Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2014

Ариэла Меламед

Звенящая стихия Евгения Рохлина

Лет сорок тому назад шел тихий небольшой человек по ночному городу, было темно, – его остановили, быстро освободили от «ценностей» – часов, кошелька… Тут бы уже и проститься, только ограбленный вдруг почему-то спросил:

– А вы знаете песню «Мы с тобой случайно в жизни встретились»?

– Знаем! – ответили «работники ночного труда»…

– Это моя песня, я ее написал… – сказала жертва и засветилась улыбкой.

На улице как-то потеплело. И грабители почему-то поверили.

– Вот это да! – сказали они. – Ну, мы же не знали, ты прости… Спасибо за песню, извини, что так вышло… – и тут же вернули ему все, что успели забрать.

Кстати, по радио крутили «Спортивный марш» Рохлина в течение года (в 1967-м) ежедневно по утрам. Но, когда его дочь Юля похвасталась приятелю в Херсоне, тот пренебрежительно фыркнул – «да ну, не выдумывай!». Не поверил. В отличие от грабителей, которые поверили Евгению Львовичу. Как-то очень был он похож на композитора.

В примечаниях к музыкальным записям о нем пишут коротко: «У рояля – Евгений Рохлин». Композитор, пианист, аранжировщик, аккомпаниатор Изабеллы Юрьевой, автор фокстротов, оркестровых пьес, песен, в том числе – музыки к спектаклям еврейского драматического ансамбля…

Человек, в котором музыка и жизнь были соединены всегда и постоянно, который беседовал, не вставая из-за рояля, и мир вокруг него светлел и улыбался… который любой оркестр мог быстро «настроить», как музыкальный инструмент.

Его «Фантазии» играл оркестр Силантьева… И Рохлин бесконечно писал оркестровки – партитуры для оркестра. Брал мелодию и расписывал, как ее должен играть большой оркестр.

Он словно растворился в советской музыке 1930-60-х годов. До сих пор цирковые в Москве выступают под его музыку, а в музыкальной школе исполняют его «Веретено» на аккордеоне, его «Молдавскую рапсодию» играют все, кому ни лень…

Дядей он был моему отцу. Но он не был готов называться дедом и попросил меня, маленькую, называть дядей… И вся семья его называла «наш дядя Женя», казалось, он вообще такой, играющий на рояле человек, сияющий улыбкой и рассыпающий шуточки… всему миру – «дядя Женя». Хотя, конечно, Евгений Львович.

Мой папа рассказывал, что как-то пришел знаменитый композитор N с короткой записью на листке – мотивом песни. Дядя Женя сел за рояль и тут же сыграл – роскошно, раскованно, многозвучно… Потом композитор N получил тетрадь на несколько листов, для оркестра, и песня стала звучать на радио и по телевидению. Так он зарабатывал на жизнь. Потому что дети должны быть накормлены и в тепле.

Что такое бедность, когда не хватает и еды, и одежды – он знал не понаслышке. Пятеро детей было в семье, когда умер кормилец, его отец, трудившийся на табачной фабрике. Мама их растила одна в 1910-е годы в Харькове. В школу он ходил по очереди с сестренкой – у них была одна курточка на двоих… Эта сестренка была моя бабушка Юля, они были очень похожи, только у нее глаза были карие, а у него – зеленые….

Уже с детства в нем проснулась мощная страсть к музыке, которая преодолела и нехватку учителей, и отсутствие в доме рояля, и на всю жизнь выстроило в нем – и вокруг него – другой мир, в котором была и музыка, и радость, и любовь, большой гостеприимный дом, и всегда бывали накормлены и дети…

А тогда, лет в девять, ничего этого не было, был только ближайший дом культуры, в котором играли и учились, а маленький Женя приходил туда послушать, потом забирался в шкаф, дожидаясь, пока все уйдут… Выходил ночью в пустой зал – и играл на рояле.

То есть, он научил себя сам. Поначалу повторял все, что слышал вокруг, всю дневную музыку… Память у него была фантастическая, и пальцы все подхватывали. Сам развил технику, стал импровизировать, выучил нотную грамоту… Затем брал пластинку и расписывал то, что услышал, нотами.

Выписывал разные версии для любых составов ансамбля, для оркестра… в 20 инструментов, затем и в 60… Лет с четырнадцати он уже помогал семье, зарабатывал – играл на свадьбах и в кинотеатрах – тапером. И только потом начал учиться официально, в музучилище его приняли уже играющим музыкантом, без аттестата об окончании музыкальной школы.

