Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2008

Лев Аннинский

Кино, подстерегающее литературу

Из заметок с Гатчинского кинофестиваля

Но я не просто смотрел фильмы, я еще соображал, как современное кино взаимодействует с литературой, ибо Гатчинский фестиваль по определению посвящён двум материям, означенным на его эмблеме: «Литература и кино».

Общее впечатление: литература (серьезная литература, не участвующая в попсовых проектах) слабеет — отступает, уступает, оставляет культурное поле изобразительно-жестовым формам воздействия.

Среди этих форм, достаточно агрессивных в сравнении с тихо стоящей на полке книгой, кино, все еще носящее звание важнейшего из искусств, — сражается с телевидением и своей выгоды старается не упустить.

В поисках материала кино все чаще подстерегает литературу, как подстерегает шустрый бомбила усталого путника. И обирает…

Остается литература как феномен цивилизованного быта, как просветительский архив, наконец, как часть публичной «тусовки», просящейся на экран в очередь за телезвездами, танцорами на льду и ораторами, бьющимися в рамках программы «Пусть говорят», «К барьеру»…

Из довольно обширной программы неигрового кино на Гатчинском фестивале я возьму четыре ленты.

Получасовой фильм Максима Гуреева о Саше Соколове. На фоне лучезарного морского пейзажа стоит Саша и, глядя в камеру, читает вслух свой роман. Читает в довольно быстром темпе, так что мы с трудом следим за движением мысли, которая к тому же все время препинается из-за поиска автором слова («открытый прием»). «А пейзаж безупречен…» — название фильма вполне понятно, если учесть все то же лучезарное море за спиной Саши; сам он стоит перед камерой неподвижно. И читает.

Лента Сергея Головецкого об Андрее Битове: «Писатель в полуписьменном мире». «Полу…» — потому что на протяжении сорока минут показано, как писатель играет в бильярд, демонстрирует нам свой письменный стол и с благодушным презрением поминает «журналюг», взявших у него фотографии его предков и забывших вернуть.

«Чугунный голос» — лента Екатерины Аккуратовой о судьбе Ярослава Смелякова, поэта, отбывшего при Советской власти четыре срока и четырежды исключенного из Союза писателей СССР. Двадцать восемь минут кинопоиска справедливости.

Л. Н. Толстой и С. А. Толстая. Кадр из фильма “Полустанок” (режиссер Галина Евтушенко)

И, наконец, «Полустанок» — часовой ролик, снятый Галиной Евтушенко по кинохронике и фотоархивам Льва Толстого (Полустанок — это дом начальника железнодорожной станции Астапово, где Толстой слег из-за болезни во время своего сенсационного побега из дому и умер). Дело происходило в 1910 году.

Первые две ленты – цветные, сняты во всеоружии современной кинотехники (скрытая камера и т.д.) Вторые две — черно-белые, сделаны в традиционном стиле реконструкции реальности по архивным материалам. Без агрессивного вторжения современной кинотехники.

Что меня поразило — во всяком случае, при просмотре первых двух лент — так это отсутствие размышления собственно о литературе. Разумеется, чтение вслух прозы (я имею ввиду Сашу Соколова) перекликается с тем ультрасовременным чтением, когда в часовой автомобильной пробке водитель надевает наушники и слушает главы из «Войны и мира», заботливо начитанные ему на аудиокассету. Но все-таки классический текст писан не для слушания на аудиокассете в свете переключающихся светофоров под ругань нарушителей, зубатящихся с гаишниками. Текст писан для тихого индивидуального прочтения и продумывания...

В аннотации сказано: «Саша Соколов — один из самых загадочных писателей русского зарубежья… Он автор легендарных романов…О нем знают только по его книгам, его почти никто не видел в лицо…»

Спасибо. Лицо увидели. Легендарные романы остались за кадром. Загадочность подтверждена… на уровне нормальной современной рекламы.

То же в фильме об Андрее Битове. В каком соотношении с этим его бильярдом, с этим тертым столом, с этими прохвостами-журналюгами находится его проза? Ее тут вообще нет — есть время от времени выскакивающие списки его публикаций, которые мы на экране и прочесть-то не успеваем, не то что осмыслить. Но количество публикаций (количество строк в списке) впечатляет. На уровне все той же рекламы.

