***

Вот яблоки блестят,

и ушлый змей ползет.

Чтоб человеком стать,

вкушай запретный плод.

 

Никто не виноват,

но правила тверды:

возделывай свой Ад

и пожинай плоды.

 

Господь тебя изгнал

из отческих пенат

за то, что все познал,

но не сумел понять.

Голгофа

Наступленье нижнего астрала

происходит, как в дурном кино.

Ангельская армия устала,

а покорным смертным все одно —

 

им бы для начала жизни просто…

Но восстал, и превратился в миф

кроткий смертник небольшого роста,

ход Истории переломив.

***

Любовь не бывает добра,

поскольку не может не врать.

Но в Питере есть номера,

что не позабыть, не набрать.

 

Ведь кто бы и с кем бы ни спал,

и что б ни имел на счету,

узор, что однажды совпал —

не случка в случайном порту.

 

Любовь предопределена…

С другой, в жарко дышащей мгле,

в беспамятстве, и даже на

операционном столе

 

я слышал твой голос — и мне

порой было трудно дышать.

Теперь научился вполне

себя в неких рамках держать.

 

Но даже в кромешном Аду

настигнет несбыточный сон,

в котором к тебе подойду

и буду спокоен как слон.

Игра

Какая старая пластинка!

Чуть заедающий винил.

Полусмешно и полустыдно

того, кем я когда-то был.

 

Любовь, обрушившись, сминает

все лишнее. А лишним все

становится, когда — сквозь сон —

тобой любимая играет.

 

Концерт, тусовка, светский раут —

на деле просто мишура.

Любимая тобой играет,

но как божественна Игра!

 

Как будто нежная игла

кружит по краешку винила…

Увы, прислушаться пора

чем это было. Вправду — было?

 

Возможно, что-то и витало,

водило кончиком пера,

но вскорости пришла Игра,

и чувств — не стало.

 

Винил, уютно мне шипевший,

сменился музыкой иной.

В конце концов, я был лишь пешкой,

так и не ставшей проходной.

 

В конце концов, я был лишь слеп…

Не дать ей доиграть финала —

как отобрать у нищих хлеб.

Играла! Как она играла!

 

Меня колбасило, метало

и кончилось не по-людски.

Чуть больше в голосе металла,

чуть меньше в памяти тоски.

 

Я не сержусь — но сожалею,

что нынче новый корифей

бестрепетно играет ею…

Навряд ли он меня добрей.

Пиарктика

                   Когда погребают эпоху

                                      Ахматова

 

Тому назад — такие разные,

но равно сытые утробой —

мы жили в праздничной Евразии,

с изнанки ставшей Азиопой.

 

А оказалось, что на практике —

трезвящей, как прыжок с моста —

мы все живем в стране Пиарктике,

где вечный кайф и мерзлота.

***

Что до конкретной данной личности —

произошел системный сбой.

Смирился с нищетой и лишнестью,

чтобы в итоге стать собой.

 

Жизнь прожитую реставрирую —

как на экранной простыне,

где одиночество стерильное

снабжает зрением извне.

***

Успешливые преуспели,

а лишние давно отсеялись.

Слова прощальных песнопений

кружатся листьями осенними.

 

Они ни хороши, ни плохи,

но кажутся почти случайными

для нас — могильщиков эпохи,

учеников и соучастников.

Полтинник

Шажок-другой, шажок-другой

с последней прямотой.

За пониманьем, за деньгой,

за мелочной мечтой.

 

Еще от жизни не устал,

хотя и домосед.

Души таинственный кристалл

не источает свет.

 

Пусть годы за спиной как горб —

и он все тяжелей —

познанья умножают скорбь,

но с ними веселей.

 

Ведь у верблюда два горба —

уж так устроил Бог —

не оттого, что жизнь груба,

а чтобы тот не сдох.

 

Хошь обойди весь белый свет,

хошь не слезай с печи —

покоя нет, и воли нет.

Наврали рифмачи.

 

Блок, почитавший вечный бой

за чистый идеал,

к концу работы над собой

себя же доконал.

 

Наивно обретать в бою

источник правоты.

С годами я перестаю

страшиться пустоты.

 

И я спешу куда пошлют,

чтоб растрясти брюшко.

Протиснуться, как тот верблюд,

в игольное ушко.

 

Я сам себя с ума сведу

и сделаюсь ханжой,

предавшись Страшному Суду

над собственной душой.

 

Подробен перечень утрат.

Смешон итог побед.

С немилой и в хоромах Ад,

а милой больше нет.

 

Проходит все, и жизнь пройдет,

иллюзии круша.

Но твой единственный оплот —

свободная душа.