"Информпространство", № 184-2014 Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2014

Эльга Злотник

Дед

Музыка у стойки бара безжалостно долбила по головам, и вдруг Ольга выхватила слова. Мужской голос пел странную песню: «Вы бывали в комнате смерти?..»

А она неделю назад была – прощалась с дедом... И с тем, что освещало ее детство. Со старым двором в центре Москвы, с тем, как дед вел ее маленькую под огромными платанами, там, в эвакуации, в Средней Азии, смотреть на птичек. Ах, как она, оказывается, была раньше богата. Дед – ее богатство. Она была похожа на него: нос, брови, глаза. Она была похожа на него характером. И когда дед заболел, легче других находила общий язык с упрямым дедом. Он почему-то ее слушался, она могла с ним договориться, убедить выпить лекарство. Последнее время дед ходил с трудом, но дома удержать его все равно стоило больших усилий. Он бродил по пустой квартире, где раньше жили десять семей, стучался в двери, просился на улицу. И бабушка закрывала двери на ключ. Была зима, а у него сбились понятия времени, и он мог выйти в заснеженный двор в домашних вельветовых тапочках.

Последний раз, когда бабушка не заметила, и дед все-таки вышел во двор, Ольга искала его полтора часа. Куда он мог уйти? Бабушка была уверена, что к соседям. Ольга обошла все квартиры в их подъезде, но дед ни в одну не заходил. Она пробежала двор, выскочила на шумную с оживленным движением Петровку. Его могла сбить машина, он мог упасть, где же он? Добежала до ЦДРИ, дед был членом Совета ветеранов и очень любил ходить туда. Был конец лета и сезон в ЦДРИ еще не начался. Двое рабочих приколачивали что-то в вестибюле. «Вы не видели, здесь пожилой человек не проходил?» – спросила она. «Нет, а вообще-то здесь много ходят».

У Ольги язык не поворачивался назвать деда стариком. А он был уже старик, глубокий старик, но она щадила мысленно его, он ей казался молодым, а может быть, щадила себя, старалась не замечать, что время уходит, мчится, проскакивает.

Дед родился в Витебске и учился в той же гимназии, где Марк Шагал. Однажды, когда Ольга поехала в Витебск в командировку, он объяснил ей, где находился их дом. Она тогда нашла эту улицу. Несколько деревянных двухэтажных домов стояли пустые, поблескивая не выбитыми, к ее удивлению, окнами. И Ольга пыталась угадать, в каком из них жил дед? Представить его мальчиком. И не смогла. Перед отъездом она купила деду ботинки. Думала, ему приятно будет – весточка с родины. Деда она нашла в соседнем дворе. На лавочках сидели бабки. А он стоял старенький, на трясущихся ногах, держась за ограду, и говорил каким-то женщинам, спрашивавшим, куда его отвести: «Спасибо, спасибо, не беспокойтесь». Когда Ольга мелькнула в проеме двора, бабки ей хором закричали, замахали: «Вот он!»

Ольга уже один раз в поисках забегала в этот двор, и тогда они ей сказали, что да – заходил один старик, еле-еле его молодой человек вел. А куда – они не заметили. Почему дед вернулся в этот двор, понять было трудно. Увидев Ольгу, он не удивился и спокойно сказал: «Ну, теперь пошли домой!» Шли домой они долго, хотя надо было пройти всего несколько домов. Раньше деду для этого требовались минуты, а теперь...

Дед шел, мелко перебирая ногами. Мимо магазина «Фотолюбитель», сберкассы, галантереи, останавливался, вертел головой, говорил, что устал. Был конец летнего дня. Солнце стояло на закате. И прохожие с удивлением оглядывали их. Вот навстречу прошли трое грузин. Оля заметила, что они остановились, что-то между собой говоря и глядя на них: старого, еле идущего деда, и на нее, женщину средних лет, старающуюся держаться независимо и уверенно настолько, чтобы ее уверенность защитила старенького деда в вельветовых синих тапочках и старых заношенных брюках, который был для нее прекраснее и дороже всех на этой улице. Ольга кляла таксистов, которых останавливала, а они отказывались везти, потому что не далеко, хотя она предлагала им денег в десять раз больше.

