Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2013

Марина Меламед

Письма из Иерусалима

Всю жизнь мы идем пешком неизвестно куда, чтобы передать весточку другу. Б-г знает, вспомнит ли, узнает, жизни такие разные и ветвятся под разным небом, но все-таки, все-таки – передать, хотя бы – успеть...

И ты идешь, как ослик, накручиваешь круги, и хорошо, если нет дождя, потому что прекрасен дождь за окном, а когда он капает на голову, то становится похож на слезы... помнит ли меня друг мой, узнает ли?..

Прогноз погоды

Правда-правда, пишут в новостях:

«В Иудейской пустыне возможны наводнения». Ну какая пустыня, в самом деле, без наводнений?

Пустыня тоже человек. Может, у нее терпение закончилось, сколько вот это можно, без наводнений...

Дорогая страна

Дорогая страна! Пишу тебе из тесной коморки, что на Дерех Хеврон, хотя все друзья мои честно поедают шашлыки на природе. Так что я одна тут осталась отдуваться, пить горячий чай, кутаться в теплое и думать свои гриппозные мысли.

Дорогая страна, я тебя люблю. Ты у меня такая одна. Тут у тебя всегда не скучно и часто тепло. Люди все больше хорошие, природа тоже, а особенно земля святая и дети красивые. Архитектура вот. Про историю вообще молчу. Книга есть, одна.

И все у тебя будет – и здоровье, и сладкие пряники, включая рыбу фиш, и американские гарантии все равно на что. Индекс цен придет в себя. Родники забьют, гейзеры. Машиах придет.

Так что, будь, пожалуйста, широка, высока и не унывай, если что. Хамсина бы, разве что, чуть поменьше, и цены на все неплохо бы понизить. Визы в Украину тоже хорошо бы отменить.

Стены лучше пока, чтобы были у страны надежные, пока что. Ну, вот Храм построим – а дальше как пойдет, дальше, может, быть и без стен как-то устроимся...

Правда, если бы ты как-то перестала ночную дискотеку тут за окном до полшестого утра, честное слово, я бы тебя любила не меньше...

Песнь шварме

И когда темно и холодно или даже светло и жарко, а голодно все равно, и не светят рестораны в окошко кареты... И закат, он же восход, пробегаем, устало оглядываясь строго под ноги, вот она, за углом кафешка, то есть – спасительная шварма.

Она пахнет мясом и горчит солениями. Ее поливаешь соусом любым и ходишь вокруг салатов вприкуску.

Это вам не какая-нибудь «шаурмА», или, того хуже, «шавЕрма» на тарелочке в московско-питерской палатке.

Это нормальная ближневосточная уличная шварма. И вкуснее всего есть ее стоя, свободной рукой, продолжая приправлять свободными салатами и тхиной. Особенно этот, желтенький, хильбе. И перец. И лук, и зелень, и баклажаны.

В общем, воздух становится острее, жизнь налаживается, и люди мне окончательно нравятся все.

Лучше всего шварму все-таки есть в Тель-Авиве – то ли близость моря располагает, то ли шварма уличнее – не знаю, но там больше свободных салатов и соусов и вообще.

Я подсела на шварму, еще когда была тут в качестве туриста, и добрый человек решил показать мне, как это люди у моря живут вечером.

Не по ресторанам ходили мы, а заливались соком ближневосточной швармы, лениво прохаживаясь у стойки, заставленной мисками со всем остальным, и шепот волн сопровождал это пиршество тела. Да.

Я люблю даже грибной суп, в том числе жюльен, бефстроганов и другие радости жизни. Но, когда ты устал, и бежишь, и сил нет, а денег почти не видно, только шварма может вернуть тебя к жизни. И попробуйте сказать мне, что это не так!

Сначала попробуйте, а потом говорите...

***

Получила письмо с таким началом:

«Здравствуй, Марина! Беспокоят из прошлой жизни».

Так и вижу оживший черно-белый фотоальбом – беспокоит, поговорить хочет о чем-то своем. Призрак ветрянки очнулся. Вот-вот проснется двойка по физике – а что я тогда маме сказала?

Да, не отпускает прошлая жизнь, то у нее декабрь, то июнь или, я все помню, май. Одесса не беспокоит, у моего телефона другой номер, и слава Б-гу. Москва так даже зовет иногда. И в Коктебеле хорошо.

А в Харькове у меня метель, ничего не могу с этим поделать. Вижу консерваторию в метель. Хотя я была в Харькове не так давно, осенью. Но – в этой жизни. А в прошлой, как оказалось – метель.

Но не могу сказать, что она меня часто беспокоит...

