"Информпространство", № 184-2014 Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2014

Татьяна Кузовлева

Азарт к перевоплощению

О Евгении Веснике

В этот дом я впервые пришла, кажется, в 2000-м, с двумя молодыми и талантливыми – поэтессой Галиной Нерпиной и прозаиком Алексеем Гелейном. Своеобразная делегация литературного журнала «Кольцо А», в котором тогда начал печататься один из уникальной плеяды мастеров театра и кино Евгений Яковлевич Весник. У него была личная рубрика «Записки артиста» в нашем журнале. Забегая вперед, скажу: мы почти из номера в номер представляли читателям – еще до выхода книг Евгения Яковлевича – его афоризмы, повести-мистерии, увлекательную прозу и острую публицистику. В тот же год Евгений Яковлевич Весник стал членом Союза писателей Москвы, а впоследствии – лауреатом литературной премии «Венец».

Высотка напротив метро Баррикадная внешне выглядела вполне монументально, если не считать «слепых» витрин первого этажа. Внутри, конечно же, из прежнего великолепия (ковровые дорожки в вестибюле и на лестнице, хрустальные люстры, безукоризненно отдраенный мрамор стен) мало что сохранилось. Но консъержка все еще сидела у входной двери в вестибюле.

А в квартире Весников дразняще витал масленичный блинный дух. И Алеша Гелейн, сладко прижмуриваясь, явно предвкушал не только блины, но и то, чем они обычно на Руси сопровождаются. И не ошибся. Сопроводились блины любимой «авторской» настойкой водки на калгане... Вкуснее, чем у Нонночки Весник, я их не пробовала ни до, ни после.

Рабочий стол хозяина, занимавший почти весь небольшой холл квартиры, был завален рукописями, причем большая их часть представляла собой разрозненные листки, исписанные невероятно крупными каракулями. Наша компьютерная наборщица негодовала: неужели так трудно попросить автора отдавать материал хотя бы в отпечатанном на обычной машинке виде?! Не трудно – неудобно было.

В тот вечер Весник читал нам выборочно отрывки из разных произведений, сопровождая и дополняя их воспоминаниями, шутками, забавными историями. Словом, замечательный был вечер.

Тогда же было решено провести творческую встречу нового члена Союза писателей Москвы Евгения Весника с литературными коллегами, с авторами журнала – в Малом зале ЦДЛ.

В зале был аншлаг. Помимо прозы, Весник, конечно же, всех увлек устными рассказами. Их, кстати, у Е.Я. вполне могло набраться на объемную энциклопедию сатиры и юмора в духе Салтыкова-Щедрина и Гоголя.

В конце вечера нами была предпринята попытка доставить выступавшему дополнительное удовольствие – дать возможность предстать перед мэтром небольшому самодеятельному молодежному коллективу с какой-нибудь сценкой из их репертуара. Участники приехали после работы из разных концов Москвы и даже Подмосковья, запыхавшиеся, торопливо переоделись, очень волновались, очень старались сыграть живо и хорошо и, конечно, надеялись на слова если не похвалы, то поддержки или снисходительной критики. Но мастер подошел к оценке бескомпромиссно: критиковал жестко, комментировал хлестко и, в конце концов, начал сердиться на ребят, на зал, и мне даже показалось – на самого себя: как всякого мастера его раздражал непрофессионализм во всем. Особенно в том, чем был для него ТЕАТР. А ребята и были не профессионалы, но беспредельно преданные тому театру, который в этот вечер материализовался для них в знаменитом артисте. Они очень хотели показать ему себя с лучшей стороны. Мне было жаль ребят. Жаль разгневанного Весника, мохнатые сердитые брови которого ходили ходуном, словно возмущенно переговариваясь друг с другом. Смущена была и Нонна Гавриловна.

А тут еще в переполненном гардеробе один из искренних поклонников артиста решил оказать Весникам услугу – взять их пальто без очереди. Не беда, если бы он сделал это тихо, не привлекая внимания. Но эмоциональный, как всякий поэт, молодой человек, с горящими глазами, врезался в народ, воздев два гардеробных номерка над головами, и во всю силу молодых легких, даже как бы со всем отчаяньем переполнявшей его любви возопил звонко и торжественно, на весь вестибюль: «Пальто народному артисту СССР Веснику и его супруге!!!». Очередь онемела, распалась надвое, обеспечивая прорыв поэта к гардеробщице. Очень похоже получилось на то, как объявляют после посольских приемов: «Машину господину N и его супруге к подъезду!». На мгновение показалось, что тут не обошлось без незримого присутствия булгаковского Коровьева.