С Ярославом Смеляковым чуть легче: там хоть одно стихотворение предъявлено нам полностью — знаменитое «Если я заболею, к врачам обращаться не стану…» Чугунная верность Смелякова изначальным убеждениям подкреплена, подтверждена, поддержана великими строками… под самый конец фильма.

А до этого финального взлета — куда-то делась поэзия, а обсуждаются в фильме проблемы прописки гражданина Смелякова после реабилитации и вопрос о том, каково ему было жить в Переделкине на чужих квадратных метрах. Это важные детали биографии… при условии, что и поэзия — на первом плане. А тут она несколько задвинута.

И, наконец, самая весомая попытка соотнести наше теперешнее понимание событий с великой литературой, с судьбой великого писателя — историей предсмертного побега Льва Толстого и кончины его на астаповском «полустанке» — тогдашние события отразились в фото и кинохронике (а теперь — в кинофильме).

Я когда-то сам изучал эти материалы (четверть века назад, когда писал книгу «Толстовский экран»), я разбирал все это кинонаследие по кадрикам, поэтому могу оценить ту скрупулезность и любовную бережность, которые продемонстрировала Галина Евтушенко, монтируя съемки Мейера и других тогдашних «синематографщиков», посвященные последним дням Толстого, а потом и похоронам его. Разве что одно частное замечание по материалу: как можно было «прозевать», не использовать растерянное лицо Брюсова, скорее всего, случайно попавшее в кинообъектив во время похорон? Но это частность. В целом же фильм передает то лихорадочное беспокойство, то предощущение катастрофы, то чувство фатального неблагополучия в доме Толстых, которое сквозит сквозь чисто русское неуемное поклонение гению. Несомненно, эта картина сыграет свою роль в деле «просвещения масс» на настоящем этапе.

Сыграет свою роль и попытка авторов ленты — в отличие от прочих документальных картин о литераторах — объяснить причины и понять смысл происходящего, то есть понять, почему Толстой бросил дом и кинулся в побег.

В той тяжбе вокруг Толстого, которая велась между его женой Софьей Андреевной, с одной стороны, и Чертковым, с другой, и дошла до предела в последние месяцы его жизни, — авторы фильма недвусмысленно встают на сторону Софьи Андреевны. По-человечески их понять можно: жена писателя борется за его бытовое благополучие и за интересы семьи. Но и у Черткова в тогдашней реальности были ведь свои резоны, от которых Толстой все-таки зависел. Зависел как литератор. Лондонские-то нелегальные издательские пути Чертков ему обеспечивал! Слава всемирная шла к Толстому во многом через чертковские руки (всероссийская и так была).

Главный вопрос: почему при такой всероссийской — и всемирной уже — славе душа не находила себе места? Почему смутная тревога оказалась сильней всего: семейного счастья, привычного уклада жизни, ощущения правильности пройденного пути, наконец? Откуда жуткая тревога, погнавшая «великого писателя земли русской» среди ночи на край этой земли, неведомо куда?

В поисках объяснений Галина Евтушенко опирается на толстовскую исповедь о временах его детства, о таинственной «зеленой палочке», под защиту которой и вернулся он, завещав похоронить себя в зелени травы. Там и упокоился, наконец.

Концепция красивая. На мой взгляд, даже слишком красивая (в духе толстовской тяги к опрощению), но не объясняющая той безотчетной тоски («арзамасской тоски» — толстоведы знают про это его отчаянное состояние по еще одной исповеди), того ощущения висящей в воздухе общей беды, которую Толстой чувствовал — при всей его приверженности к зеленым» детским легендам. Двадцатый век уже наступил, и веревку Толстой уже получил по почте от неизвестной революционерки, подписавшейся: «Русская мать», и «муравейные братья» уже побежали… строить баррикады… усмирять бунтовщиков… прилаживать столыпинский галстук на чужой шее… хрипеть, когда он затягивается на твоей.

Толстой чувствовал, как душит его ожидание роковых перемен.

Молчать он не мог. Давать советы — тоже (совет «не противиться злу насилием» уже дан и уже осмеян). От ощущения внутреннего безысхода и грозящей катастрофы побежал великий писатель по родной земле, сотрясающейся от подступающего светопреставления.