Молитва такая

Дорогие высшие силы!

Наши силы на исходе. Может, ну его? Кому нужны эти испытания объекта при 35-и градусах жары? Может, сначала надо бы организм перестроить по-хорошему, по-доброму? Я вас не тороплю, но попробуйте хоть в день по одному градусу уменьшать. У вас получится, я в вас верю...

Здесь же люди, между прочим, и им бы порадоваться хоть чему.

А у которых – дождь – может, пускай погреются какое-то время вместо?

Честное слово, мы вам еще пригодимся...

Красные холмы – Маале Адумим

В Маале Адумим машины пропускают идущего человека. Это удивительно для иерусалимского жителя...

Воздух горной пустыни чист и прозрачен, и особенно увлекают пальмы. Наверное, это что-то личное...

Тишина, ночное пение муэдзинов (интересно, откуда они поют? – арабы не селятся в Маале Адумим), бродячие подростки, которым некуда себя девать в этом, в общем-то, спальном районе. Собаки, идущие навстречу. Вечерние огни Иерусалима.

Совершенно не понимаю, что покупать в супере, когда нет холодильника. Хожу, как сомнамбула, оглядываясь на полки. Какая-то другая еда и яблоки не те. Так и живу, не понимая...

Хотя уже нашла свой кефирчик. Глядя с восторгом на иудейскую пустыню (это явно что-то личное...)

Есть ли жизнь в автобусе?

Мы на всю голову ненормальная страна, я другой такой страны не знаю. Может, потому так люблю ее...

Сегодня в автобусе седой человек в очках и ленинской бородке плясал что-то латиноамериканское. Он был одет в оранжевые штаны, белый пиджак и золотую кепку и периодически вскрикивал – люди, мол, слушайте (дальше неразборчиво) – теперь у всех все будет хорошо! Все будут довольны – и вращал тазом, иногда пытаясь взлететь.

Народ не реагировал вообще. Скучно поглядывал в окно еврейский народ в составе двух солдатиков, пары пенсионеров и молодой поросли со школьными сумками.

А что смотреть, мы тут и не такое видели. Здесь и так хасиды разного возраста регулярно пляшут за автобусом, распевая «Вот идет Машиах» и другие хорошие песни.

Танцор дождался автостанции, притих, пока народ входил-выходил. И пошел по новой повторять программу. И, схватившись за поручни, подогнув коленки, стал раскачиваться в проходе, как бандерлоги в известном мультфильме.

Автобус подъехал к базару – а рельсы тут лежат, как родные, уже полгода, вот пустили трамвай в Иерусалиме, и жизнь наладится. То есть мало не покажется. Покажется много – счастья, трамваев...

Водитель, белозубо смеясь, сказал человеку в золотой кепке – давай мол, продолжай дальше, тут еще народ тебя не видел – в соседнем автобусе, ты успеешь перескочить, я ближе подъеду...

Автопортрет с интерьером

К погоде отношусь сочувственно, особенно к снегу. Включая к прошлогоднему – на картинках. Может падать, лежать и особенно лететь. На него хорошо смотреть молча, ни о чем не думая, и как-то все растворяется или кристаллизуется...

Я думаю, именно поэтому люди смотрят «Иронию судьбы» – там много снега, и он часто летит. Сквозь песни, самолеты и любимых героев – летит себе и летит...

Еще мне этот глагол нравится, насчет полетать. Вообще, глаголы и причастия мне как-то ближе существительных. Наверное, это какой-то зазор с существом дела или забор перед началом абзаца.

На лыжах не умею ничего, даже смотреть телевизор.

Еще не умею шить, распиливать дерево, входить в горящую избу. Коня на скаку останавливать считаю неуважением к коню... Вообще, если есть дорога, самое милое дело – скакать, если ты, конечно, конь. А если ты – форточка, то хлопай на ветру, ветер любит, чтобы ему хлопали. А если ты – ветер, то лети уже, гоняй стаи туч...

С фауной у нас хорошо, когда она шляется и не наступает на ноги, особенно в автобусе. Фауну хорошо понимаю издали, когда есть перспектива. Перспектива – это такая полезная вещь, каждому сгодится, хоть сквозь что на нее смотреть.

И деревья из прозрачных камушков тоже очень. Чистый изумруд для орешков белочки хорошо себе представляю.

И про белочку один поэт красочно расписывал на балконе посреди Иерусалима. Он как-то дошел до глубины существа дела, после чего завязал, и белочки теперь скачут без него.

А в центре Иерусалима сидит лев.

И молча смотрит на снег, который точно где-то летит – сквозь июль, октябрь и героев, идущих по Иерусалиму.