Эта сцена, в общем-то безобидная, хоть и комичная, окончательно испортила настроение Евгению Яковлевичу. На все мои попытки настроить его на веселый лад он даже на улице не переставал повторять на все лады одно-единственное: «Позор!». Не в его, фронтовика, не в его, совестливого человека, правилах было продираться без очереди куда бы то ни было, расталкивать людей, потрясать своими званиями, регалиями, привилегиями. Не в его правилах было и позволять это делать кому-либо от его, Весника, имени.

Однажды мне позвонила Нонна Гавриловна и попросила съездить с ней в военный госпиталь, в котором тогда лежал Евгений Яковлевич на обследовании. Надо было отвезти туда, помимо прочего, 5-литровый баллон питьевой воды. Конечно, ей одной это было не под силу.

Госпиталь был огромный, назывался, кажется, «госпиталь ветеранов всех войн». Находился где-то на окраине, мы ехали с пересадками на метро, потом на маршрутке и, наконец, добрались. Был какой-то неуютный промозглый день поздней осени, когда и светает нехотя, и темнеет уже раньше летнего.

Постучав, вошли в крохотную палату.

Евгений Яковлевич встретил нас без особого энтузиазма – только что закончилась очередная неприятная для него процедура. Он с грустью показывал большие синие пятна на тыльных сторонах ладоней – следы кровоизлияний. Я попробовала его разговорить – спросила про кипяток для чая, всегда ли есть он в больничном коридоре.

Весник мой ход принял и ответил, что кипяток тут есть всегда, а кипятильник он больше вообще с собой не берет, потому как в одной из предыдущих больниц он включил кипятильник прежде, чем опустить его в кружку с водой. А когда кто-то позвал его из коридора, он машинально положил включенный кипятильник на тумбочку. Хорошо, что разговор с соседом не увел его далеко от палаты. Вскоре из-под двери повалил едкий дым и просочился запах горящего пластика. Весник распахнул дверь и, ни минуты не раздумывая, в ту же секунду бросился всем телом плашмя поперек койки, дотянулся до розетки и выдернул штепсель. Был Евгений Яковлевич тогда уже очень немолод, грузен, одышлив, но – реакция! Подумалось: так же мальчишкой на фронте он мог броситься на землю, заслышав свист снаряда. Вот только комплекция тогда была иная…

Значительного ущерба больничному имуществу это происшествие не нанесло, но что-то еще, кроме тумбочного пластика, кажется, обгорело.

Как-то позвонил Е.Я.:

– Таня, что-то вы пропали, не звоните. У вас все нормально? «Кольцо А» выходит? Это хорошо. А у меня книжка новая, я уж и подписал вам.

Зашла и провела часа полтора в удивительно теплой домашней обстановке: снова были веселые и грустные рассказы, добавилась экскурсия по небольшой двухкомнатной квартирке, Е.Я. и Нонночка знакомили с настенными фотографиями, среди которых было немало семейных. Потом мы с Е.Я. обменивались мнениями о только что прочитанной нами обоими небольшой книжице «Культура как фактор национальной безопасности» академика Николаева, перечисляли запомнившиеся места. Весник цитировал: «Культура… всегда предлагала проверять военную политику и отношения между государствами – интересами простого человека… Культура поддерживает и возвышает человека. Это – сильная основа духовной и иной безопасности человека, общества, государства…».

Со многими положениями этой книги трудно не согласиться, когда о культуре и о людях, ее творящих, государство склонно забывать.

Потом разговорились о только что вышедшей книге афоризмов, собранных Весником и снабженных его комментариями, многое из этой книги печаталось в «Кольце А».

За чашкой чая явремя летело незаметно, я уже собиралась попрощаться с хозяевами, как Евгений Яковлевич остановил меня неожиданным вопросом:

– Таня, скажите, в вас течет какая-нибудь кровь, кроме русской?

Я улыбнулась:

– Ну конечно. У меня по маминой линии один из прадедов был грузином, по отцовской – прабабка полька, кажется, и немцы с папиной стороны были. Ну и, возможно, как в каждом русском, если покопаться, есть хоть капля татарской крови.

– Нонна! – зычно вскричал Евгений Яковлевич, – Нонна, что я тебе говорил?! Как только в русском человеке есть примесь другой крови, – нормальный человек!

Трудоголик по натуре, Евгений Яковлевич, уйдя из Малого театра, не мог оставаться без дела. Десять лет он регулярно с Площади Восстания ездил на Павелецкую, практически на другой конец города – в студию звукозаписи московского городского радиовещания. Слушателей этого вещания уже тогда оставалось немного. Большинство москвичей, делая ремонты или переезжая с квартиры на квартиру, избавлялись от городских радиоточек.