Создал квартет, ансамбль, стали выступать, ездить на эстрадные конкурсы, гастроли. Его музыка постепенно зазвучала по радио. И был не только творческим человеком, но и великим тружеником.

Он всегда легко мог сыграть по слуху любую мелодию, хоть джаз, хоть классику – а однажды подыграл «с лету» детскому хору «Танец маленьких лебедей», когда хормейстер оказался не слишком обученным музыкантом. Для джазового пианиста классика – не всегда знакомое поле, но он и на этом поле мог выступить запросто…

Другое его поле был дом – где жена Лидия уютно утраивала пространство и мужу, и детям, и всем входящим в дом, и часто приезжали бывшие жены его братьев погостить, дом был открыт, кормили вкусно, людям были рады… Жена была очень хороша собой и талантлива, но отдала себя дому, они вдвоем растили то дочерей, то внучек, не переставая…

Он познакомился с женой Лидой – одной и на всю жизнь – на эстрадном конкурсе, где она танцевала, да и голос у нее был хорош – низкий, бархатный… он даже как-то взял ее на работу к себе в оркестр, но не выдержал и уволил обратно домой – слишком она привлекала взгляды, так и не доглядишь… Отправил домой, от греха подальше, да она не слишком стремилась на сцену, ей хватало домашних дел, а дом был открыт для друзей, так что в общении недостатка не было.

А эстрадные вечера дома и так были постоянно – дядя Женя не отходил от рояля. Подбирал все, что звучало вокруг, и сочинял…

Плохое сочетание звуков его мучило несказанно, ходил по дому и страдал… и, бывало, что мягко и незаметно исправлял огрехи, и автор произведения, слушая звучание, нахваливал свою музыку…

Как-то была у него в гостях Майя Кристалинская. Он сел к роялю и заиграл песенку, которую она пела в те годы.

И изменил мелодию. Не чуть-чуть, а по-настоящему – мажор он заменил минором. И как будто так и было… Песня стала гораздо мощнее, ярче, словно навел резкость и подправил анфас, а картинка засияла… Теперь она могла стать по-настоящему популярным шлягером.

Майя Кристалинская очень расстроилась… «Ну что ты натворил, – сказала она, – как я теперь ее петь буду?»

Были у песни свои авторы, она уже звучала на «Голубом огоньке»… короче говоря, в новом виде ее петь со сцены было никак нельзя. И в «рохлинской» версии ее не пел вообще никто. Кроме нас с папой…

Отец подработал слова и под аккомпанемент его семиструнной гитары мы с ним самозабвенно распевали, уже забыв, откуда песенка…

Оказалось, что в 1967-м эту песенку написали для удивительной певицы Лидии Клемент, которая ушла из жизни молодой… потом уже ее исполняла Майя Кристалинская и, видимо, недолго – мало кто помнит этот мотив.

Но сейчас мне кажется, что это – мое наследство, от него и папы. От них у меня и фотографий почти не сохранилось… что я обязана об этом рассказать – да и спеть бы не помешало, такая хорошая получилась песня…

Хотя нас, бардов, Евгений Львович не очень жаловал, ему казался не слишком музыкальным этот жанр… И для гитары не писал никаких нот.

Жил он в Москве, воспитывал разные оркестры – от оркестра Покрасса до музыкальной части театра Станиславского, в родном Харькове появлялся редко. А мы жили в Харькове, папа часто ездил в московские гости, потом учил меня играть в мелодии-перевертыши «от дяди Жени». Это когда нужно одни и те же стихи уложить на разную постороннюю музыку. Взять, например, «Интернационал» и спеть его на мотивы романса, русской народной…

Такие игры остаются на всю жизнь. Я бы и в музыкальных школах ввела обязательный предмет – «Игра с мотивами». Потом, глядишь, вырастут люди, начнут писать сонаты-симфонии…

Игра как отношение к миру, людям, погоде, музыке… рояль в доме, две белые пушистые собачки. «Женский состав» – жена, дочь, внучка. И листы исписанной нотной бумаги. Его партитуры и сейчас есть в интернете – многоголосные сочинения для оркестров и ансамблей, аккордеона, людей играющих, поющих и танцующих…

Джаз, импровизация – это была его история, его стихия, он чувствовал кожей, фибрами, как нужно играть, и руки были продолжением интонации, а как легко он плел кружево аранжировок, переложений, исписывая огромные листы партитур… Каскад звуков на бумаге, музыка в нотном изложении.