Один умный человек — литератор Леонид Андреев — заметил, глядя ему вслед: «Толстой помрет — все к черту пойдет».

И пошло.

Ещё один умный человек — литератор Владимир Ульянов — определил: «Толстой – как зеркало русской революции».

Он эту революцию и возглавил, оставив Толстому возможность пробавляться рисовыми котлетками непротивления.

Естественно, по нынешним временам — авторы фильма Ленина не цитируют. И не надо, а не то не оберешься последствий. Но ощущение слома времен, учуянного Толстым острее других, в фильме есть.

Прикоснулось кино к клеммам великой литературы, находящейся под напряжением Истории, — и почувствовало удар тока.

Я думаю, это лучший вариант взаимодействия.

Элла Митина

Документалисты в поисках любви

Все ходы уже известны, сами уже можем сценарии писать, поскольку предлагаемое из вечера в вечер банально, как рифма «любовь-кровь». Впрочем, никто и не ждет увидеть в телесериалах трогающих душу историй. Как никто не ожидает найти в пакетике с названием «борщ» свеклу или капусту, а в конфете «чупа-чупс» настоящую ягоду. «Мыльные оперы» — тот же синтетический продукт, в котором живут искусственные люди с их искусственными жизнями и чувствами, и вся эта «бодяга» с псевдо отношениями — натуральная обманка и подмена.

“В кабале в Кабуле”. Режиссер Дан Алексис

Да, но где же найти другое? — спросит пытливый зритель, если таковой, конечно, еще существует? С одной стороны, можно и вовсе не смотреть телевизор, а читать по старинке книжки, что, конечно же, правильно. С другой стороны, от легкого, дешевого и где-то даже разнообразного удовольствия (фильмов-то много, программ всяческих тоже полно!), которое телевидение доставляет прямо домой, непосредственно к дивану и пиву с чипсами, отказаться трудно. Дилемма! Но неужели у нас все так плохо и никто из творцов даже не пытается стряхнуть «мыльную пену», намертво усвоив новые правила игры? Конечно же, нет. Просто телевидение с его сериалами у всех на виду, а все, что оно не показывает — как бы и не существует вообще. Например, документальное кино. Оно давно освоило территории, которые телевидению совершенно не интересны. Нет, конечно, почти ежевечерне по разным каналам показывают некие программы, идущие под рубрикой «документальное кино». Но этот сомнительный симбиоз из клубники с добавлением желтого (прямой родственник телесериалов), прямо скажем, никакого отношения к благородному жанру, имеющему богатые историю и традицию и у нас в стране, и во всем мире, не имеет. Увы, за последние годы зрителю смогли вдолбить в голову, что эти псевдо-драматические истории из жизни звезд и политиков, рассказанные со слезой и надрывом, и есть документальное кино. Если кто-то все еще так думает, спешу заверить: это не так. Просто настоящее неигровое кино не подходит телевидению по формату, и продюсеры, озабоченные наполнением эфира рекламой, абсолютно не собираются рисковать, показывая что-то новое, непривычное, дабы не распугать потенциального рекламодателя и не снизить рейтинг программы. Да и не верят они в способность «пипла» что-то воспринимать серьезное и стоящее. Большая документалистика, уязвленная, конечно же, тем, что ее не пускают на телеэкраны (редкие встречи профессионалов-документалистов проходят без сетования на то, что телевидение их не замечает), тем не менее, умирать не собирается. Более того. Как ни парадоксально звучит, изгойство пошло на пользу неигровому кино, Документалисты, не скованные «форматом», чувствуют себя свободно, снимают, что хотят и вообще, делают свое кино исключительно «из интереса». Потому что получить признание, а тем более, заработать на нем удается такому мизерному количеству людей, что о каком-то трезвом расчете большинства просто смешно говорить. Такое кино снимается долго, месяцами, а иногда и годами. И приходят в него те, кто действительно его любит. Вот из этой-то любви и рождаются настоящие вещи.