Перечислить всех классиков и их произведения, озвученные голосом и талантом Е.Я.Весника, просто-напросто невозможно. Впрочем, это не было литературной читкой – тут был Театр, всякий раз захватывающий всей полнотой своего действия, широким кругом персонифицированных действующих лиц, многовариантностью интонаций. И все это держалось на одном-единственном человеке, не получавшем, насколько я знаю, за свой колоссальный труд ни копейки и удостоенном через десять лет «сотрудничества» … Почетной грамоты. О дороговизне жизни, цене лекарств и квартплаты как-то и говорить не хочется. Слава Богу, остались диски с записями тех передач.

Я была несколько раз на этой радиостанции. Подниматься в студию звукозаписи там надо на третий этаж по неимоверной крутой лестнице с длинными маршами. Я вскарабкивалась с трудом. Как поднимался все 10 лет Евгений Яковлевич, страдавший тяжелой формой астмы, не представить даже в кошмарном сне…

… Приближалось 85-летие артиста. В Малом театре планировался торжественный вечер. За несколько дней до этого я сидела как-то вечером у Нонночки и Евгения Яковлевича в том же самом холле и за тем же самым столом, что и в первый раз. Разговор зашел о предстоящем юбилее. Я поинтересовалась, как Е.Я. себе его представляет.

– Никакой речи не будет. Просто выйду на авансцену, опущусь на колени перед зрительным залом, поблагодарю всех зрителей и поклонюсь им до земли. Вот и все.

Я тихо спросила:

– А встать с колен сможете?

– Да, это надо, действительно, продумать, – спохватился он. И тут же нашелся с ответом: – Пожалуй, я попрошу выйти со мной двух молодых актеров и встать по обе стороны от меня. После коленопреклонения и поклона они меня возьмут под локти, поддернут и поставят на ноги, и я поклонюсь публике еще раз.

Наверное, все так и было.

Примерно в 2005 году Ирина Паркер, главный редактор крупнейшего русскоязычного еженедельника «Панорама» в Америке (Лос-Анджелес), попросила меня взять в Москве у нескольких именитых соотечественников поздравления редакции и русским читателям «Панорамы» с Новом годом. Среди тех, к кому я обратилась, были Римма Казакова, Людмила Улицкая, Борис Васильев, Евгений Весник, Сергей Филатов.

Поздравление Весника звучало так: «Дорогие читатели и редакторы «Панорамы»! Во-первых, я хочу сказать, что имею прямое отношение к Америке, потому что с трех до пяти лет жил на вашем континенте вместе с родителями, которые там тогда работали. Когда мне стукнуло пять лет, мы должны были вернуться на родину. Я не вовремя заболел, у меня поднялась температура, и мама волновалась, что нас не пустят на пароход. Она несла меня, нахохлившегося, завернутого в теплое одеяло, и чиновник, проверявший билеты перед посадкой, спросил, посмотрев на меня: «А вы, сэр, что так печальны? Не заболели ли вы?». И тут я встрепенулся и так бодро, как только мог, ответил (я тогда говорил по-английски не хуже любого американского мальчишки): «Да нет, просто мне жалко покидать Америку!» и в подтверждение своих слов неожиданно запел песенку, которую во дворе распевали мои малолетние дружки: «Я ковбой, я ковбой, я ковбой, пока мне отдаются девчонки!». Чиновник, смеясь, пропел со мной последнюю строчку и признался, что это и его любимая песня. И мы благополучно поднялись по трапу на палубу.

Как ваш – почти – соотечественник я желаю всем вам здоровья и счастья, «Панораме» – отличных авторов, Америке – процветания. Ваш Евгений Весник».

Позже в книге «Дарю, что помню» я нашла этот эпизод. И прочитала короткую авторскую ремарку: «Не в этот ли миг родился во мне азарт к перевоплощению и лицедейству?».

… Его не стало 10 апреля 2009 года. На панихиду в Малый театр собралось огромное количество народа. Звучали торжественные скорбные прощальные слова о незаменимости и тому подобном, приличествующем ситуации.

А мне захотелось в памяти собравшихся воскресить Весника – невероятного жизнелюба, виртуозного фантазера на сцене и в книгах, неутомимого труженика, жадного книгочея, поразительного бессребреника и, наконец, неукротимого ковбоя, преданного более сорока лет одной из самых красивых, самоотверженных и добрых женщин на Земле – Нонночке, Нонне, Нонне Гавриловне. И тогда я рассказала залу о раннем таланте лицедейства и о находчивости пятилетнего мальчика Жени и прочитала слова его американской песенки.

… В телефонном автоответчике в квартире Весников еще долго жил его голос: «Добрый день! Я прошу Вас записать, все, что Вы бы хотели сказать, после звукового сигнала» – и куда-то мимо трубки, в сторону: «Вот так вот!».

Услышите ли, Евгений Яковлевич? Уверена – да.

Вот так вот.

* * *

Об авторе: Татьяна Витальевна Кузовлева – поэт.