Когда зашли в свой двор, дед остановился и начал просить пить. Отойти от него нельзя – упадет. Она попросила старушку, сидящую у подъезда, такую сероглазую с курносым носом и поджатыми губами. Та сказала: «Сейчас принесу», и ушла. «Неужели ты не можешь дать воды», – просил дед. Для того, чтобы дойти до дому надо было пройти еще мимо двух подъездов. «Я не могу – пить...» – говорил дед, чуть не падая. Старушка не появлялась. Наконец, она с любопытством выглянула в окно на первом этаже. «Ну, что же вы?!» – крикнула Ольга, держа деда из последних сил. «Ну, буду я тут каждому», – прошамкала старуха и захлопнула окно. «Ну, сука!» – выругалась Ольга. И тут, когда дед чуть не падал, в воротах появился мужчина с очень красивым, как показалось Ольге, лицом. «Простите, можно вас попросить», – негромко сказала она, но тот услышал и направился к ним. – «Вы не поможете довести, тут недалеко, вон тот подъезд». «Конечно, что вы, это не трудно», – глаза у мужчины были большие, почти синие, лицо улыбчивое с ямочками. Потом она, наверное, никогда его не узнавала, они же наверняка с ним встречались, он жил в их дворе. Но она не узнавала, наверное, потому, что увидела его как-то совершенно неожиданно.

«У меня самого теща еле ходит. Так что я знаю, как помочь». Они довели деда до дому, где их ждала бабушка. И для бабушки этот вечер, когда нашли пропавшего деда, был почти праздник.

Дед был заядлый «беговик». И, когда в коридоре обсуждал по телефону со своими приятелями заезды, произносил имена наездников и клички лошадей, в их коммунальную квартиру врывался яркий и страстный мир лошадников, тотализатора и азарта. Да, дед был азартным. А бабушка так любила его, что прощала все проигрыши. «Он же все ее драгоценности проиграл – она же все-таки была дочерью фабриканта», – рассказывала Оле мама, которая тоже очень любила деда.

И потом дед часто просился на улицу. Но Ольга относилась к этому не очень внимательно. Когда выкрадывалась минутка-другая, предлагала: «Ну, давай выйдем? Пойдешь на улицу, – кричала она ему на ухо, дед был уже почти глухой, – пойдем погуляем?!..»

Дед улыбался, кивал головой и говорил: «Молодцом, молодцом». Значит, он чего-то не дослышал. А затем добавлял: «Немного попозже». И Ольга успокаивалась, ее дело предложить, а гулять с дедом ей особенно не хотелось. Вообще, дед был не требовательным. Бабушка говорила, что ночами он часто звал: «Ольга!» Оля к этому времени уже жила отдельно.

«Ольга! Он тебя зовет ночами», – жалостливо говорила бабушка. «Ну и что, – жестко и зло, чтобы не расплакаться, отвечала Ольга. – У каждого свои дела, я же не могу ночами около него сидеть, не переезжать же к вам?» Это была жестокая правда. У каждого своя жизнь и дела. «Старики эгоистичны, они могут съесть жизнь молодых, если поддаться. Надо быть с ними жестче. Зайдешь к ним на час, им кажется – заскочил на минуту, - думала Ольга. – Жить для стариков – это все равно, что жить все время прошлым, они съедают будущее». Как страшно, что человек никогда не знает, что для него потом будет главным, и как горько, что, кажущееся важным и серьезным, потом оборачивается суетой. И горько, что человек не может быть жив одним главным. Ему нужно много, когда все есть, и, оказывается, достаточно малости, крохи, когда ничего не остается.