Еще дядя Женя Рохлин прекрасно говорил на идиш, хотя особенно не с кем было, и сочинял музыку для еврейского театра, дома об этом говорили, как-то стеснительно улыбаясь, и с гордостью. И еще о том, что для еврейского театра он сочинял бесплатно. Что для него это было важнее многих остальных дел…

И много было поденщины, когда семье не хватало на жизнь – он писал произведения и продавал свои авторские композиции. Часто дописывал за других, переписывал оперетты, занимался оркестровкой музыкальных спектаклей…

В семье музыкантов больше не было, хотя все же потом завелась я, но с роялем роман так и не сложился – только гитара и другие струнные. Я стала сочинять музыку на чужие стихи и, естественно, показала дяде Жене некоторый результат композиторской деятельности…

Он почему-то не обрадовался. Посмотрел с осуждением на мою разболтанную гитару, сел за фортепиано и уже тут же сыграл мой мотивчик совершенно иначе. Впечатление было такое, словно ему хочется перевести эту песенку на другой язык…

– Ну почему же не на клавишах? – сказал он расстроено, продолжая играть, – Смотри, как тут можно…

И легко разыграл мою песенку каскадом звуков, она на глазах разрослась до размеров пьесы для эстрадного ансамбля, оркестра, еще бы саксофон…

– Ты же слышишь, да? Ну, играй, как ты слышишь…

Клавир подарил, ноты, – песенку «Вятская игрушка» для фортепиано, – надеялся, поможет… Не помогло. Мои руки требовали только гитару. Но сейчас исписываю горы нотной бумаги, пишу для гитарных учеников аранжировки – спасибо дяде Жене, он научил, больше некому, – играю, как слышу…

Ну, и спасибо эпохе за то, что не тронула его… Ездил с бригадой артистов и уцелел, играл, играл, играл… всю жизнь. Хотя бомбы падали довольно близко…

Были времена, когда всей семьей ездил на гастроли в поезде… тогда бригада артистов, которые работали в Клубе железнодорожников, на железной же дороге ездила в Среднюю Азию выступать, а жили артисты в вагонах даже с маленькими детьми. А потом, уже в Москве, жили оседло, принимали гостей, и две беленькие собачки оглушительно оттеняли музыкальное происходящее.

Когда он приезжал в Харьков, руководители ресторанных ансамблей назначали с ним встречи, тогда его встречали и музыканты, и буфет… А как же, сам Евгений Рохлин приехал, и именно к ним, все остальные ресторанные ансамбли могли только вздыхать от зависти!.. Он садился за фортепиано – звенящий, легкий, улыбающийся – его руки опускались на клавиши, словно в бурлящую воду… И вот все заиграло-заструилось... это было счастье.

Народ замер, перестал дышать. Работа прекратилась, швейцар запер дверь, все стояли и так тепло, по-хорошему улыбались, словно это не они только что покрикивали друг на друга, серые от усталости…

Мы уехали, а картинка осталась. Что от музыки люди могут светиться. Что самые грубые какие-то чужие люди становятся своими, когда светятся…

– Нужно играть, – сказал дядя Женя, – просто играть. И даже петь иногда.

Когда его не стало, я поставила «Джаз в стиле идиш» – историю про музыкантов, которые говорили на идиш и играли джаз. Хотя там не было ни слова про него, спектакль посвящался ему.

Потому что, когда человек играет, импровизирует звуками, мир меняется… Потому что музыка – это и есть жизнь. А – джаз, это, когда мысли идут в разных направлениях, иногда собираясь в одно, разбегаясь по пространству лучами…

Потом дядя Женя с женой перебрался в Израиль, в маленький городок Мигдаль-а-Эмек. Прожил там лет шесть в окружении гортанного воздуха, вечной весны, совсем других звуков… За пять лет он успел очень много, щедро дарил музыку, разбрасывал горстями – всем, кому это было нужно.

Написал массу песен на стихи местных поэтов.

Научил играть местный детский ансамбль (хотя ни слова не говорил на иврите, но дети его как-то понимали, и все стали играть, как нужно!),

Записал клавир – тетрадь фортепианных пьес и подарил ученикам музыкальной студии…

И выступал со своей женой Лидией. Она перешивала свои платья – для сцены, чтобы выглядеть по-настоящему… В молодости она была красавицей.

В 1994-м году им обоим было за семьдесят. Они выходили на сцену местного клуба, он садился за рояль, она шла к микрофону… И звучали любимые песни, которые прежде пели Майя Кристалинская, Изабелла Юрьева, да мало ли любимых песен… когда есть два человека, и такая жизнь осталась позади, а в настоящем – тихий дом в Мигдаль-а-Эмеке…

* * *

Об авторе: Марина (Ариэла) Львовна Меламед – поэт, музыкант, исполнитель авторской песни.