Около трех лет существует в Центральном Доме кино клуб «Документальный четверг», созданный Комиссией неигрового кино Союза кинематографистов России, которую возглавляет известный кинорежиссер Сергей Мирошниченко. «Документальный четверг» поначалу собирал несколько десятков профессионалов, но довольно скоро туда стали приходить люди, чтобы увидеть что-то действительно свежее, новое, нестандартное. Вход открыт для всех, обстановка самая демократическая, высказать свое мнение может любой — вот и потянулся народ в киноклуб. Разумеется, картины здесь показывают всякие — и проходные, и интересные, талантливые, нередко даже шокирующие. Но есть у них одно объединяющее качество: они не бывают ни пошлыми, ни серыми, ни бездарными. Отборщики следят за этим строго и воспитывают вкус своих зрителей тщательно и любовно.

Два последних значительных события «четвергов» — картины «Зина. Жила-была» россиянина Александра Белобокова (это третья работа 65-летнего режиссера, киноведа по образованию) и «В кабале в Кабуле» бельгийца румынского происхождения Дана Алексиса (ему 47 лет, и это его четвертая картина). Фильмы уже получили по несколько призов на престижных международных фестивалях неигрового кино. Их оценили и профессионалы, и зрители. О них высоко отзываются даже самые скептически настроенные люди. Они стали событием, хотя никаких из ряда вон выходящих кадров они не содержат.

В чем причина успеха картин, снятых в абсолютно разной манере, в разных странах, режиссерами, имеющими разный жизненный опыт? Думается, в том, что в частных историях «маленьких людей» они рассказали о целом мире — полном любви и печали, хотя о самой любви в фильмах не сказано ни слова. Более того. Главные персонажи картины Дана Алексиса «В кабале в Кабуле» — Исаак Леви и Забулон Симантов — два последних еврея, оставшихся в афганской столице и живущих в здании разрушенной талибами синагоги, буквально ненавидят друга. Кажется, эта ненависть держит их на земле, потому что ни о чем другом они не могут говорить ( Дан Алексис свободно общается с ними на фарси, поскольку занимается научной работой, связанной с изучением ислама). Персонажи осыпают друг друга проклятьями, подозревая в совершении каких-то немыслимых злодеяний (Исаак считает, что Забулон у него перерезал электричество, а Забулон уверяет, что еврейские могилы разрушил Исаак). При этом каждый — правоверный иудей, полагающий себя единственно законным хранителем оставшихся святынь. В финале картины более старший Исаак Леви умирает. И что же? Забулон по-настоящему опечален. Он понял, что потерял не злейшего врага, а единственного друга. Осознал, возможно, впервые. И от этого история их отношений становится еще печальней. Потому что никто ведь не знает, что больше удерживает людей вместе — любовь или ненависть. И иногда так трудно отличить одно от другого…

“Зина. Жила-была”. Режиссер Александр Белобоков

Картина «Зина. Жила была» — тоже с грустным финалом. Фильм основан на фотографиях, «оживших» с помощью компьютерной техники. Всю жизнь киновед Белобоков не расставался с фотокамерой. Снимал буквально все подряд: мало ли что может пригодиться? Но больше всего — свою жену Зину, которую очень любил, а также летний отдых, куда ездили с друзьями, домашние застолья, детей, друзей — обыкновенную жизнь шестидесятников, каковыми они и были с их палатками, песнями у костра и репродукцией картины Шагала на стене. Зина старела, спивалась, пока не умерла. После смерти Зины Белобоков, который много лет не прикасался к негативам, вдруг наткнулся на них и решил сделать «контрольки». И оказалось, что теперь это можно работать не по старинке, а с помощью компьютера на программе «фотошоп». Увидев на экране фотографии Зины, себя молодого, понял, что простым сканированием фото не обойтись. Вначале задумал маленький ролик, просто в память о Зине, чтобы показать друзьям, а потом уже не смог остановиться. Два года, день за днем увеличивал, уменьшал, «оживлял». И нарисовалась картина встреч и разлук, разочарований, горечи и потерь. За 26 минут без единого слова (только редкие смешные подписи под фотографиями) проходит целая жизнь двух людей, когда-то любивших друг друга, а потом ставших чужими. Обратный процесс тому, который прошли Исаак Леви и Забулон Симантов. Щемящая нота, пронизывающая фильм, не отпускает и заставляет мысленно возвращаться к картине снова и снова.

Оба фильма все-таки оставляют светлое чувство, поскольку сказано ведь, что «грусть всегда соседствует с любовью».

Ну, а на экран телевидения картины, скорее всего, не попадут. Не формат, как не трудно догадаться.