Да, дед для Ольги был легкостью, щедростью, радостью, оптимизмом. Он был для нее бессмертен. Он такой веселый, остроумный, он не мог умереть. Некоторые люди созданы, чтобы жить вечно. В ее представлении дед был каким-то удивительным. В нем сочеталась мудрость и ребячливость, скрытность и до наивности честность. Его друзья, с которыми он дружил много лет, часто вспоминали, что в эшелоне, которым Мосэстрада ехала в эвакуацию, деда выбрали делить хлеб. Дед тогда на этот поезд чуть не опоздал, и мама с бабушкой очень нервничали, ожидая его на перроне. Когда в последний момент они все-таки сели в вагон, выяснилось, что все места заняты. И они ехали до Ташкента без мест, кто где прикорнет. Но делить хлеб – выбрали деда. И в этом для Ольги он был весь.

Дед любил карты, бега, лошадей, женщин, солнце, хорошую погоду, смех, музыку и цирк. Нет, дед никогда не умрет. Как он может вдруг стать безмолвным и неподвижным, ведь он ни минуту не сидел на месте. Не смотрел, как другие старики, поздними осенними вечерами телевизор. Он бежал в Эрмитаж, гулял с приятелями по оранжевым дорожкам, посыпанным битым кирпичом, сидел на белых витиеватых стульчиках. И вспоминал прежний Эрмитаж и размышлял о будущем. Да, раньше она не думала о том, что дед был ее богатством, ее историей, которую она не потрудилась узнать, и теперь, если захочет, должна восстанавливать по крохам, по крупиночкам. В Петрограде на Гороховой у отца деда, купца 1-ой гильдии, был четырехэтажный дом. После революции дед переехал в Москву на Петровку.

Да, дед был ее богатством, о чем она никогда не задумывалась. Она не понимала, какое счастье, что у нее такой дед! Что ей смогли передаться его легкость, талант, юмор, его отношение к жизни.

«Его погубили бега и женщины, – говорила бабушка, – а то бы он стал большим артистом!»

Наверное, дело в том, – думала Ольга, – что дед не любил, а, может, просто не хотел себя программировать. Он просто жил.

Однажды они ходили с дедом на ипподром. День был ветреный. То ли весна, то ли осень. Дед смотрел на бегущих лошадей своими длинными карими глазами. И взгляд у него был похож на взгляд мчавшегося коня, такой же бесшабашно-молодой и радостный и такой же влажный, как будто смотрит через еле сдерживаемые, нахлынувшие от радости слезы. «Он любит лошадей – она поняла это и очень удивилась. – Бабушку он тоже любит, и ее, и маму, и отца, и ее братьев, и своих сестер. Но лошадей он любит как-то по-другому».

Ей казалось, он один из всех ощущал счастье и радость, царившие в тот день на ипподроме. И великодушно дарил, открывая ей этот мир, посвящая ее в круг избранных, которые знают, что оно такое – счастье.

Когда деда не стало, Ольга поехала в синагогу на улицу Архипова. Она подошла к высокому пожилому мужчине, стоявшему около столика.

– Моего дедушки сегодня не стало.

– Сегодня самый трудный день для евреев. День, когда был разрушен главный храм. Ваш дедушка был верующим?

– Да. Что мне надо сделать?

– Хорошо, если бы кто-то ночью молился за него.

– Я не умею! – растерялась Ольга.

– Я могу, – предложил незаметно подошедший молодой человек.

– Вы? Но почему?

– Это мое желание, – ответил тот мягко.

И молился около деда всю ночь. А утром ушел, не назвав своего имени и не взяв денег.

Бармен за стойкой бара вдруг неожиданно развернулся, стукнул кулаком по магнитоле, и послышалась песня, как будто залетевшая сюда не по адресу: «Манит, манит, манит карусель в путешествие по замкнутому кругу, манит, манит, манит карусель... и на ней никак нельзя догнать друг друга».

* * *

Об авторе: Ольга (Эльга) Яковлевна Злотник – писатель.