Из Риги – депутат Латвийского сейма раввин Мордехай Дубин. Последний привез предложение своего парламента – торговый договор между Латвией и СССР. Необходимость прорвать торговую блокаду, которую ввели страны Запада в ответ на репрессивную политику советской власти по отношению к собственному народу, перевесила: ребе был освобожден.

Советская власть попыталась использовать шантаж, но, в конце концов, ребе смог выехать из страны вместе со всеми членами семьи, близкими сотрудниками и вывезти часть своей уникальной библиотеки. 20 октября 1927 г. он навсегда покинул СССР.

Сотни хасидов пришли проводить ребе в день, когда он покидал Ленинград. Перед отходом поезда он произнес речь, в которой были такие слова «Все народы мира должны знать: лишь наши тела были преданы изгнанию и порабощению чужим властям, но души наши не были изгнаны и в подчинение властям не преданы. Мы обязаны говорить открыто, во всеуслышание – во всем, что касается нашей религии, Торы, ее заветов и еврейских традиций. Никто не вправе диктовать нам, а тем более принуждать нас. С присущим нам еврейским упрямством и тысячелетней самоотверженностью мы заявляем: «Не прикасайтесь к Моим помазанникам и Моим пророкам, не делайте зла... Тюрьмы и каторга временны, а Тора, заветы и народ Израиля вечны!.. Да будет с нами Бог, как Он был с нашими отцами. Да не оставит и не покинет Он нас!..».

Оказавшись за границей, ребе сделал ряд заявлений, привлекших внимание мировой религиозной и светской общественности к проблеме нарушения прав верующих в СССР, а в результате и к правам человека в целом. Последовал целый ряд резолюций с протестами, в некоторых странах были созданы комитеты поддержки иудаизма в СССР.

Даже после ареста ребе и его последующей высылки из Советского Союза в сентябре 1927 года деятельность Комитета раввинов не прекратилась. Секретарем его оставался раввин Зевин, дополнительные обязанности принял на себя московский раввин Яаков Клемес. Не прекращали своей работы подпольные отделения иешивы «Томхей тмимим» в Бердичеве, Невеле, Ленинграде, Витебске, Киеве, Полтаве, Полоцке, Херсоне, Бухаре и в других городах. В Киеве, где еще совсем недавно, в 1925 г., прошел судебный процесс над организаторами подпольных хедеров, спустя четыре года не менее четверти детей, учившихся в советских школах, одновременно посещали подпольные хедеры – хорошо организованные и работавшие в три смены.

Борьба государства с религией, по сути дела, стала одной из форм борьбы большевиков с собственным народом за удержание власти. 24 января 1929 г. в этой борьбе была поставлена последняя точка: появилась секретная директива ЦК, в которой все религиозные организации объявлялись «единственными легально действующими контрреволюционными… имеющими серьезное влияние на население». А 8 апреля ВЦИК и Совнарком приняли постановление «О религиозных объединениях», после чего заметно усилилась антирелигиозная пропаганда.

Тем не менее, весной 1929 г. на Запад ушло письмо, которое подписали почти сто известных раввинов и других религиозных деятелей ортодоксальной сферы. Авторы обращались к западному еврейству с просьбой не прекращать материальную поддержку иешив и других религиозных заведений в СССР. Но судьба подпольных иешив была предрешена. В декабре 1930 г. в Витебске арестовали 15 раввинов и работников иешив. Почти всех осудили на сроки до трех лет и сослали в Соловки, а иешиву ликвидировали. Оставшиеся на свободе ученики, разбившись на группы по 10-15 человек, продолжали обучение, собираясь на квартирах сочувствующего им населения.

Ситуация сильно изменилась к худшему осенью 1929 года, когда началась неслыханная по масштабу всесоюзная антирелигиозная кампания. Ужесточилось законодательство, ограничивавшее возможности функционирования религиозных объединений, которые были лишены прав собственности и юридического лица. Были серьезно ущемлены права служителей клира. Деятельность синагог стала жестко контролироваться властями, а правила регистрации общин практически лишили евреев возможности продолжать общинную жизнь.

В конце 1920-х годов в СССР работало немногим более тысячи раввинов. Другие были либо репрессированы, либо отошли от духовной деятельности в связи с массовым закрытием синагог. Учредители хедеров и иешив подвергались преследованию. В печати их именовали «еврейской черной сотней». С целью унизить их в глазах еврейского населения, проводились судебные процессы. В этот период в СССР было закрыто свыше 600 синагог и молельных домов. На очереди стояло закрытие московской и ленинградской хоральных синагог. Многие раввины в России, в Белоруссии и на Украине были лишены гражданских прав. Их дома и квартиры конфисковало государство, они оказались перед реальной угрозой ареста и депортации. В этой обстановке немалое число религиозных деятелей стремилось покинуть родные места и перебраться куда-нибудь подальше или вообще эмигрировать.

В 1930 г. Комитет раввинов из-за преследований властей объявил о своем самороспуске. К этому времени религиозная жизнь евреев Белоруссии, как и других регионов СССР, практически прекратилась. В 1931 г. были закрыты едва ли не последние синагоги в большинстве крупных городов страны. Несмотря на это, в 1932 г. в СССР была объявлена новая атеистическая акция – «антирелигиозная пятилетка». Предполагалось, что к 1 мая 1937 г. в стране не останется ни одной действующей церкви. В середине 30-х годов в городах с большим еврейским населением разрешалось оставлять лишь одну синагогу. Но полностью искоренить религиозную жизнь евреев оказалось не по силам даже режиму Сталина.

И сегодня актуальны слова любавичского ребе Йосефа Ицхака Шнеерсона, сказанные на одном из митингов в 1941 г.:

«Есть среди евреев люди с огрубевшим сердцем, которые и слышать не хотят о Торе и ее заветах. Но истина ломит и железо. Все евреи близки друг к другу и ответственны друг за друга. Все мы на одном корабле в бушующем море бедствий, и если кто-то из нас преступает заповедь, он пробивает этим дно под собой, а тем самым подвергает опасности весь корабль.

Евреи, не позволяйте вводить себя в заблуждение, не верьте посулам, будто бы нам в состоянии помочь политическая поддержка. “Мудрый и рассудительный народ” не имеет права верить в такую нелепость. Нам, евреям, может помочь только возвращение к Торе и ее заповедям».

* * *

Об авторе: Яков Зиновьевич Басин – историк, публицист, культуролог.